Егерь: заповедник (СИ) - Рудин Алекс
— Я наших ребят на олимпиаду привез, — отвечаю я. — Из Черемуховки.
Тамара Ивановна молча ждет продолжения.
— Я теперь живу в Черемуховке, — добавляю я. — Работаю егерем, учусь в лесотехническом на заочном.
— Молодец.
Тамара Ивановна благосклонно кивает.
— А как твой брат? Ты знаешь, что он перевелся из нашей школы?
— Знаю, Тамара Ивановна. Он тоже приехал со мной. Будет участвовать в олимпиаде.
— Сергей? — удивленно спрашивает Тамара Ивановна. — У него за восьмой класс была тройка в полугодии.
Все-то она помнит.
— Сережа изменился, Тамара Ивановна, — говорю я. — Теперь учится хорошо. А вы все так же преподаете математику?
— Конечно, — кивает учительница.
Глядя на ее строгое лицо, я еще раз вспоминаю, как справедливо она относилась ко всем ученикам. Бескомпромиссная и неподкупная учительница.
И я решаюсь.
— Тамара Ивановна, я должен вам кое-что сказать. Но учтите — у меня нет никаких доказательств.
— Слушаю, Синицын.
Я подробно рассказываю Тамаре Ивановне о своих подозрениях и о подслушанном обрывке разговора. Все это время она внимательно смотрит мне в глаза.
— Из какой школы этот учитель? — спрашивает она.
И тут же качает головой.
— Неважно.
Ее взгляд падает на стопку листов, которая лежит на краю стола. Листы перевернуты обратной стороной вверх. В правом верхнем углу карандашом аккуратно проставлены номера. На верхнем листе стоит номер двадцать семь.
— Это задания для олимпиады? — проследив за ее взглядом, спрашиваю я.
Тамара Ивановна не отвечает. Молча берет стопку листов и убирает в верхний ящик стола.
Снова строго смотрит на меня и спрашивает:
— Ты ничего не придумал, Андрей?
— Я рассказал вам то, что видел и слышал, — говорю я. — Возможно, ошибся в выводах. Но мне хочется, чтобы у всех ребят были равные шансы.
— Переживаешь за брата?
Я качаю головой.
— Нет. Он вряд ли победит, хотя готовился очень старательно. Но есть девочка из нашей школы — у нее очень большие способности. А еще для нее это очень важно.
— Олимпиада важна для всех, — говорит Тамара Ивановна и строго поджимает губы. — Ладно, иди. Я разберусь.
— Только вы осторожнее, Тамара Ивановна, — прошу я. — Не хочу, чтобы вам влетело.
Тамара Ивановна неожиданно смеется.
— Ты меня учить будешь, Синицын? Иди отсюда, не мешай.
Уже дойдя до двери кабинета, я слышу:
— Зайди ко мне перед отъездом.
— Хорошо, Тамара Ивановна, — киваю я. — Спасибо!
Глава 29
Спустившись обратно в школьный вестибюль, я выхожу на улицу. Алексей Дмитриевич Воронцов нетерпеливо расхаживает по мокрому тротуару, поглядывая на часы. Таня и Сережка о чем-то негромко разговаривают. Да меня долетают слова «интеграл» и «функция».
Я решаю не делиться своими подозрениями ни с Алексеем Дмитриевичем, ни с ребятами. Все, что можно было сделать, я уже сделал.
Вслед за мной на крыльцо выходит представитель РОНО. Его круглое лицо лучится фальшивой улыбкой.
Он хлопает в ладоши, привлекая к себе внимание.
— Внимание, ребята! Сейчас все организованно проходим в гардероб. А оттуда учителя проводят вас в классы. Уважаемые сопровождающие! Пожалуйста, подождите здесь. Подведение итогов районной математической олимпиады состоится в четырнадцать часов в актовом зале.
— Удачи, — говорю я Тане и Сережке. — Не волнуйтесь, у вас все получится.
И крепко жму Сережке руку.
— Я и не волнуюсь, — кивает он. — Все будет хорошо.
Ученики группками вливаются в вестибюль школы.
— Черт знает, что, — негромко возмущается Алексей Дмитриевич. — Ждать несколько часов на улице? А если дождь?
Я машинально смотрю на хмурое осеннее небо.
— Идемте ко мне, Алексей Дмитриевич, — говорю я Воронцову. — Я живу через дорогу. Попьем чаю и подождем.
Воронцов поднимается вслед за мной по лестнице на третий этаж. Наши шаги гулко отдаются в пустом подъезде.
