Закон калибра 9 мм (СИ) - Поляков Влад
Появился и… Не всех людей обыгрывать одинаково безопасно! Григорий это знал, но до определённого момента распространял это знание лишь на людей по ту сторону закона. Оказалось, всё гораздо сложнее. Сыночки больших партийных начальников тоже не любили платить карточные долги, если имелась возможность этого избежать. Самыми разными методами. Только то и разницы, что использовались не кастеты с пиками, а жалоба в оны органы. А уж по сигналу доверенных партийных товарищей игра в карты добровольная и по собственному желанию легко оборачивалась игрой незаконной. Однако, с выведением из-под ответственности той, второй стороны, которая словно по мановению волшебной палочки становилась «раскрытием незаконного деяние по поручению представителей коммунистической партии». Ну или что-то вроде, подобных мелочей за давностью лет Масальский уж и не помнил.
Результат? Отчисление с четвёртого курса института, суд, срок… на первый раз небольшой, хотя и не маленький. Припомнили неправильных родственников и отсутствие желания публично каяться «ползая на коленях». Тогда его немного порадовало лишь одно — сумел накопленное на выигрышах вовремя спрятать сразу в несколько мест, да передать родителям, где и что находится вместе с напоминанием о предельной осторожности. А ещё душу согревало осознание того, что они и не думали осуждать своего сына, понимая, что в таком государстве всякое могло случиться.
Тюрьма… В гробу он видел подобные «университеты»! И это учитывая, что ему полной ложкой этого дерьма повезло не хлебнуть. Старик подсобил, отправив заблаговременно маляву по своим нелюбимым, но всё же знакомцам воровской масти. Шулерам в основном, ну так и статья у Масальского была та же самая, «карточная». И всё равно плохое это было время, по всем меркам плохое. Особенно…
Стук в дверь и лишь после того, как он произнёс: «Входи!» — на пороге появился Рома Шаман. Появился, а там и зашёл, отчего кабинет резко так уменьшился. Иллюзия, конечно, но очень уж Шаман был массивен. Сто двадцать килограмм мышц практически без жира, а ещё грация хищника. Не тигра, не волка, скорее уж медведя — столь же обманчиво неуклюжего, а на деле стремительного, опасного. Старый знакомый, сперва по тюрьме, а потом и тут, в нормальном мире. Человек, ставший его тенью и вместе с тем доверенным лицом и другом. Связаны они были тюрьмой, тайнами, кровью, наконец.
— Лесника прижмурили, Гринь, — поделился новостью Шаман. Той самой, которая обоим тут присутствующим была откровенно приятной. — И его, и ещё семерых.
— Семерых? У него ж в пристяжи всего пятеро было?
— Семерых, — подтвердил Шаман, не спеша присаживаться, ибо это навевало сон, что сейчас было не к месту. — Из кодлы живой только Шкипер, но он ещё третьего дня на Урал свалил по личному. Челюсть зарезали на хате у шмары Лесника, ЮлькиПопрыгуньи. Остальных расстреляли из автоматов в Яблоневой балке, у того домишки, который за Михеем числился.
— Это тот, который улыбчивый такой, мокрушник?
— Был улыбчивый. Теперь если кому и гримасничает, то апостолу Петру… Или чертям на адской сковородке.
— Второе вероятнее. Противный был человечишка, хоть и уважаемый бродягами. Помилуй, пресвятая дева Мария, душу его.
Масальский перекрестился непривычным для многих католическим манером. Всё же польская кровь, да и довольно сильная религиозность отца с матерью, потомков боковой ветви древнего шляхетского рода, сыграла свою роль. Себя он истово верующим не считал, но иногда что-то накатывало. Только жалеть что о Михее, что о Леснике, что о прочих точно не собирался. Оттого и добавил:
— Тебе кто цинканул?
— Линь болтает направо и налево. Всем, кто слушать готов, налить и особенно парой купюр болтливость подогреть.
— А Линь это…
— Тот, который сумел свалить, единственный из всех. Так, шнырь мелкий. Но Лесник его или ещё нескольких иногда подтягивал, когда крутость и значимость показать требовалось. Вот и допоказывались.
— Так себе источник. Фуфел он, Линь этот.
— Фуфел, дешёвка, но сейчас правду говорит. Со страху, наверное. Но я проверил, зуб даю. Так оно всё и было. Ментёнок наш, запах баксов в очередной раз почуяв, копию с протоколов снял и мне почитать дал. Я даже переписал кое-что, чтоб не позабыть. Тебе как, словами или?
