Сергей Щипанов - По ту сторону
Если всё, происходящее вокруг, не игра, то тогда… тогда…
Меня тряхнули за плечо.
– Аль оглох? Ты чьих, говорю, будешь? – пробасил мне в ухо Ивашка.
Ну да, конечно, это мы уже «проходили»: «Ты чей холоп?». Наверное, в ответ мне следует сказать: «Рюриковичи мы».
А Ивашка продолжал допытываться:
– Попович, что ль? Али боярский сын? Руки у тя, паря, яко у девицы…
Вон оно что! Потому-то их капитан на мои руки пялился – не мужские руки, это уж точно.
– Фельдшер, – честно ответила я. Врачом пока только мечтаю стать. После колледжа отработала два года, потом три курса на медицинском факультете отучилась, а сейчас взяла академический, и – опять фельдшер.
Братья переглянулись.
– По-алемански? – уточнил Афоня. – А по-нашему – лекарь? Костоправ, аки наш Карла?
Я молча кивнула. Верно, ведь коллеги мы с их Карлом, вправлять кости – это всегда, пожалуйста.
И тут некая мысль, подспудно сидевшая в глубинах сознания, озарила меня, подобно яркой вспышке.
– Послушай, друг, – обратилась я к «Овечкину со шрамом», – а вы когда родились, в каком году?
– На кой ляд тебе?! – удивился Ивашка. – То поповское занятие, лета счислять. Бог нам дни даёт, и ладно…
Вмешался Афоня:
– Э-э, глупой ты, Ивашка, аки щука на нересте, – и мне: – А год-то был, друже, семь тыщь семидесятый.
Он что, издевается?! Или… или… Неужто он допетровское летоисчисление использует?!
Я повернулась к капитану. Тот важным делом был занят: набивал табаком огромную – так мне представлялось – трубку.
– Сэр, – обратилась я к морскому волк, – what was the year of the Nativity of Christ?
Уж он-то, будучи европейцем, должен «счислять лета» от Рождества Христова.
– One thousand five hundred and eighty-two, – спокойно ответил капитан.
Внутренне я готова была услышать нечто подобное. И всё же. Трубным гласом небес прозвучал для меня ответ Роде.
«Тысяча пятьсот восемьдесят второй», – прошептала я обречённо.
Несмотря на всю абсурдность услышанного, я безоговорочно поверила этим людям, из которых кто-либо – чем чёрт не шутит, – быть может, является моим дальним предком.
III. Плата за ночлег
1
Слово «ошеломить», как известно, буквально означает «ударить булавой (или иным тяжёлым предметом) по шлему». Именно такое было ощущение: меня ошеломили – огрели молотом. Но не по шлему, а по ничем не защищённой (бандана не в счёт), головушке.
Так и сидела, пришибленная невероятным, но очевидным фактом: я в прошлом! Во времени, отстающем от нашего на четыреста с лишним лет!
Как такое могло произойти? И что мне теперь делать? Ответа на эти исконно русские вопросы я не находила. Лишь одно знала: какая-то неведомая сила перенесла меня за отметку (на временной шкале) «четыреста лет до моего рождения». Не слабо, да?
Впрочем, и страха, как такового, не было. Ни страха, ни отчаяния – ничего. Это потом, наверное, стану кричать, плакать, биться в истерике, рвать на себе волосы и взывать к небесам; а пока я сидела и тупо смотрела на кружку, поставленную передо мной женщиной с пышными формами, как видно, хозяйкой «заведения». Затем столь же тупо глотала крепкий, как вино, напиток, не чувствуя вкуса. А вокруг царило кабацкое веселье: кто-то затягивал песню, остальные подхватывали, истерично хохотали пьяные путаны, подвыпившие мужчины стучали по столу кружками, требовали у хозяйки ещё пива…
Меня опять тронули за плечо.
– Слышь, Рысь тя спрашивает, чего, мол, давеча ты в карман сховал?
– Yes, – поддакнул капитан, – what have you got in your pocket? (Да, что там у тебя в кармане?)
Его телефон заинтересовал, ха-ха! Я едва сдержалась, не дав нервному смеху вырваться наружу. Дура, едва жизнью не поплатилась, защищая абсолютно бесполезную здесь игрушку. Мобильник в шестнадцатом веке – умора! Отдать, что ли? Возьми, мол, на память сувенир, капитан… Нет, нельзя, чужая вещь, и потом… а вдруг заработает?
Ничего глупее, конечно, чем надеяться на появление тут сотовой связи и придумать невозможно, а всё же… Нет, отдавать нельзя. Нужно найти отмазку.
– Талисман, – ответила я капитану, а для Ивашки добавила, – оберег.
Реакция «добра молодца» оказалась неожиданной: набычился, сделал страшные глаза, проскрежетал:
– Ты крещён ли, али язычник поганый, нехристь?!
