Честное пионерское! Часть 4 - Андрей Анатольевич Федин
Он скривил губы.
— Теперь-то парни такое уже не сделают, — произнёс Иван. — Им и раньше эта Катина идея не нравилась…
Хмыкнул.
—…А теперь, после Катюшиной смерти, и бомбы собрать некому.
Десятиклассник развёл руками, снова ухмыльнулся. Я посмотрел парню в глаза. Отметил, что они очень походили на глаза Вовчика. И в то же время… совсем другие. На языке у меня вертелся вопрос о том, знал ли Иван Сомов, где и каким способом Екатерина Удалова раздобыла деньги на покупку «Вальтера» и на финансирование подготовки к побегу из страны. А главное: понимал ли брат Вовчика, кто на самом деле убил Оксану Локтеву. Я гадал и о том, догадывался ли Сомов, что участь Локтевой грозила и Нине Терентьевой. Но я не озвучил свои вопросы. Потому что не представлял, как отреагирую на ответы. Мысленно повторил Ванины слова: «…А теперь и бомбу собрать некому». И тут же вспомнил взгляд своего юного рыжего приятеля, когда тот говорил: «Но я… это… ещё тебя, Миха, решил спросить…» Продумал о том, что братья Сомовы во многом очень походили друг на друга; но далеко не во всём.
«Но в этот раз ты всё же не отправишься в Афганистан, — мысленно сказал я Ивану Сомову. — И вовсе не из-за Вовчика. И не из-за этого пистолета. А потому что я помню: ты единственный, кто пришёл на помощь девчонке — тогда, в моём прошлом. Ты ещё тогда заслужил свой шанс на другую жизнь. И я тебе его предоставлю. Как и многим другим. Как и самому себе».
Эпилог
«Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, — вещал из радиоприёмника приятный мужской голос, — Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР с глубокой скорбью извещают партию и весь советский народ, что десятого марта тысяча девятьсот восемьдесят пятого года в девятнадцать часов двадцать минут после тяжелой болезни скончался Генеральный секретарь Центрального Комитета КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Константин Устинович Черненко. Имя Константина Устиновича Черненко — выдающегося деятеля Коммунистической партии и Советского государства, стойкого борца за идеалы коммунизма, за мир — навсегда сохранится в сердцах советских людей, всего прогрессивного человечества…»
«Ну, вот и всё, — подумал я. — Знакомая мне часть истории СССР завершилась». Я выключил радиоприёмник, одним глотком допил из чашки остатки чая. Не гадал, что будет с Советским Союзом дальше. Но не сомневался, развитие страны пойдёт теперь по иному пути — но по тому, который помнил я (потому что в этой реальности Генеральным секретарём ЦК КПСС станет не Горбачёв). Лучше этот путь будет для советских граждан (и лично для меня), чем известный мне, или хуже — покажет время. Я прислушался. Из гостиной квартиры Солнцевых доносился голос Вовчика — рыжий мальчишка неторопливо зачитывал своим друзьям главу из новой книги Виктора Егоровича Солнцева «Игорь Гончаров — пионер-волшебник». Он уже не растягивал и не повторял слова. Теперь дети слушали его чтение с интересом.
Я посмотрел на часы. Прикинул, что сеанс чтения продлится ещё около часа. Вслед за новой главой папиной книги в дело пойдёт менее популярная у моих юных друзей книга: «Таинственный остров» Жюля Верна. Потом рыжий умчится на тренировку по боксу; Павлик Солнцев и Валера Кругликов отравятся на занятия к Денису Петровечу Верховцеву; а мы с Каховской задержимся в квартире Солнцевых — буду готовить Зою к весенним городским соревнованиям. Вовчик не бросил занятия боксом. Но уже два месяца (вместе со своей «дамой сердца») занимался ещё и борьбой в составе «третьей» группы. Мы уговорили Дениса Петровича принять рыжего к нам, а не к малышам. Тренер поддался на уговоры. Потому что сразу разглядел в неугомонном конопатом парнишке будущего чемпиона.
Первая тренировка в секции самбо была у Вовчика в субботу двенадцатого января. В тот день, когда вернулся из командировки Юрий Фёдорович Каховский. После той тренировки я заглянул в гости к Зое. Где встретился с её отцом. Я рассказал «дяде Юре» о Рудике Веселовском: всё, что знал об этом парне из своего «больничного видения», сообщил и как в моём «не исполнившемся видении» завершилась встреча Весла с Вовчиком. В красках описал Зоин бросок. Едва ли не дословно пересказал Каховскому те угрозы, которыми сыпал Веселовский в адрес его дочери. Дополнил их собственными неутешительными комментариями. В итоге услышал от «дяди Юры» слова: «Не переживай, зятёк. Я разберусь». А примерно через две недели узнал от Эдика Ковальски, что Рудик Веселовский «сбежал из дома».