— Можно и словами, Рома. Только без этой канцелярщины, у меня от неё ещё со времени так и не законченного института голова болит.
Шаман аж в улыбке расплылся. Знал он всё о жизненном пути Степа. Но никак не мог представить себе ныне авторитетного человека в амплуа юриста любой разновидности. Не потому. что Григорий Сигизмундович Масальский не потянул бы подобное, а просто… Слишком разительным было бы отличие с нынешним Гришей Степом, давно и прочно обосновавшимся в сугубо криминальном своём облике.
— С кодлой Лесника и с ним самим расправились мастерски. Похоже, сперва нагрянули на квартиру любовницы. Сначала просверлили дверь и пустили сонный газ. Потом, дождавшись, когда он подействует, высверлили замок и, войдя, закололи Челюсть и забрали самого Лесника.
— Его любовница?
— Не тронули. Видно было, что та сама потом собралась и свалила, забрав всё ценное.
— Необычно работают. Но и ожидаемо, — улыбнулся катала. — Дальше что?
— Лесник сам позвонил своим корешам, вызвал их к ухоронке в Яблоневой балке. К дому Михея. Сказал, что его накрыли на хате, но он сумел скрыться.
— И все поверили?
Шаман лишь руками развёл.
— Они парни не особо доверчивые, да не спасло. Не приехать не осмелились, но ещё нескольких подтянули, в том числе и этого Линя. Сказали, чтоб все при стволах были, готовились к стрельбе.
— Плохо готовились.
— Плохо, — подтвердил друг Степа. — Для тех, кто их покрошил. Стреляли из двух трещоток, выбрав шикарную позицию. Добивали выстрелами в голову, даже тех, кто точно был мёртв. Собрали всё оружие, документы, ничего не оставили. Нашли следы колёс, но… Бля буду, тачка уже в каком-нибудь углу промзоны догорела или в реке потонула. А само место химией против собачек обработано. Менты руками разводят и даже не надеются по быстрому на виновников выйти. А если выйдут по чьему стуку — доказывать такое… Дохлое дело, Степ.
— Но мы то с тобой знаем, кто постарался.
— Мы догадываемся, — последовало разумное уточнение. — И что делать будешь? Попробуешь прижать этого Василия, который тебе проигрался и за которого эти отморозки впряглись?
Масальский лишь расхохотался. Громко, искренне, утирая слёзы, выступившие от избытка эмоций. Знал, что его «тень» порой склонен к простым решениям, несмотря на неплохой уровень развития, не чета всяким-разным типичным блатарям. Потому, наверно, что Рома Шамов по кличке Шаман классическим уголовником и не являлся, первоначально попав в тюрьму за как бы превышение необходимой самообороны, просто свернув шею одному и поставленным ударом каратека остановив сердце второму из мелкой шпаны, решившей «попросить прикурить» случайного фраера в тёмном переулке.
«Фраер», оказавшийся возвращавшимся со дня рождения приятеля Романом, подобной попытке совсем не обрадовался и уработал в несколько ударов двух из трёх шпанят. Третьего просто не успел, очень уж прытким тот оказался. Ну а уработав, побрёл домой, отсыпаться, с утра толком и не помня про случившееся. А ближе к обеду за ним и пришли, причём по жёсткому, резонно опасаясь того, кто без особых проблем голыми руками прикончил двоих не самых хилых «советских граждан». Как вышли? Тот самый, который сбежать успел, быстро «переобулся в воздухе», представляя именно что себя и дружков в качестве невинных жертв. И плевать, чтоу двух из этой троицы — включая ещё живого — ходки по малолетке за хулиганку. Знали юные уголовники особенность правоохранительных органов соввласти, равно как и то, на что следовало напирать, чтоб самим остаться в стороне, а другого утопить. А Роман Шамов был для утопления чуть ли не идеален. Исключённый из комсомола и не особо из-за этого расстраивающийся. Вдобавок увлекающийся не каким-нибудь одобряемым боксом или воспринимаемым сквозь зубы дзюдо, а совсем иным видом спорта — каратэ. Тем самым, что считалось идеологически чуждым и противоречащим духу воспитания настоящего советского человека. Наверняка по причине перво-наперво того, что владение подобными приёмами позволяло быть поопаснее, чем того хотели власти. да и философия данного боевого искусства чего-чего, а смирения и терпимости уж точно не проповедовала. В отличие от быстрого и жёсткого ответа любому обидчику, воспринимая подобное как естественное восстановление нарушенной гармонии мира.
