Царица Несчастий. Часть 1 (СИ) - Тутынин Антон

Дав себя увлечь в покосившийся дом, принадлежавший явно ещё матери утопшей хозяйки моего нового тела, я решила на время смириться с судьбой, и понаблюдать. Может я всё-таки ошибаюсь? Ну пожалуйста…!

Глава 2

И вот, уже минуло два дня с того момента как я впервые вдохнула воздух этого мира. Казалось бы, всего каких-то два дня, однако впечатлений от них у меня море. Если же попытаться вспомнить что меня так зацепило за это время, то лучше начать объяснения с самого начала.

Сперва я получила нагоняй от тёти Лами, сразу как та пришла в себя после произошедшего. И за что! За пощёчины? Как бы не так! За то, что взяла в руки ту треклятую дощечку с рунами. Оказалось, их местный Ведун, по-местному знающий или ведающий (в голове моей всплывало сразу несколько слов при его упоминании), запретил давать мне что-либо, наделённое знанием. Да, именно знанием. Не силой, не энергией — артефакты здесь считались живыми проявлениями знаний, пусть и были всегда рукотворными. Почему такое странное переплетение понятий уживались вместе я не могла понять довольно долго, пока наконец не выспросила осторожно об этой теме поподробнее. Десяток наводящих вопросов на косвенные темы дались мне на первый взгляд просто, и надеюсь незаметно. Но так или иначе информацию я получила, и вот что поняла в итоге.

В деревне, почти в любой в этом регионе, всегда есть кто-то из старших, кто владеет знаниями. Такой человек вроде местного знахаря, мудреца или колдуна решает споры, лечит людей, мастерит рунные артефакты (решила для себя так их называть, а не то совсем могла запутаться), и заодно учит одного-двух учеников из наиболее надёжных семей. В чём суть ценза на обучение? А в преданности местному правителю, разумеется. Власть здесь, как я догадалась (и надеюсь правильно), удерживают путём установления монополии на знания и критически важную информацию. А потому передавать знания кому-либо можно только с разрешения лорда земель! Что будет за ослушание спросить не осмелилась, но и так понятно, что ничего хорошего.

И вот такой Ведун, имя которого Мироха (тот самый что пиявок ножом срезал с местных жителей и прижигал ранки), и вóзрасту который был уже весьма почтенного, запретил всем в деревне давать мне какие-либо «инструменты сакральных знаний». Почему? Зачем? Чего опасается? Тётя не знала, а я не осмелилась углубляться в расспросы. Но по намёкам из контекста в прозвучавших ответах сделала предположение, что причина не в проклятье. Точнее не только в нём, а в первую очередь в моём происхождении. Вроде как отец мой (хозяйки моего нынешнего тела) был особенным, и таким как он давать в руки вещи, наделённые знаниями, нельзя. И ведь отец девочки, тело которой я заняла, и правда был пришлым, не отсюда и даже не из местного народа, что и объясняло странный цвет моих глаз. Тётя Лами и её дочь, к примеру, имели цвет глаз весьма обычный для местных — серо-зелёный. Зато телосложением девочка пошла в мать, чем и объясняется весьма значительная округлость фигуры уже в шестнадцать. Вообще быстро местные девки взрослеют — в четырнадцать их уже обычно замуж выдают. Ну или отправляют лорду земель в качестве налога, и такое тут оказывается есть. Не на убой конечно, нет. В услужение — считай работать подстилкой дворовой, ну и работу делать какую-нибудь. Так себе судьба на мой взгляд, но местные девочки за почётное право уехать поближе к цивилизации чуть не на кулаках обычно дрались. И ничуть их не волновало, что придётся спать с тем, с кем скажут — ведь и тут, и там будут драть немилосердно. Так что уж лучше на льняных простынях, в чистоте да в сытости это будет происходить, чем в бесконечной работе на земле, да среди дерьма домашней скотины.