Со слов Ковальски, Рудик сбежал примерно через четыре-пять дней после моего разговора с Зоиным отцом. Парень ушёл в школу… и не вернулся вечером домой. Никто из его школьных приятелей не заметил в его поведении в тот день ничего необычного. Родители Рудика обратились в милицию лишь на третьи сутки после исчезновения сына (Весло исчезал на день-два и раньше). Ковальски подозревал, что Весло «свинтил» на юг; предположил, что Веселовскому попросту надоел снег и холод. А я после рассказа Эдика подумал: «В этот раз „сбежала“ не Терентьева, а Весло. История изменилась, но лишь в деталях». Вспомнил боль, которую испытал вместе с Веселовским в своём «видении». И тёмную безликую фигуру, которая наносила удары. Подумал: «дядя Юра» нарочно проделал всё так, чтобы я во время «приступа» не увидел его лицо.
О случившемся с Веселовским я Юрия Фёдоровича не расспрашивал. Но набросился на Каховского с расспросами, когда в феврале по школе пробежал слух: нашего историка Дмитрия Григорьевича Лещика арестовала милиция. Зоин отец неохотно сообщил мне, что родители Нины Терентьевой обвинили школьного учителя истории в развратных действиях в отношении их несовершеннолетней дочери. А в съёмной квартире Лещика при обыске нашли крупную сумму денежных средств в советских рублях, сто долларов мелкими купюрами, свёрток с наркотическими веществами и пистолет «Вальтер» (из которого, как позже показала экспертиза, был убит Яков Лукин — сын генерал-майора авиации Лукина). «Сядет он, — заверил меня Каховский. — От всех обвинений не отмажется. А следом за ним и весточка на „зону“ полетит о его любви к маленьким девочкам…»
Мои размышления прервал заглянувший в кухню Павлик Солнцев. В левой руке мальчик держал телефонный аппарат (от того тянулся в прихожую длинный тонкий провод) — в правой он сжимал телефонную трубку (соединявший её с аппаратом витой шнур покачивался). Солнцев поставил телефон на кухонный стол.
— Миша, тебя к телефону, — шёпотом сообщил Павел.
Он передал мне трубку.
«Иван Сомов или Лукин?» — мысленно прикинул я.
И сказал:
— Слушаю.
В динамике раздалось шипение, будто в него подул ветер (мне почудилось, что я уловил запах табачного дыма).
— Привет, зятёк, — сказал Каховский. — Собирайся. Минут через десять жди меня у подъезда.
— Здравствуйте, дядя Юра, — сказал я. — Что-то случилось?
— Случилось. Знакомца твоего нашли: Рудольфа Веселовского. Помнишь такого? Сегодня около Верхних прудов отыскали его тело. Парень недалеко сбежал. И не по собственному желанию. Понадобится твоя помощь.
Я снова услышал шипение.
— Дядя Юра, какая помощь?
Павлик Солнцев замер около стола, не уходил.
— Да всё, как обычно зятёк. Изучишь одну вещицу. Расскажешь мне, что увидел. Я нарочно позабыл её в своей машине. Сегодня же передам её экспертам… но чуть позже.
Мне показалось, что Юрий Фёдорович надо мной насмехался.
— И что я должен буду увидеть?
Представил ухмылку, что появилась сейчас на лице Зоиного родителя.
— Не что, а кого, — сказал Каховский.
И добавил:
— Мне нужен убийца этого вашего Весла. Разве не понятно? Ты у меня самый лучший эксперт… внештатный, так сказать. Вот о тебе я первым делом и вспомнил.
Я будто наяву увидел, как Юрий Фёдорович поднёс к губам сигарету, как он вдохнул табачный дым.
А ещё вспомнил безликую фигуру, что избивала Веселовского.
Повторил:
— И… кого я должен увидеть?
Услышал в ответ шипение; а потом и голос Юрия Фёдоровича.
— Убийцу, зятёк! — сказал Зоин отец. — Я непонятно сказал, или у тебя сегодня… было много уроков?
Мне почудилось, что он надо мной издевался.
Я неторопливо наматывал на палец телефонный шнур.
— Дядя Юра, а разве… это не вы его…
Не договорил.
Смотрел на лицо застывшего в шаге от меня Павлика; слушал шипение в динамике.
Каховский не отвечал секунд десять. Потом всё же подал голос.
— Не я его… что? — переспросил он.
Я не уловил в голосе подполковника милиции нотки
