Потерпевшие кораблекрушение (СИ) - Баковец Михаил

Выглядела постройка красиво и элегантно. В таком бунгало я на Земле был бы не против пожить во время отдыха в какой-нибудь тропической стране. Только обязательно с нормальной мебелью, ровным твёрдым полом и противомоскитными сетками. А вот наши проводницы морщили носики и ворчали, что такое уёжище лишь дети в их деревне строили.

С постоянно горящим костром, закрытые со всех сторон от воды и ветра, мы расслабились. Рана у Ласки не загноилась, сама девушка выглядела хорошо настолько, насколько вообще это было возможно в наших условиях и с имеющейся травмой.

На пятый день я предложил разделиться: одни останутся с раненой, другие продолжат путь к побережью. Там зарядят целительский амулет и вернутся назад. Просто внутри меня глодало неприятное чувство досады и раздражения: до конечной точки нашей дороги остаётся пятьдесят-восемьдесят километров, по словам проводниц, то есть, чуть ли не рукой подать. Путь туда и обратно должен занять куда как меньше времени, чем займёт частичное выздоровление Ласки и дальнейшая дорога с ней.

Увы, план мой тут же был всеми отвергнут. Рувангила и Мунаваста не желали разделяться, и хотели быть только со мной, то есть, мне в любом случае идти к побережью. Падишахини не сумели определиться с тем, кто останется с раненой. Сэнга же уйдёт со мной. Из Олмы сиделки не получится, да она и не хотела оставаться в джунглях, может, не доверяла мне и считала, что я возьму и не вернусь назад с амулетами. Аналогично было и с Фаэной. Роксалану начало трясти, когда представила, что останется одна.

Нести на носилках раненую было нельзя: из-за дождя рана обязательно воспалится, а из-за тяжёлой дороги Ласку мы растрясём. Оставалось только ждать, когда девушке станет легче, и её можно будет переносить без опасения навредить.

Всё изменилось спустя несколько дней после постройки бунгало, когда Мунаваста пришла в сопровождении двух низкорослых голых дикарей отличающихся от неё светло-коричневой кожей. Первое, что мне пришло в голову при взгляде на незнакомцев – пигмеи. У них были чёрные курчавые волосы, курчавые короткие бородки, негроидные черты лиц, тёмно-карие глубоко посаженные глаза и развитые надбровные дуги. Носили на теле несколько ремешков, скреплённых между собой. И это была не одежда, а сбруя, шлея для крепления фляги, мешочков с добычей, пищей и лекарствами, ножа, колчана со стрелами.

- Это охотники из племени ввунго, - перевела Олма её слова. – Они безобидны, ни с кем не воюют, рабовладельцев не интересуют, так как слабые и бесполезные. В их племени есть шаман, который может вылечить Ласку. За это ему нужно дать что-то ценное.

- Что именно? – поинтересовался я.

- Нож или магическую вещь.

Отказываться от помощи мы и не подумали. Был риск, что всё это ловушка, но жизнь в джунглях впроголодь, в сырости, в тесноте с полным отсутствием удобств уже так всем надоела, что решили рискнуть. Да, если признаться, об этом никто не подумал даже. Как у других – не знаю, а у меня лишь смутная мысль промелькнула, что стоит поостеречься. И тут же пропала.

До племенной деревушки нужно было идти шесть часов. Это с носилками. Без них время на дорогу уменьшалось в полтора раза, а охотники дошли бы и за два с половиной, несмотря на свой малый рост. Ещё нам пришлось идти вечером под дождём.

Дошли.

Деревня ввунго располагалась на деревьях на высоте пяти-шести моих ростов. Многие дома крепились сразу к нескольким стволам, росших близко друг к другу. На нашу хижину они походили только формой и размерами, в остальном - земля и небо. Лишь сейчас я понял, почему Рувангила и Мунаваста так кривились, когда оценивали качество бунгало.

«В самом деле – хуже нас могут сделать только маленькие детишки», - признал я про себя их правоту.

Ласку, одурманенную лягушачьей слизью – рана разбередилась и вместе с этим пришла ужасная боль – кое-как подняли в хижину к шаману. Этот морщинистый сгорбленный старичок с первобытным пирсингом везде, где только можно, забрался выше всех на деревья – метров на пятнадцать. Наверное, это являлось необходимой частью статуса, да только нам от этого было не легче.

