Возлюбленный враг (СИ) - Грез Регина
— Я понял, что ты свои дела куда-то… Когда ты села к нам в машину, там - еще по дороге в Познань, кажется, у тебя были серьги, я помню… Я смотрел на тебя сбоку и жутко злился. А теперь я тебя люблю, странно, да?
— Ты знаешь, про нас надо написать книжку. Вот у Ремарка бы получилось отлично, он любит такие темы. Еще Олдингтон… Ну, и Гессе, наверно, мне понравился его "Степной волк", но там больше философии одиночества, чем любви.
Я чуть язык себе не прикусила, лишь бы Грау не стал развивать любовную тему, но он рассеянно вспоминал:
— Ага… и Джейн Остин…
— Ты читал Джейн Остин? И Шарлотту Бронте читал? «Джейн Эйр», да? Я даже представляю, как ты горько рыдал, когда бедняжка плутала по вересковой пустоши, одинокая и с разбитым сердцем, но не сломленная духом.
— Нет, я плакал над «Грозовым перевалом», когда умирала Кэти, - смущенно улыбнулся Отто.
— Грау, я тебя обожаю!
— Ага! Все девчонки ревут над этой книгой. Ну, и мальчики иногда... Так как тебе мой подарок?
— Спасибо! Они великолепны, - я говорила совершенно искренне, держа в руках изящный футлярчик.
Вполне можно было обойтись, но, раз уж он так захотел, раз сам выбрал... купил... преподнес. Наверно, для него это важно.
— Ты ведь их не наденешь... - в светлых глазах его таился вопрос и одновременно надежда.
— Почему? Почему я не могу их надеть? Запросто!
Я по одной вынула сережки из коробочки и примерила на себя, а потом подбежала к зеркалу. Да, красиво... мишура... тлен... пир во время чумы... но красиво же. Теперь еще немного преувеличенной радости специально для него:
— Они мне нравятся, и я буду их носить! Еще раз спасибо, хотя мне немного неловко принимать от вас такие дорогие подарки, юноша, но, судя по всему, вы купаетесь в деньгах, и от вас не убудет. К тому же через пару лет ваши рейхсмарки обесценятся... гм... сейчас это к делу не относится. Надеюсь, я ничего вам не должна взамен?
— Ничего… я абсолютно бескорыстен по отношению к вам, дорогая фройляйн.
— Какой вы сегодня галантный, удивительно, - похвалила я.
— Вы хорошо влияете на меня, фройляйн, продолжайте в том же духе и у скоро меня вырастут белые крылышки.
— Тогда тебе не понадобится Валькирия, чтобы взлететь в Асгард, справишься сам.
— Ты всегда мне будешь нужна, Ася. И на земле и на небе… Я уже не смогу быть один, без тебя.
— Да-да… Где-то я уже такое читала, они жили долго и счастливо и умерли в один день.
— Нет, ты должна жить, хотя бы ты, если уж нельзя нам обоим.
— Откуда такой сплин, Грау, выше нос!
Он смотрел на меня очень странно, улыбался во весь рот, светился от радости, хотя глаза подозрительно блестели.
— А ведь правда - все женщины одинаковы во все времена. Тебе понравились блестящие штучки и ты стала веселой, если бы я раньше догадался тебе что-то подарить.
Я растерялась, у меня даже мелькнула шальная мысль снять дорогие безделушки и кинуть ему обратно, а потом решила, что он не хотел сказать ничего дурного, так зачем опять начинать склоки из-за ерунды.
— Ты думаешь меня так просто купить? За подарки? Это смешно, Грау, ты ведь меня знаешь.
— Я знаю, знаю, не сердись. Я просто я подумал, что такая мелочь может поднять человеку настроение - цветы… кусочки металла…
— Грау, ты безнадежен. Из тебя никогда не выйдет ни юрист, ни банкир. Золото для тебя - просто металл, ты швыряешься деньгами, как…
— Как человек, стоящий на краю, - весело подсказал он.
— Над пропастью во ржи? Да, это как раз твоя роль...
— Ты о чем?
— Отто, ты ведь даже не представляешь сколько книг, картин и прекрасной музыки будет создано после тебя, после этих мрачных сороковых годов. Сколько появится новых шедевров и противоречивых мемуаров, разных споров… Вот, например, фильм «Ночной портье», я не смогла его смотреть полностью, я часто перематывала кадры, зато отлично помню горькую концовку.
