Анна Гринь - Забудь мое имя!
Пару минут мы посидели над ароматно дымящимися кружками, молча уплетая по бутерброду.
– Так, – начала Ира, утолив первый голод, – мы взрослые и образованные барышни. Или нет?
– Обвавованные, – согласилась я с набитым ртом.
– Ну и давай рассуждать логически! – воскликнула подружка. – Ты в магию веришь?
– Ну, не очень, – промямлила я.
– Ха! Да веришь, и еще как, – перебила Ируська. – Из этого делаем вывод, что ты, мать, впечатлительная сверх меры.
– И что? – обиделась я.
– А то! – Ирка громко отхлебнула из кружки и встала, чтобы взять новый бутерброд. – Раз ты впечатлительная, это многое объясняет.
– Например?
Вот так и разбиваются мечты.
– Ты так увлеклась идеей, которую я тебе по глупости подсунула, что твой мозг попытался все это осуществить. Понимаешь? – пустилась в рассуждения подруга. – Отсюда и сон. На самом же деле ничего не произошло.
– А как ты объяснишь вот это? – Я ткнула себя в щеку.
– Это вообще просто, – нашлась, что сказать, Ирка. – Были же в истории всякие необъяснимые штуки вроде ложных беременностей и самопроявляющихся стигм. Вот и у тебя что-то в этом роде, я думаю.
– Ну, ты сравнила, – удивилась я логике подруги. – За такой короткий срок ничего похожего появиться не может.
– Да откуда ты знаешь? – спросила Ира добродушно. – Мозг человеческий – штука загадочная, особенно мозг женский. Тебе хотелось, вот ты и… расцвела.
Я обреченно вздохнула. Может, подруга и права.
– И что мне делать теперь?
– Ну, хороший слой тональника и не такое скроет, – философски заметила подруга. – Наденешь свитер с высоким горлом, перчатки… И никто ничего не заметит. Скажешь, что заболела и постоянно мерзнешь.
– Может, мне больничный в самом деле взять? – с надеждой предложила я.
– Ага! Только тебя из поликлиники не выпустят, – хихикнула Ира. – Запрут тебя, Ленка, в лаборатории и пустят на лоскутки. Даже врачи не каждый день видят такое вот чудо ходячее с живой татушкой.
– Вечно тебе бы, мартыха, поржать, – проныла я.
– Так, Ленуш, не куксись! – велела подруга. – Сейчас примешь ванночку погорячее, с пенкой, и пойдешь валяться. Глядишь, завтра само все пройдет.
При мысли о горячей ванне я воспрянула духом. Ирка меня столько лет знает, легко может найти способ утешить. Для моих знакомых не секрет, что я постоянно мерзну. Даже летом сплю под теплым одеялом, люблю поваляться в очень горячей воде, а межсезонье, когда температура в квартире не отличается от уличной, переношу с трудом. Мама иногда называет меня мороженым хомячком. А бабушка каждый раз начинает причитать, что я очень тощая и именно из-за этого постоянно мерзну – греть же нечему, кожа да кости. Правда, даже бабушкиными стараниями поправиться не могу. Представить сложно, куда уходит все то, что я способна слопать за один раз, не утруждая себя подсчетом калорий.
Ирка из-за этого на меня постоянно обижается. Моя подружка вечно ограничивает себя, сладкое не ест, сидит на каких-то диетах и рассказывает, как мне завидует. Ничего не могу сказать, кроме того, что я тоже ей завидую. Вот уж кого можно назвать настоящей красавицей! Ирочка просто не замечает, как на нее оглядываются проходящие мимо парни, все страдает, считая себя несовершенной. Ирка мастерски выискивает в себе новые и новые недостатки. То ее не устраивает длина носа, то губы, оказывается, тонкие, то ногти страшные. То в один день она решает, что слишком толстая, и ей тогда бесполезно доказывать, что измерительная лента не врет, и параметры моей подружки почти совпадают с идеальными. А на моем фоне Ирочка и вовсе бесподобна!
Конечно, мы ведь веселенькая такая парочка. Она зимой и летом в чем-то обтягивающем и соблазнительном, с развевающейся гривой идеально уложенных каштановых волос, на неизменных шпильках. А я в черных джинсах, цветастой майке или свитере и в ботинках на толстой подошве. Какие тут сравнения! Даже если меня переодеть и накрасить как куклу, все равно на Иркином фоне потеряюсь. Особенно с узором на всем теле.