О цене договорились быстро: старик указал на меня и подёргал собственное ухо.

- Хочет серьгу-амулет, - перевела Олма слова Мунавасты, которая сообщила той требование шамана.

- Я сам уже понял. Пусть забирает, всё равно без маны эта вещь бесполезна.

У некромантки дёрнулись уголки губ. Догадываюсь, что это из-за нежелания отдавать ценную вещь дикарю. Для неё амулет стоил куда как дороже, чем здоровье и даже жизнь младшей жены падишаха. Магесса, принимай в отряде решения единолично, вообще бы бросила Ласку в джунглях ещё несколько дней назад, когда та сломала ногу.

Легко было сказать «пусть забирает», да только сделать это оказалось непросто. Волшебный переводчик, иглу которого мне Сэнга когда-то воткнула в мочку, врос в мясо и просто так не хотел сниматься. Чуть ухо себе не оторвал, пытаясь вытащить его. От дикой боли во время таких попыток у меня непроизвольно текли сопли и слёзы. Всё закончилось, когда шаман дал мне длинный изогнутый шип, измазанный в бурой смоле. Вручив его, он жестами показал, что нужно уколоть себя им в ухо с серьгой.

- Ну, дед, смотри, если это яд, - пробормотал я, воткнув в себя шип. – З-зараза!

Острая боль от укола спустя несколько секунд сменилась холодком, а ещё спустя минуту ухо полностью потеряло чувствительность. Выкручивая из собственной плоти иглу амулета, я абсолютно ничего не ощущал. Только пальцы стали липкими от крови.

- Держи, дед, - я вручил шаману окровавленную серьгу и указал на беспамятную Ласку. – И начинай уже лечить её.

*****

По нашим следам шли трое, два местных чернокожих дикаря и один из работорговцев из тех, кто приплыл на Оффал с соседнего материка. Несмотря на то, что дикари были вооружены копьями и ножами, а их командир был обвешан амулетами с головы до ног, имел при себе меч с луком, опасными были только первые двое. Рабовладельца мы с Сэнгой уже давно бы прикончили. В отличие от своих проводников он ориентировался в местных зарослях даже хуже, чем мы со Слугой. Давно бы попал в ловушку, если бы не острый взгляд подчинённых. Вот те примечали всё. Впрочем, ловушки наши были примитивными: ямка глубиной по колено, с несколькими острыми тонкими колышками, вбитыми в дно острием вверх и под углом в стенки, остриями вниз. Если бы чья-то нога в неё провалилась, то сначала колышки должны были проткнуть ступню, а когда раненый дёрнул бы раненую конечность верх, то сам насадился бы на колышки в стенках, разрывая в лохмотья голень. Делались такие ловушки буквально за десять минут от начала до конца, включая маскировку. Да только, увы, дикари их замечали издалека и обходили. К слову, ловушки эти придумал я, вспомнив кое-что из истории своего мира.

Точно так же заметили и замаскированный самострел, настороженный на пути наших с девушкой следов. Двухметровая гибкая жердь, согнутая в дугу лианами и полутораметровая заточенная ровная палка на ней, ставшая стрелой. С близкого расстояния при текущих размерах даже такой примитив будет смертельно опасен. Слева и справа от самострела накидали веток с шипами и вырыли несколько «вьетнамских» капканов. С одной стороны их было чуточку больше.

И был ещё один самострел, скрытый так, что его в упор было не видно за кустами, которые мы с Сенгой ночью выкопали в одном месте и перенесли на новое. Пропитанная влагой земля не дала увянуть саженцам. Наоборот, те лучше стали выглядеть на новом месте.

Я и Слуга залегли в двадцати шагах от засады в крохотных окопчиках – лучше не спрашивайте, чего нам стоило их вырыть при помощи палок - закидавшись листьями. Из-за воды, что мигом в них набралась по края, находиться в них было неприятно и опасно, так как тело могло свести судорогой от холода. Но и торчать двумя холмиками лесного мусора было не менее опасно, так как аборигены обязательно срисовали бы нас по причине чуждости на общей лесной картине.