Сила Чести (Третья жизнь Архимага) - Иван Николаевич Щукин
— Да твою же белку! — начал ругаться я. — Да как же они меня достали! В глазах теперь золотой песок, а на голове серебряный отлив! Они, блин, что — издеваются? Арес, собака ты сутулая! А ну вертай всё обратно!
Арес к сожалению, хотя может и к счастью, не отозвался. А вот пёстрый тип отчего-то напрягся. Даже наглая рожа стала чуть менее наглой. И в глазах опаска появилась.
— Слышь, Седой! — справившись с эмоциями, снова обратился он ко мне. — Ты хворый что ли? Чего орёшь тут на всю улицу? На нашу улицу!
— Я. Спросил. Кто. У вас. Главный, — выделяя каждое слово, негромко процедил я. Желание решить всё миром успело бесследно исчезнуть. И сейчас больше всего хотелось дать отмашку Ивану Васильевичу. А затем поехать дальше. Мимо ледяных статуй.
— Я пан Ясенчик! — важно заявил пёстрый. — Правая рука князя Анджея Крушинского!
— Да хоть левая нога! — зло перебил я его. — Какого Тёмного бога ты нас остановил, Ясинчик?
— Ясенчик! Болек Ясенчик! — поправил он меня. А затем широким жестом указал на дома, что стояли по обеим сторонам дороги. — И это наша земля!
Домов, надо сказать, было немного. С одной стороны дороги был расположен большой трёхэтажный особняк. Правда не первой свежести. В глаза сразу бросались места требующие капитального ремонта.
С другой же стороны дороги стояли семь одинаковых одноэтажных домика. И их внешний вид так же оставлял желать лучшего.
— И с каких пор улица в столице может принадлежать кому-то кроме Великого Князя? — уточнил я.
— У нашего князя Крушинского есть бумага из Великокняжеской канцелярии! — важно напыжившись, произнёс Ясенчик. — Теперь эта улица называется его именем! Значит всякий по ней проходящий или проезжающий должен уплатить подоходный налог!
— И в этой бумаге написано, что земля, на которой построена дорога, тоже принадлежит твоему князю? — заинтересовался я. — Или ты это сам придумал? Интересно, что скажет Государь, узнав, что его город уже и не совсем его?
— Тебе-то какое дело, Седой, до мыслей Государя? — зло огрызнулся пан Ясенчик. — Государь далеко, а мы с тобой тут. Так что платите за проезд, иначе мы заберём всё!
— Бред какой-то, — произнёс я, посмотрев на Дёмина.
— Поляки, Маркус, — пожал плечами боярин. — У их народца отродясь мозгов не было. Только гонор. Зато как дело до драки доходит, так бегут сразу. Если, конечно, нет численного преимущества. Ты всё ещё хочешь с ними по-хорошему договариваться?
— Да как-то уже не особо, — признался я.
— Эй, Седой! Со мной говори! Не со стариком брехливым! — ещё сильнее разозлился Ясенчик. А затем обратился к Дёмину: — А ты старый теперь в два раза больше заплатишь! За язык длинный. И если вы оба не заметили, то нас тут в два раза больше.
— Да уж, — удивлённо покачал я головой. — Ты, Лёлик, похоже бессмертным себя считаешь.
— Болек! Болек Ясенчик! — снова поправил он.
— Да хоть Толик! Ладно, надоел ты мне, — вздохнул я. — Зови давай своего князя. Будем решать, какую он нам виру за оскорбление выплатит. А сам готовься к поединку. Как ты там боярина Дёмина назвал? Стариком брехливым?
— Какую ещё виру, Седой⁈ — повысил голос поляк. — Я…
— Северский! — перебил я его. — Боярин Маркус Святославович Северский. Глава рода Северских. А это боярин Иван Васильевич Дёмин. Глава рода Дёминых. Ты, Лёлик, именем своего князя прикрываясь, двух русских бояр оскорбил.
— Плевать мне, что вы там за бояре! — важно задрал подбородок поляк. — Нас тут в два раза больше. И я — Гридень! Понял, Седой?
Произнеся всё это, Ясенчик, ещё сильнее напыжился. Затем медленно, напоказ, поднял правую руку и призвал Силу. Сразу же после этого земля у нас под ногами легонько задрожала. Словно где-то недалеко табун лошадей пробежал. Длилось это всё секунд пятнадцать. После чего поляк отозвал Стихию и стал ещё более важным.
Мы же с боярином Дёминым лишь удивлённо переглянулись.
— Иван Васильевич, только не убивай их пока, — хмыкнул я. — А то виру некому будет выплачивать.
— Может хоть этого говорливого прихлопнуть? — подмигнул мне Дёмин. — Виру всё равно их князь платить будет?
А в следующее мгновение, без всяких показушных жестов, он призвал Стихию. И надо сказать, что впечатлился даже я. Хотя и знал его ранг.
Несколько секунд никаких видимых последствий использования Силы не было. Не считая того, что окружающий мир словно замер и исчезли звуки. А затем резко стало холодать. Буквально за считанные мгновения температура воздуха упала градусов на пятьдесят, и пошёл снег.
Но самое интересное происходило чуть в стороне. Там, где стояли дома.
И княжеский особняк, и простенькие домишки на другой стороне дороги, вдруг начали покрываться сначала изморозью, а потом и ледяной коркой. А ещё секунд через пятнадцать от перепада температур стали лопаться стёкла.
Правда, оконные проёмы недолго оставались пустыми. Ещё несколько ударов сердца, и место стекла занял лёд.
А затем всё закончилось — Иван Васильевич отпустил Стихию.
Холод ушёл, оставив после себя лишь на удивление вкусный воздух. Словно в горах.
Вот только дома по обеим сторонам дороги так и остались похожими на замок Снежной королевы.
— Ик! — икнул вдруг Ясенчик, испуганно глядя на особняк своего господина. А затем перевёл взгляд на нас и пролепетал: — Я пойду позову князя…
И убежал.
Интерлюдия 5
Князь Анджей Крушинский, двадцати пяти лет от роду, ещё совсем недавно был княжичем. Причём самым младшим в своём роду. Третий сын, которому от отца достались лишь четыре небольших деревушки, на кормление, да один местный шляхтич — пан Ясенчик. И надо сказать, что первое время его это даже устраивало. Доходов от деревень хватало на то, чтобы вести разгульную жизнь с вином и девками. К тому же, между деревушками располагался лес, в котором можно было и поохотиться, и древесину на продажу напилить. В общем, Анджею хватало.
А в шестнадцать лет стало ещё лучше. У молодого княжича проснулся Источник. И благодаря хорошей наследственности рос он очень активно. В итоге к двадцати годам Крушинский уверенно сдал на ранг Гридня. И будь княжич обычным шляхтичем, то можно было бы податься в наёмники