Милый Отто, мы с тобой обречены, время нас непременно осудит. Хотя сейчас я не вижу на нас вины, но ее найдут те, кто захочет найти, при желании можно найти даже черную кошку в темной комнате, даже если ее там и не было никогда, понимаешь?
— Не понимаю... о какой вине ты говоришь? Ася, может, я и виноват в чем-то, но точно не ты.
— Если бы все было так просто… Слушай, я только что поняла. Может, нам с тобой, вот именно нам с тобой уготован покой, о котором писал Булгаков. Ты читал Булгакова? Ну, конечно же, нет, но там все было ясно - успокоение надо заслужить. Мастер написал Книгу, а Маргарита пошла на бал к Сатане, они сделали что-то важное в самом высоком смысле и были вознаграждены за это Тем, кто все решает. А что сделать нам с тобой? Чем нам заслужить покой, Отто?
— Ты говоришь очень странные вещи! У тебя, наверно, опять горячая голова? Что нам сделать… что сделать… ну, не добраться мне до Адольфа, а если бы вдруг случилось чудо и фюрера сместили, ты уверена, что сразу бы установился мир? Тебе легко рассуждать с высоты двадцать первого века, а я знаю всю подноготную. И я знаю в чем истинная причина нашего поражения, русские холода и дороги тут не главная причина. Он допускал ошибку за ошибкой...
Голос Грау понизился до зловещего шепота, еще бы, он говорил сейчас ужасающие в политическом смысле вещи, за которые его следовало бы немедленно расстрелять.
— Ася, я понял потом, он же - фанатик, безумец, одержимый совершенно бредовыми идеями захвата «Третьего Рима», он погубил всех наших мужчин - героев, истинных патриотов, он не умел мыслить стратегически и не слушал умных советников. Ему боялись перечить, ему верили, как пророку… Зачем надо было метаться между Ленинградом и Москвой, зачем кровавый рывок к Сталинграду, нам хватило бы Киева и Ростова. Надо было укрепиться там и переждать морозы… Да, эти ваши чертовы морозы! У солдат замерзала смазка в пулеметах и автоматах, отказывала тормозная система в технике. Ганс писал, что у него нет подходящей обуви… и эти зверства на захваченной территории. Не-ет, людей надо было расположить к себе, убедить пряником, а не кнутами. Они уже устали от коммунистов, они бы нас приняли. Только чуть-чуть помочь...
Я чуть с дивана не свалилась от бурного монолога. Грау сейчас подозрительно смахивал на фанатика. попробую встряхнуть его сарказмом.
— Ах, бедняжка Ганс! Фюрер забыл выдать ему валенки перед зимним походом на Русь! Все, не продолжай, иначе мы снова начнем ругаться.
— Знаешь, что самое страшное… - продолжал бормотать Отто, как заведенная пластинка. - Они все еще живы. И наши и ваши… Они пишут письма домой и верят, что война скоро кончится, по-разному для каждой стороны, но кончится. Гитлер думал, что Союз - это цепь лагерей и собак в человеческом обличье для охраны демона Сталина, а что думал Сталин… доблестная Красная Армия остановит вторжение за пару месяцев и все вернется на круги своя.
Командование Вермахта отводило на взятие пограничных рубежей Советов не более получаса, а их защитники держались сутками... неделями.
Гитлер ждал цветов и благодарных слез простого русского народа, жаждущего избавления от гнета большевиков, но вы почему-то встали одной стеной, даже прежние враги объединились, чтобы нам противостоять. Можно воевать со страной, но как победить народ, нацию… идею... братство. Это заведомо невозможно!
Отто смотрел мимо меня пустыми глазами, сильно побледнел, и я всерьез испугалась за его душевное состояние. Попыталась изменить направление его мысли, сузить плацдарм.
— Самое страшное для нас - то, что мы лично зашли в тупик! Ты об этом не думаешь? Все - стенка, куда двигаться дальше, Грау? Как дальше жить? Где-то далеко набирает обороты война, а мы тут сидим в благополучной пока еще Польше и говорим-говорим-говорим одно и то же, я скоро сойду с ума. А еще этот Вальтер скоро приедет и начнет приставать…
— Я его убью! И увезу тебя, спрячу…
— А Франц?
— Возьмем его с собой! Мы сами его воспитаем. Не фашистом, не коммунистом, а Человеком, понимаешь? Мы построим новое общество на правильных идеях.