Продолжая вздыхать, я проводила подружку, пообещав точно выполнить ее инструкции, и честно отправилась наполнять ванну. Добавила немного медовой пены и опустилась в бурлящую воду, стараясь не касаться холодных стенок. Маленькие спиральки пузырьков закручивались у ног, густая пена щекотала плечи. Я расслабилась, позволяя приятным ощущениям заполнить тело. Неожиданно вспомнились руки Бестелиона, скользящие по моей коже. Горячие, прожигающие до костей. Мурлыкнула и погладила себя по бокам ладонями, вспоминая.
Жаль, что это был только сон. Как жаль. Но, с другой стороны, может, и хорошо.
Поводила руками по мыльным вершинкам, складывая горы пены на живот, грудь и плечи, одновременно рассматривая причудливые узоры на собственном теле. Рисунок перестал двигаться, уютно закрутив меня в свою тугую паутину, чуть выцвел, став светло-шоколадным.
Я подняла ногу, так и эдак рассматривая это чудо. В принципе ничего страшного. В конце концов, всегда можно что-нибудь придумать.
– Ничего, прорвемся, – подбодрила саму себя в зеркальном отражении, заметив, что тоненькая веточка, еще недавно красовавшаяся на щеке, уползла за линию волос.
Стараясь сохранить тепло, я наскоро вытерлась, закрутилась в халат и юркнула под одеяло, мгновенно провалившись в сон.
Высокий седовласый мужчина на мгновение оторвался от чтения и прислушался к доносившемуся откуда-то шуму. Вставать и подходить к окну было лень, и он негромко позвал:
– Татанель!
Мгновение спустя посреди кабинета возник непримечательный секретарь, поклонился и подошел к столу.
– Вы звали меня, Повелитель? – учтиво спросил он, незаметно поправив чернильный прибор и выровняв стопку чистых пергаментов.
– Я хотел бы узнать, что происходит, – недовольно сверкнул глазами мужчина.
– Милорд Амадеус, это все Бестелион, – ответил секретарь и пожал плечами. – Ему вздумалось разрушить дальние скалы. Только и всего.
– Ради чего, скажите на милость? – всерьез разозлился Амадеус. – Я не могу работать в таком шуме! А дел накопилось выше крыши.
– Я могу узнать, – сказал Татанель.
– Если мальчишка крошит гору, то соваться тебе туда не стоит, – вдруг усмехнулся Амадеус. – Позови мне лучше Гая…
Мужчина не успел договорить, как с треском и дымом на ковер кабинета из ниоткуда свалился высоченный парень на вид лет двадцати пяти, с темными длинными волосами, заплетенными в косу.
– Не нужно меня звать, я уже здесь! – заявил вновь прибывший, отряхивая пыль с брюк и рубашки.
– Гай, что случилось? – грозно вопросил Амадеус.
– Да он сегодня не в духе, как видите, – хохотнул Гайлеон, морщась от далеких скрежещущих звуков.
– Это все из-за той эллы? – спросил хозяин кабинета. – Как ее? Тамалис? Я вечно забываю имена этих Верхних…
– Тамалис тут ни при чем, мой господин, – вздохнул Гай и присел в свободное кресло у стола.
Секретарь недовольно поджал губы, но ничего не сказал.
– Татанель, можешь идти, – отпустил Амадеус и продолжил, обращаясь к Гайлеону: – Так что случилось, из-за чего Бес вздумал поменять ландшафт родного царства?
– Из-за какой-то малышки, встреченной им на празднике, – вздохнул Гай. – Кажется, она исчезла из его постели, даже не поблагодарив за развлечение. Вот он и обозлился.
Амадеус рассмеялся:
– Ну, теперь хвалебных речей он и не дождется. Все же знают, что в Зимнюю Ночь никто никому ничем не обязан. Позови его. Пусть прекращает буянить.
Гай встал, поклонился и пропал. Но через минуту опять возник, и не один. Новый посетитель возвышался почти на три метра, заслоняя собой полкомнаты. Его черная кожа матово блестела, в глазах плясал красный огонь.
– Бес, прекрати! – беззлобно велел Амадеус. – И прими свой нормальный облик.
Великан зарычал, обнажив длинные острые клыки.
– Бес! – Амадеус привстал, нависая над столом. Его лицо потемнело, покрываясь длинными синими шипами. Обнажив очень внушительные двойные клыки, мужчина грозно и предупреждающе гаркнул: – Бестелион!
Гай отшатнулся в сторону, стараясь слиться с книжными полками, наблюдая за происходящим. Пару минут Бестелион и Амадеус сверлили друг друга злыми взглядами, но затем первый сдался, отступил, на глазах уменьшаясь в росте. Склонив голову, он прошептал:
– Отец…
– Так-то лучше, – хмыкнул пожилой мужчина, садясь. – Сам знаешь, что со мной играть в эти игры бесполезно. Ты не наследник, за дерзость я могу тебя выгнать из царства.