Не мои рассуждения — тёти Лами. Но кто я такая чтоб сомневаться в её правоте? Я ведь здесь и года не прожила ещё. А летнее время считай пока словно сказка — ни голода нет в деревнях, ни серьёзных болезней. И лес родит всякие блага, и рыба исправно ловится, и птица кое-какая водится в лугах — умереть с голоду сложно. К слову, очень тётя переживала за народившихся нынче деток: многие ли погибнут зимой? Жуткая ситуация: задаваться не вопросом «все ли выживут?», а вопросом «много ли умрёт?». Похоже варианта без жертв здесь и не бывало ни разу…

Но я отвлеклась опять. Так вот, вспомнив о запрете деда Мирохи, и поняв, что она его грубо нарушила с перепугу, тётя не на шутку разозлилась как на меня, так и на саму себя. Но досталось в первую очередь конечно мне. Не буду говорить, как меня ругали, но было неприятно, хотя и терпимо. Однако я на неё всё равно не сержусь — перепугалась всё-таки тётка! Да и во время разноса я умудрилась узнать много мелких нюансов местной жизни, что тоже в плюс.

Хотя всё это произошло уже после того как меня накормили, да печь растопили, и я наконец увидела, как при такой конструкции борются с дымом. Оказалось, почти никак! Пока дрова горели, нагревая камни, обмазанные глиной, мы находились на улице, попросту рассевшись на солнышке, а дым в это время чрез окно и открытую дверь выходил наружу. Когда же остались одни угли в топке, двери и окно затворили наглухо, открыв под потолком вью́жку*, заткнутую деревяшкой, обмотанной тряпкой, а свет в доме нам снова создавала тонкая лучина. Этакая система вентиляции и обогрева времён тринадцатого века, ну хоть помогает не угореть по неосторожности, и то хорошо.

(*вьюжка — в этой деревне и этом времени — это дыра под самым потолком, считай вытяжка)

Почесав со мной языком как следует на все затронутые темы, тётя Лами и её третья дочь Лизка наконец ушли, оставив содержимое корзины мне, при этом сложив этот нехитрый провиант в деревянный ящик с крышкой. Оказалось, что он всё это время был под кроватью, где было постоянно прохладно, а я-то его и не заметила. Зато там внутри всё ещё хранилась кое-какая лишняя еда, чему я откровенно порадовалась! Голодать в мои планы совсем не входило.

Без происшествий правда опять не обошлось. При выходе из моего покосившегося домика обе они, и тётя Лами, и Лизка, умудрились стукнуться головой о притолоку. Опять что ли мои несчастья на них навалились? Но вроде после этого к себе домой они ушли нормально, выбрав дорогу через зáводь, где была широкая запруда с мельничным колесом, по которой можно было даже ходить (с их объяснений, сама-то я не видела ещё). Петля конечно выходила до деревни, но лучше так чем через ручей с пиявками — доски-то обвалились.

Как только я осталась снова наедине с собой, то в первую очередь обдумала всё что услышала от моих нежданных гостей. Вроде и сказано было немало, а всё равно многое оставалось для меня тайной. В первую очередь хотелось знать кто был отцом местной девушки, и чья кровь так волновала Ведуна, а главное почему? Во вторую очередь хотелось понять, как тут устроена жизнь и какие законы действуют на территории местного лорда. Или скорей стража, как его называли на местный манер. Почему стража? От кого? Да и вообще, есть ли они тут, эти законы? Или кто сильнее тот и прав?

В третью очередь хотелось понять где я вообще нахожусь: тип климатической зоны, близость к морю или крупной реке, наличие крупных и не очень городов рядом, есть ли соседи и насколько они воинственны? Не хотелось бы попасть в плен к каким-нибудь кочевникам, закончив свою жизнь переходящей из рук в руки «дыркой». Фу! Судьба похуже смерти, уж я-то могла это представить — сколько исторических описаний читала в своё время. И о тёмных веках в Европе и об эпохе возрождения, и о судьбе Руси в разные времена. Везде участь женщин проигравшей стороны была печальна. Где-то более, где-то менее, но факт на лицо — мы, женщины, во времена «честной стали» всегда были трофеем. Неприятно, но факт… Хотя детям было ещё хуже — маленьких да слабых, не способных пережить дрогу в плен, сразу убивали.

«И никаких тебе правозащитных организаций, цивилизованного запада и судов по правам человека. Дали кусок железа в руки и крутись как хочешь! Не можешь? Значит покорись тому, кто сильней. И не важно какого ты полу и возраста. Вот только женщина завсегда физически слабее мужчины при прочих равных условиях, а потому и проигрываем мы в этой схватке почти всегда» — думала я отстранённо, уже который час пытаясь решить, что делать дальше.