Боксер: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович
— Маме не побежишь жаловаться?
Толстяк замотал головой, хотя вид у него был, будто пацан вот-вот расплачется.
Интресно, кто его мама?
— Ну вот и хорошо, это взрослое решение, — как могло показаться, с облегчением заявила Тамара.
Затем она взяла меня за подбородок и внимательно осмотрела шишку у виска
— Миша, сходи-ка ты в медчасть, голубчик, пусть тебя посмотрят. Но одна нога здесь, другая там, — Тамара посмотрела на наручные часы. — Через пятнадцать минут начнется линейка! Всем пионерам быть обязательно, сам понимаешь. А ты, Сеня, его проводи.
Усач и гром-баба ушли, я слышал, как Тамара начала отдавать Савелию распоряжения по починке забора. Тот только коротко пожимал плечами и повторял, что нечего было разрешать брать велосипед. Я проводил их взглядом таких же выпученных глаз, как у Левы после моего удара. Что-то пошло не так, я уже понял что…
Так, стоп!
Какой, к черту, пионерский лагерь? Я ведь на больничной койке лежал, при смерти. Или из-за асфиксии пошли галлюцинации? Ну либо это действительно рай… Но при чем здесь пионерлагерь⁈
Я осмотрел себя. На мне был точно такой прикид, как у остальных: рубашка с коротким рукавом, шорты, пионерский галстук. Та же самая одежда, малость разве что испачкавшаяся.
Но самое главное! Я тоже был… пацаном! Самым обычным, с худыми коленками, невысокого роста. Ужасно захотелось посмотреть на свое отражение в зеркале.
Ощущения были непривычные. Как в бане хорошенько пропарился и всю дурь из организма выгнал. Там выходишь — и будто заново родился, так и здесь. Я чувствовал, что мое тело откликается здоровьем, ничего не ноет, не болит и не скрипит. Я оглядел собственные руки. Ни морщинки, кожа загорелая, под ногтями ободки грязи. Если это тело когда-то было не моим, то теперь оно самое что ни на есть мое!
Допустим, я в пионерском лагере, скорее всего, со спортивным уклоном (не зря нас назвали «товарищами спортсменами»). И у меня тело… пионера, подростка. Вводные более или менее понятны, хоть это и чересчур поразительно. Вот так смейся потом над буддистами, хорошо хоть не жуком-носорогом возродился… Почему именно жуком? Его, ползшего по ветке, накрыл ладонью толстяк. Поймав, засунул в спичечный коробок. На меня Сеня был явно обижен, за то, что я ему в ухо зарядил, но не воспользоваться шансом поймать насекомое — не мог. Помниться, такой жук всегда был предметом особого внимания ребят.
— Слышь, малой, ты извини, что я тебя по уху стукнул, а? Ну, попутал, — примирительно сказал я.
Я решил, что будет неплохо узнать от Сени чуточку больше подробностей нынешних реалий, а для начала нужно помириться.
Толстяк обернулся, пряча коробок в карман, и неуклюже переступил с ноги на ногу. Поскреб нос грязным ногтем и наконец выдал немного обиженно:
— Сам ты малой, Миш. И вообще, я еще шестьдесят второго года, а ты на три месяца меня младше. Понял?
Ага… Уже понятно — звать меня Мишей. Это гуд, не придется к новому имени привыкать. И год рождения путём нехитрых подсчётов дал понять время, в котором я оказался сейчас — середина семидесятых. СССР в самом расцвете. Огромный, величественный и непотопляемый… как «Титаник».
Толстяк смотрел на меня настороженно, и я вдруг четко понял, что меня окружают отнюдь не рослые подростки, просто мое новое тело было, так сказать, компактным. Средненьким таким. Скорее всего, роста во мне было метр шестьдесят, причём от силы. Толстяку я дышал если не в пупок, то куда-то в грудь.
— Да что-то не подумал, извини и за это тоже. Хошь? Я буду Малой, а ты Большой — идет? Пока не вырасту.
Логика была проста — если я каким-то макаром переместился в другое тело, причем в вполне себе уже взрослеющего паренька, то у того уже была своя жизнь, пусть и только начавшаяся. И если я начну не в тему вопросы задавать или нести бред, то так недолго белый билет схлопотать. А с толстяком мы, судя по всему, друзья. Потому он и обиделся, что я ему в ухо дал. Ну кто ж знал, предупреждать надо!
— Нехило тебя мячом припечатало… — он смотрел на мой висок, как будто и сам морщась от боли.
Я коснулся шишки пальцами и тут же отдернул руку. Шишак вон какой, не зря тянуло висок. Мячом так не могло, он мягкий. Наверное когда прилетело, я, то есть мой реципиент, упал и башкой припечатался о землю. Не зря Тамара послала в медпункт.
