Капитан (СИ) - СкальдЪ
Сведения оказались примерно такими, каких Храбров и ожидал. Дав указание Януковскому отправляться на берег, но Владивосток не покидать ни при каких обстоятельствах и быть готовым в любой момент предстать перед офицерским судом за отказ исполнять приказ в условиях боя, каперанг и сам отбыл в Морской Штаб.
В тот момент, когда во время боя Януковский вздумал встать в позу, Храброву пришлось сильно постараться, чтобы сдержать себя. Хорошо, что сдержался, иначе бы жалел, потеряв лицо, как говорили японцы. Теперь же лейтенанта ждал суд, увольнение с флота, а может, что и похуже. Но проблема заключалась не в нем одном, а в самом РИФе, где многие офицеры так же страдали избытком рыцарского человеколюбия. Сами по себе подобные качества внушали лишь уважение, но люди не понимали, когда они уместны, а когда и нет. С его точки зрения нынешнюю войну проиграли не только тупоголовые сановники, трусливые некомпетентные генералы с адмиралами, но и такие вот чистюли, оторванные от реальной жизни.
Оказавшись в сопровождении Дитца на Адмиральской пристани, Храбров прошелся и размял ноги, ожидая, когда подкатит извозчик. Порт наконец-то просыпался. Начали появляться зеваки, да и улицы, по которым они ехали, медленно заполнялись людьми.
В Штабе у Храброва имелся собственный кабинет, куда он приказал вестовому подать чай и принести свежую прессу.
Пока выполняли указание, он ознакомился с последними телеграммами. Послания от Макарова, Наместника Алексеева, адмирала Вирениуса, а также Григоровича, Руднева и еще ряда каперангов были радостными и одобряющими. Коллеги радовались за то, как успешно он действовал. Эссен, который любил крейсера всем сердцем, не скупился на восторженные отзывы и предрекал, что данный рейд войдет в учебники, как пример идеального использования данного вида кораблей. Вдобавок Степан Осипович и Наместник намекали на очередную награду. Император и генерал-адмирал пока ничего не прислали, но что-то подсказывало, что когда они во всем разберутся, то обязательно как-то отметят успешный поход. Хотя, могли и не отметить, если находящиеся при Дворе многочисленные англичане преподнесут Царю историю в совсем ином свете.
Попивая сладкий чай с лимоном, Храбров начал просматривать газеты. Обзор прессы занял больше получаса. В отсутствие иных крупных новостей все первые страницы занимали действия «Наследника» и «Богатыря». Голос отечественных изданий различался от восторженного одобрения до суровой критики столь жестоких мер по отношению к мирным жителям. А вот японцы, что выглядело вполне естественно, преподносили происшествие в выгодном для себя свете. Во-первых, они постарались показать, что ничего страшного не произошло, рейд на Гензан оказался, в общем-то, пустяковым и большего вреда им не принес. Во-вторых, они делали акцент на том, что пострадало множество мирных подданных, которых «кровожадный пират Храбров и его дикая шайка головорезов» буквально расстреливали из всех своих орудий. На подобные эмоции обижаться не стоило. Наоборот, им стоило радоваться, Храбров ясно понял, что за лживыми словами скрывается едва ли не паника. Японцы пока не истерили, но были близки к такому состоянию. Весь их план на войну, все сроки и расчёты рушились, как карточный домик. Сначала в одиночку, а затем с помощью «Богатыря», «Наследник» нанес им серию сокрушающих ударов, показа полную беззащитность перед крейсерами. Неудивительно, что они не сдерживались, тут можно было уже бегать, размахивать руками и вопить о том, что всё пропало.
Тем более, морские страховки на Дальнем Востоке выросли в три раза, а курс иены уже как неделю показывал пусть и небольшое, но стабильное, падение. Простых людей обмануть легко, но экономика и биржи разбирались в истинных причинах и ясно показывали, что ситуация для Японии складывается отнюдь не радужно.
Номера прочих иностранных газет доставляли во Владивосток с задержкой. Поэтому они освещали лишь события в Гензане и пока никак не касались того, что случилось позже.