Как хорошо, что ношу серебряный крестик на цепочке – достала из-за ворота рубахи, продемонстрировала собеседнику. Его настроение враз переменилось: если крест, стало быть, христианин, а то, что языческий оберег с собой носит – ну, так это дело личное.
Желая сменить тему, я стала расспрашивать: где мы находимся, в каком городе, стране? Пояснила: память, мол, от выпивки совсем отшибло (валить всё на «зелёного змия», это по-нашему, по-расейски). От братьев Рябовых внятного ответа добиться не удалось. Ивашка, тот отмахнулся – на кой? Афоня, хоть и был явно эрудированнее братца, затруднился правильно назвать город, выдав что-то типа «рига-мотя». Может, он столицу Латвии имел в виду? Пришлось обратиться к капитану.
– Региомонтум, – ответил Роде.
Яснее не стало. Хотя где-то, вроде бы слышала это название.
Пирушка продолжалась. Однако, как я заметила, капитан и его команда не расслаблялись, держали ухо востро. Роде даже извлёк из-за пояса и положил перед собой странный предмет, в коем я не без труда распознала пистолет. Огромный такой пистолетище, вроде тех, из которых на сцене стрелялись Ленский с Онегиным. Непростая, должно быть, жизнь у этих людей, ох, не простая!
В самый разгар веселья с шумом отворились двери, и в помещение ввалилась новая компания гуляк. Как оказалось – свои, из команды Роде. Среди них выделялся один, которого я за габариты и седые толстые казацкие усы мысленно нарекла Тарасом Бульбой. Только, в отличие от гоголевского героя, сей богатырь носил ещё расчёсанную надвое бороду и две седые косицы. Вооружён он был не саблей, как прочие, а огромным топором с лезвием в форме полумесяца.
Ужасной секирой Бульба поигрывал, перекидывая с руки на руку, словно игрушечную. Намётанным глазом я отметила: пальцы у него на обеих руках лишены верхних фаланг – верный признак ампутации, скорее всего, из-за обморожения. Вообще, увечья и шрамы, как видно, здесь в порядке вещей, ими, наверное, гордятся, как знаками отличия и свидетельствами доблести.
Обе компании шумно приветствовали друг друга, причём русская речь мешалась с немецкой. Гости расположились за столом – выпивка продолжилась. Хозяйка и её малец с ног сбились, таская жбаны с чертовски крепким пивом. На меня никто уже не обращал внимания, вот ночные бабочки, те пользовались успехом. Шум, гам, хохот – «добрая попойка», как говаривал гоголевский казак Чуб.
А мне не до веселья. Я окончательно осознала всю бедственность своего положения в чужом, незнакомом мире. Без денег, без крыши над головой, никого и ничего здесь не зная… Куда приткнуться? Где найти приют, хотя бы на первое время?
Гулянка прервалась самым неожиданным образом. Появились очередные гости. Хотя… гостями-то их с очень большой натяжкой можно назвать. Бравые ребята вошли в помещение, как хозяева. Все вооружены весьма серьёзно: двое несли на плечах ружья с очень длинными стволами, трое держали в руках пики, снабжённые лезвиями топориков. Я сразу признала в оружии алебарду – видела такие у «ролевиков». Все пятеро в доспехах, похожих на рыцарские: в кирасах и шлемах. Лишь один человек – несомненно, командир небольшого отряда – носил камзол и широкополую шляпу с алым плюмажем, а из оружия – шпагу. Ни дать ни взять картина Рембрандта «Ночной дозор».
В помещении тотчас воцарилось молчание, даже потаскушки прекратили хохотать. Слышно стало, как потрескивают дрова в очаге и кипит в котле варево. Гуляки обратили взоры на грозных вояк.
Человек со шпагой пролаял что-то на немецком. Я разобрала лишь «капитан Карстен» и «бургомистр». Похоже, от имени высокого городского начальства явилась сюда стража. А цель их визита, как я поняла – доставить Роде к его милости бургомистру. И, вне всякого сомнения, не для дружеской беседы. Мне подумалось, что появление стражников как-то связано с выдворением из питейного заведения моих обидчиков «гопников». Ведь те вполне могли «накапать» начальству, дескать «чужаки наших бьют».
Роде не торопился исполнять приказ бургомистра, а его посланца сам послал ко всем чертям, подкрепив ругательство угрозой: направил на стражника дуло пистолета.
Я устала бояться, воспринимала происходящее, как не имеющее ко мне никакого отношения. Мужчины готовы устроить перестрелку или перерезать-переколоть друг друга – ну и пусть. Во все века мужики только тем и занимаются. Правда, делают они это, чаще всего, из-за нас, женщин. Иногда сами того не зная.
Опять обошлось без стрельбы и поножовщины. Хоть в этом мне везло. Стражники, видя, что численный перевес на стороне «наших», отступили. На прощание их командир бросил Роде короткую фразу, явно угрожающего характера, что-нибудь типа «ты ещё об этом пожалеешь».