— Не помню, что случилось-то?
— Как что? я же говорил, тебе по скворечнику мячом прилетело, — захихикал толстяк. — Неужто не помнишь?
Получается, паренька, бывшего в этом теле до меня, тоже вырубило… и куда он теперь делся? И почему вместо него теперь я?
Ладно… Я не стал ломать голову, прикинусь, что просто не помню ни хрена. Бывают же всякие краткосрочные потери памяти после удара? Вот, будет мой случай.
— Сильно меня, похоже, приложили, — вздохнул я и осторожно добавил. — Ничегошеньки не помню. Год-то сейчас какой?
— Прикалываешься? — недоверчиво зыркнул толстяк, прищурившись. — Так-то семьдесят шестой на дворе. Хех! Нуты коры мочишь, Мих!
— Зуб даю, Сенька! Как у Жени Лукашина из «Иронии судьбы», память отшибло, — я намотал на ус дату, всё-таки правильно я сообразил, середина семидесятых.
Значит, у меня не только смена тела, но и времени. Здравствуйте, мои 70-е. Эх, вот бы еще в самого себя угодить, когда был молодой и дурной. Так бы и на Олимпиаду поехал, а зная, что Витьку доверять нельзя, с валютой бы в тюрягу не загремел. Но и такой новый шанс тоже неплох, правда? Лагерь, вроде, даже спортивный, сразу направление задано верно. Надеюсь, это все не глюки и я здесь подзадержусь… И не проснусь в палате или в морге. Хотя в морге не просыпаются.
Нет! Ну точно это никакой не сон. Такие детали невозможновыдумать. Говорят, во сне невозможно разглядеть собственные пальцы. А тут даже грязь под ноготками вижу. Как живую… И заусенцы погрызанные.
— Пить надо меньше! Надо меньше пить! — расплылся в улыбке Сеня, показывая свою кинематографическую осведомленность.
Я смекнул, что он парень добродушный, доверчивый и отходчивый. Кто он Мише? Товарищ? Друг?
— А чего это мы с тобой решили за территорией кататься? — я приподнял бровь и поморщился, в виске неприятно запекло.
На мимике надо пока экономить. Толстяк же отвел взгляд и пнул камушек. Зло так пнул, тема явно ему была неприятна.
— Так иначе они бы велик обратно забрали! Говорю тебе, Лева — дебил!
Ясно. Я, будто следователь, продолжил разматывать клубок, благо Сеня ничего не заподозрил.
— Это самое… — я наигранно поскреб башку. — Лева — это тот хмырь, который рыжий конопатый, убил дедушку лопатой? Самый здоровый из той троицы.
— Блин, мне бы вот так забыть, — мечтательно протянул Сеня и покосился на меня. — Может, тоже головой удариться?
— Ну это без меня. Если хочешь — бейся, только сам организовывай.
— Да шучу я… просто если ты Леву забыл, то быстро вспомнишь! — толстяк как-то невесело хохотнул и поник. — Он-то не забудет твою выходку. Сто пудов…
Еще яснее. Видимо, с Левой у нас сложились не самые хорошие отношения еще до сегодняшнего инцидента. Ну, буду иметь в виду при следующей встрече. Вообще похоже, что теперешний я не особо пользовался уважением среди сверстников. Ну, уважение — дело наживное, разберемся. Что я, себя среди юнцов не смогу поставить?
— Он тебе фингал повесил? — спросил я.
Брови у Сени сдвинулись домиком.
— Мих, а Мих, по чесноку только, ты придуриваешься? Ну как такие вещи можно забыть⁈ — он обходил меня по кругу, загребая за разговором сандалиями песок и камешки, и возмущённо пыхтел.
— Ничё не придуриваюсь! У меня эта… амнезия после удара. Частичная, слышь? Такое бывает, — заверил я.
— Э… амне… чего?
Сеня явно не знал этого слова, я отмахнулся. С этим, наверное, надо было до медпункта дотерпеть, а может, и вовсе промолчать. Впредь надо получше подбирать слова и вообще следить за языком. Не ругаться, например и поменьше умничать, а еще слов современных не говорить. Непросто будет сохранять образ юнца, когда ты считай что на пенсии и многое в жизни повидал и попробовал. Но придется справляться и получше вживаться в новую шкуру. Но черт побери! Она не такая уж и плохая. Ну хлипковат чуток, зато спина не ноет и астма не душит, дышу я ровно и свободно, а прыгучесть, как кузнечика. Ну, а мышцы, «мясо» и нарастить можно. Дело, так сказать, наживное. Но самое главное — все у меня впереди теперь. Уф… Пока даже не верится.
