Сын Петра. Том 1. Бесенок - Михаил Алексеевич Ланцов
К тому же Ромодановский заметил, что Алексей специально вывел себя за скобки рассуждений. То есть, опустил те варианты, в которых что-то будет решаться насчет престола с его участием. А именно такое развитие событий выглядело в глазах князя-кесаря самым вероятным.
Да, он не собирался изменять Петру. И он постарается сделать все, что от него зависит для спасения ситуации. Но замена Петра на Алексея казалась ему вполне рациональным делом. Более того царевич, в отличие от отца, был ему ближе по духу и понятнее, что ли. Так что, даже если все пойдет не так, он вряд ли потеряет свое положение, а то и укрепит…
Тем временем в патриарших палатах шел не менее интересный разговор.
— Ты ведь понимаешь, что все уже решено?
— Еще ничего не решено.
— Ты мне не веришь?
— Я верю в Бога. Во всем остальном допускаю сомнения. А сказано — вся власть от Бога. И покамест власть — Петр.
— Пока.
— Мы все не вечны и когда-то нас кто-то сменит. Но только Всевышний знает, когда, кого и где. А нам лишь, смиренным рабам его, остается признавать сие. Твои же слова о том, что все уже решилось — богохульство. Ты сначала реши, а потом говори.
— Боишься? — усмехнулся собеседник.
— В мои годы? — встречно усмехнулся патриарх. — Чего? Мне жить осталось два понедельника.
— Тогда почему ты не хочешь нас поддержать?
— Я поддержу. Когда вы станете властью. Ибо уверюсь, что Всевышний однозначно высказал свое мнение.
— Даже если этот бесенок сдохнет?
— На все воля божья.
— Даже так?
— Если он выживет, то вашей судьбе я не завидую. — едко усмехнулся патриарх.
— Ты думаешь?
— Я уверен. Тебя ничему не научил урок с тем его приказчиком?
— Который воровал на стройке?
— Да. Его ведь почитай по приказу царевича повесили. За дело. Не спорю. Но это то, что на виду. В тени осталось то, скольким Алексей бы голову снял, если бы не миролюбие Ромодановского. Он вскрывал воровству буквально всюду, куда приходил. Причем не надуманное, а верное. И иной раз высчитывал до полушки украденное. Понимаешь? Думаешь, что ребенок с такими дарованиями, останется вашей послушной игрушкой?
— Если его отрезать от верных людей…
— Он найдет новых.
— Ты так в него веришь?
— Я внимательно за ним слежу. При всей своей нетерпимости к воровству он умеет разговаривать с людьми, даже самыми простыми. И располагать их к себе. Втираться в их доверие. Переплюнув в этом своего отца, тоже не лишенного сего дарования. Это и позволяет ему среди прочего выявлять воровство — ему люди сами рассказывают все о себе, того не ведая. Его нельзя отрезать от верных людей. Мне думается, что даже если посадить царевича в холодную, то он спеленает речами своих сторожей.
— К дурному подбиваешь, дед. К дурному.
— Я ни к чему не подбиваю. Хочешь мое слово — не лезли бы в это дело. Но если полезете — не совершайте ошибок. Смута на Руси меньше всего нужна. Царевича я бы на вашем месте не стал недооценивать. Не удивлюсь, что он уже ведает про ваши дела.
— Теперь пугаешь?
— Пугаю? Нет. Зачем мне? Вот когда он царем станет… сам напугает. Только поздно будет что-то делать.
— Думаешь?
— Думаю. Есть грешок. В любом случае, мы вернемся к этому разговору, когда все решится. А пока не доводи до греха. Ты мне это не говорил, я это не слышал. И не дай тебе Бог начать что-то болтать про меня лишнее. Мы вообще сейчас говорили только из-за моего хорошего отношения к тебе. Ежели услышу, что ты пользуешься моим расположением, на жалость не рассчитывай.
— Неужто выступишь против нас?
— Повторюсь. Я не верю в ваш успех. Если бы царевич был старым, то… и тогда бы не верил. Теперь он вам все перечеркивает. Примирились бы вы с Петром. Не дурили.
— Поздно уже.
— Никогда не поздно. Тем более, что о ваших проказах он еще не ведает.
— И что будет, если узнает? Слухи — это слухи. Бояре не дадут нас казни предать или иным образом замучить только на основании уличной болтовни. Нам ничего не грозит. Максимум Софья пострадает. Но ей сам Бог велел. Ее же интересы на первую идут.
— Я тебе почто про того приказчика сказывал?
— Как почто? Чтобы показать — царевич крови не боится. Хоть и юн.
— Вот ей Богу — куриные мозги. Он ведь не приказывал Ромодановскому. Он ему положил на стол доказательства вины. И тому ничего не оставалось делать, кроме как дурака повесить. И он таких доказательств много ему на стол клал. Если бы не доброта князя-кесаря, у нас бы на виселице постоянно воры болтались десятками. Разумеешь?
— Думаешь, у него есть доказательства?
— А думаешь, нет? Потому и говорю — отворотитесь от задуманного. В этот раз с рук вам это не сойдет. А если уж вам каким-то чудом удастся захватить власть, то не оставляйте Алексея в живых. Кровью умоетесь. Но я последнего тебе не говорил, а ты не слышал. Ясно? А теперь проваливай. Глаза мои не желают тебя видеть более дурня разэтакого. — громко произнес патриарх Адриан, выставляя гостя. Специально, чтобы его подчиненные слышали, как они поругались…
Тем временем где-то в Европе…
Человек стоял, прислонившись к столбу. И смотрел на царя, дельно о чем-то болтающего с корабельщиками.
Недавно ему пришло письмо от Милославских. В нем не было ничего такого для непосвященных людей. Просто бытовые вещи. Но он знал, что делать. Само по себе письмо, вне зависимости от содержания, являлось оговоренным приказом. Дабы никто не прознал и ничего не предъявил.
Впрочем, человек не спешил выполнять оговоренное.
Спешить было уже не нужно.
За время путешествия с царем в этом Великом посольстве он успел поменять свое мнение. И прийти к выводу, что Милославские не лучший для него выбор.
Петр был дурной. Буйный. Иной раз припадочный даже. Но… он делал обещанное, хоть иногда и понимал слова превратно. Впрочем, это не мешало ему быть твердым в своем слове. С ним можно было договариваться. В его обещания имело смысл верить.
Милославские же… человек не знал.
И знать больше не хотел, так как гонца, что доставил ему письмо, он тайно убил. Отравил ядом, что Петру полагался. Дабы, в случае чего сказать — не было никого.
Да, эти люди обещали ему золотые горы, в обмен на отравление царя. Но они обещали слишком много. Из-за чего,