На ходу я нашариваю в кармане ключи. Хорошо, что захватил их с собой. Дома сейчас никого нет — родители на работе, а младшая сестра в школе.
— Неудобно как-то, — нерешительно говорит Воронцов, когда я открываю дверь. — Может, я погуляю на улице.
— Проходите, Алексей Дмитриевич, — улыбаюсь я.
Приглашаю Воронцова на кухню, зажигаю газ и ставлю чайник на огонь. Воронцов с любопытством оглядывается. Подходит к окну, отодвигает тюлевую занавеску и смотрит на улицу — на железнодорожное общежитие и здание горкома партии, возле которого растут пушистые голубые ели.
— Уютно у вас, Андрей Иванович, — говорит он.
— Да, — с улыбкой соглашаюсь я. — Я отойду на минуту, ладно?
Пока закипает чайник, я выхожу в прихожую, где стоит телефон. Набираю номер маминой работы.
— Слушаю, — отзывается в трубке деловитый женский голос.
— Позовите, пожалуйста, Юлию Александровну, — прошу я.
— Минуту.
Я жду, слыша в трубке механический чум и лязг — это в цеху работает конвейер. Шумят электродвигатели, шуршит лента транспортера. Позвякивают на ней бутылки со свежим лимонадом.
На производстве, где работает мама, делают лимонад — бледно-соломенный сладкий «Буратино» с задорной длинноносой рожицей на этикетке и ярко-желтый «Дюшес», на этикетке которого нарисована краснобокая груша. Недавно появился зеленый «Тархун» с очень необычным вкусом и запахом.
На мгновение звуки становятся громче — это открылась и закрылась дверь, которая ведет в цех.
— Алло? — спрашивает в трубке мамин голос. — Кто это?
В груди разливается мгновенное тепло.
— Мама, это я. Привет.
— Андрей? — радуется мама. — Ты откуда звонишь?
Мое лицо поневоле расплывается в улыбке.
— Мама, я дома, — говорю я. — Мы с Алексеем Дмитриевичем привезли наших ребят из Черемуховки на районную олимпиаду. Теперь ждем, пока они решают задачки. Вот, зашли погреться и попить чаю.
— Андрюша, ты останешься до вечера? — спрашивает мама. — Что-то давно не заезжал. У тебя все в порядке?
— Работа, мам, — говорю я. — И сегодня не смогу остаться. Нужно ребят отвезти обратно.
— А как там Катя? Когда вы, наконец, соберетесь к нам в гости?
— Катя, как обычно, на учебе, — отвечаю я. — Приедет на выходные, и мы обязательно зайдем к вам.
— Вот и хорошо, — говорит мама. — Я буду рада, и отец тоже. Послушай, Андрюша! Там в холодильнике борщ в эмалированной кастрюле. Кушайте, не стесняйтесь. На верхней полке — колбаса и масло. Яйца — не дверце.
— Я помню, мама, — улыбаюсь я.
— Обязательно накорми гостя, — строго говорит мама. — И сам поешь.
— Непременно. Как дела у вас с папой?
— Хорошо, — торопливо отвечает мама. — Андрюша, мне надо бежать. На линии сироп заканчивается.
— До встречи, — говорю я.
— До встречи, сынок.
Эти регулярные созвоны — как позывные в океане жизни. Я где-то читал, что киты и дельфины обмениваются низкочастотными сигналами, даже находясь в сотнях километров друг от друга. Смысл этих сигналов очень прост:
— Я здесь, а ты где?
— А я здесь.
— У тебя все в порядке?
— Да. А у тебя?
Вот и людей так же. Неважно, о чем вы говорите. Важно знать, что у близкого человека все в порядке.
Я возвращаюсь на кухню. Алексей Дмитриевич уже снял с огня чайник. Я выливаю старую заварку, насыпаю в фарфоровый чайничек свежей и заливаю кипятком.
— Будем есть борщ, Алексей Дмитриевич, — говорю я. — Мама строго наказала вас накормить.
— Ну, если мама сказала, — смеется Воронцов.
Я разливаю по тарелкам разогретый борщ. Он не бледно-красный, каким бывает борщ в столовых, а насыщенного, ярко-бордового цвета. Я знаю секрет — чтобы борщ получился ярким, надо при варке добавить в него ложку уксуса или лимонного сока. Тогда свекла не вываривается и не делается бледной.
А в самом конце варки нужно добавить в кастрюлю ложку сахара — тогда у борща будет характерный кисло-сладкий вкус.