Американцы и англичане негодовали. Причем нагло, с немалым апломбом, словно Храбров наступил им на любимую мозоль. Учитывая, что в политике они вели себя как элитные проститутки, именно так все и было. Любой успех российского флота или армии в их глазах выглядел страшной трагедией, ведь в отношении нынешней войны у них имелось четкое и ясное мнение — Россия должна проиграть и пойти на ряд уступок.
Немцы и австрийцы в целом ограничивались общими фразами, наподобие того, что вообще-то на войне всякое возможно, хотя мы подобного и не одобряем. Зато одобряли французы и их пресса, так что, какая никакая, а поддержка у России имелась.
Понимая, что становится популярной и даже в чем-то знаковой фигурой, Храбров пригласил в Штаб всех без исключения корреспондентов Владивостока, среди которых было больше десятка иностранцев.
— Порт Лазарева, который японцы называют Гензан, никогда не являлся мирным объектом, — говорил Храбров, обращаясь сразу ко всем гостям. За его спиной находилось около десятка офицеров, обеспечивая моральную поддержку. Хотя, тут впору и о физической безопасности призадуматься. Англичанам, да и японцам, хотя за последними вроде бы подобного пока не водилось, вполне могла прийти в голову идея устроить какой-нибудь неприятный инцидент, так что теперь следовало забыть про перемещение в одиночку, да и с едой стоило быть поаккуратней. — И огонь мы вели исключительно по военным целям. Можете уточнить эти данные у моих офицеров, привезенных нами пленных японцев, а также тех иностранных судов, что на тот момент находились в гавани Гензана.
— И все же вы не можете гарантировать, что отдельные снаряды не попадали по гражданским домам и не убивали мирных граждан, — с важным видом заявил некто Генри Кларксон, представляющий всемирно известную «Таймс».
— Верно, не могу, но в условиях войны ни одна из воюющих стран не может дать подобных гарантий, — Храбров посмотрел на лощеного и самоуверенного англичанина, как на идиота. Хотя, это был не идиот, а скорее провокатор. — Вы знаете, мистер Кларксон, будучи на Англо-Бурской войне в качестве наблюдателя, я неоднократно видел картины, как ваши соотечественники взрывали деревни буров, травили их колодцы и сгоняли чуть ли не в резервации. Почему-то в те дни «Таймс» подобные вопросы не сильно беспокоили.
Англичанин несколько стушевался, а прочие репортеры ясно поняли, что Храбров оправдываться не собирается, после чего общение продолжилось в более конструктивном русле.
Тем же днем с крейсеров потянулись баркасы с захваченными трофеями, которые передали в призовые суды. Добычи было много, и все причастные радостно прикидывали, когда и сколько они получат виде честного процента. Одновременно на берег высадили пленных японцев. На следующий день подали поезд, для доставки в специальный лагерь под Иркутском, где им надлежало находиться до конца войны.
Во время проводов пленных собралась огромная толпа, многие удивлялись, откуда во Владивостоке вообще нашлось столько жителей. Японцев провожали в высшей степени приветливо, снабжая, у кого не было, шляпами, сапогами и теплыми вещами. Никто не злословил, наоборот, многие сочувствовали. Захваченному майору Такано позволили произнести короткую речь, в которой он благодарил русских за гостеприимство и тёплый прием. Когда на перрон подали состав, сострадание публики проявилось сверх всякой меры — в вагоны к японцам совали бутылки с вином, жареных цыплят, шпроты, колбасу, шоколад, папиросы и даже деньги.
Пехота, матросы из выставленного караула и офицеры смотрели на подобное с отчетливым неодобрением. Одно дело — вежливое обращение с пленными, и совсем другое — воспринимать их в качестве заслуживающих всеобщей любви героев. Их, родных моряков, ругали за жестокость в Гензане, а сами делали черти что.
— А нашим-то как в плену живется? — рассуждали матросики. — Здесь япошат чуть ли не целуют, а братки наши небось на одной воде и рисе сидят.
Наконец состав с пленными японцами укатил в Иркутск, в городе вновь наступили спокойные дни. Храбров занимался делами отряда, следил за устранением различных неполадок и готовился к новому выходу. А еще он подготавливал встречу подлодок, которые должны были прибыть в город со дня на день. Вопросы их размещения, режим секретности и грамотное использование в будущем значили многое в продолжающейся войне.
