Два доллара (СИ) - Романов Герман Иванович
Джорджия взорвалась — неожиданно вспыхнувший огонь вроде давно потухшей гражданской войны опалил сразу всех жителей. Будто раздули тлеющие угли, что лежали под слоем остывшего пепла, и когда они вспыхнули, подкину охапки сухой соломы и пламя костра взметнулось до небес, и пожар стал распространяться во все стороны, сжигая все на своем пути. Война началась, и с первых минут она приняла небывалое ожесточение, какого не было прежде, когда еще не объявили об окончательной сецессии тридцать семь лет тому назад…
— Трупы пусть уберут — нечего им тут лежать. Зато негры станут куда покладистей, увидев такой урок для наглядности.
Джеймс Лонгстрит, верный сподвижник генерала Ли, его «старый боевой конь», как тот его сам называл, был для своих почтенных семидесяти семи лет крайне энергичным. И на то у генерал-лейтенанта были веские причины — снова заслужить доверие своих прежних товарищей. Все дело в том, что по окончании войны он пошел на сотрудничество с Республиканской партией, и с президентом Уллисом Грантом, своим давним товарищем по службе еще до гражданской войны. Да и к сецессии он примкнул по расчету, ожидая быстрое продвижение по службе. К тому же родился в Южной Каролине, вырос в Джорджии, начал служить в Алабаме — как же не примкнуть к Конфедерации. А вот после капитуляции нужно было как-то выкручиваться из крайне скверного положения — его не собирались помиловать. Пришлось идти на поклон к Гранту, всячески выказывать лояльность, и даже отзываться о своем патроне генерале Ли крайне нелицеприятно.
Последнее обстоятельство сыграло злую шутку — на него обрушились проклятия «южан». И сейчас могло бы все закончиться плохо, но генерал вовремя сообразил, что пора «покаяться» и снова вернутся под знамена Конфедерации, а то расстреляют под горячую руку, а этого очень не хотелось. А лучший способ избежать этого — не просто примкнуть к мятежу, который поддержал губернатор Аллен Кэндлер, но самому возглавить спешно собираемые милиционные формирования. А это было важным — ведь кроме него к мятежу примкнуло еще несколько отставных старших офицеров Конфедерации, и среди них бригадные генералы, пожилые, но бодрые. Эдвард Александер, знаток инженерного и артиллерийского дела, и даже один «действующий» — Томас Лафайет Россер. Он с началом войны с Испанией смог вернуться на военную службу, и готовил новобранцев для кавалерии в одном из военных лагерей. Они то и стали первыми объектами, которые принялись захватывать под свой контроль мятежники, быстро сформировавшие отряды милиции, благо и люди, и оружие имелось.
И везде пролилась кровь — в южных штатах было уже достаточно переселенцев с севера, и оружие у них тоже имелось. Хотя мятеж застал «федералистов» врасплох — военные поражения, что понесли флот и армия САСШ потрясли население, которое за считанные недели полностью разуверилось в исходе военного противостояния с одной из европейских стран, ведь до этого воевать приходилось с мексиканцами или индейцами. А столкновение с хорошо обученным противником вызвало потрясение всего общества.
Так что мятежникам это только способствовало — они быстро занимали военные лагеря, арсеналы, города и порты. Сторонники федеральной власти бежали, но везло немногим — их отлавливали и брали под караул. Тех, кто сопротивлялся, убивали, как этих несчастных, на которых указал старый генерал, хрипло дышащий от одышки.
— Сэр, вам телеграмма из Нью-Орлеана!
Адъютант протянул листок бумаги, и Лонгстрит отодвинув от глаз бумагу, разобрал наклеенные сверху полоски текста. Удивился, перечел еще раз — взявший на себя управление «Комитет Освобождения Конфедерации» (пока не будет созван конгресс и не будут произведены выборы президента КША) приказывал взять всю власть в Саванне. И уже пятого августа встречать в порту транспорты с испанскими войсками, что привезут боеприпасы, снаряжение и вооружение, достаточного для развертывания двух дивизий. А на сам порт будет базироваться испанская эскадра в составе большого и малого крейсера и двух вооруженных пароходов. Отряд приведет командующий Практической Эскадрой вице-адмирал Рамос, а все остальные испанские крейсера уйдут обстреливать Нью-Йорк.
— Нельзя такие приказы в незашифрованном виде передавать, — пробормотал генерал, он хоть и был стар, но ума не потерял. И только сокрушенно вздохнул, взглянув на адъютанта, что был сыном одного его старого боевого товарища, который погиб в одном из последних сражений той войны. Но годы прошли, и мальчишка уже давно стал сорокалетним мужчиной, с выводком детей, с рано поседевшими висками и в офицерской куртке — капитаном стал еще при федералах, и быть ему полковником, если не убьют.
— На телеграфе и в прошлую войну было много тайных агентов «федералов», а сейчас их еще больше. Сто долларов против одного, что приказ этот уже в Вашингтон отправили, и испанцев ждет в «зеленом яблоке» неприятная встреча. Но шифров еще нет, так что от предательства не уберечься…
«Испанский мир» на карте — «Новый Свет» много чего стоит. Однако метрополия воевала со всеми своими колониями, в результате чего их потеряло. А испанская знать и церковь, хотя процесс растянулся на век, так и не осознала до кошмарного поражения от САСШ, почему так произошло…
Глава 65
— Сеньор альмиранте! Прошу дать мне возможность побывать в бою — хочу все видеть собственными глазами. Потому, что офицер, который не воевал, не может в полной мере быть военным. Хочу своим служением принести пользу и своей стране, и вашей…
— Ценю ваш порыв, лейтенант, — Рамос хмыкнул, задумчиво поглядел на сидящего перед ним молодого, всего то тридцать три года, человека в опрятном гражданском сюртуке, но с красной ленточкой кавалерского креста ордена Почетного Легиона, что сразу бросилось в глаза. Да и одет с умом, легко, в полном соответствии с местным жарким климатом. Хотя и раннее утро на Гаванском рейде, но скоро начнет припекать так, что ближе к полудню броня сильно нагреется, и придется до шести вечера большей части команды быть на берегу, наступает сиеста, когда все работы прекращаются, службу несут только вахтенные. Затем наступает горячая пора регламентных работ — нужно успеть сделать многое, одна позавчерашняя погрузка угля чего стоила, хотя к ней была привлечена добрая сотня грузчиков, и трудились всей командой полные сутки, потом броненосец отмывали. И лишь к десяти часам вечера вчера дали отбой, чтобы с пяти утра служба началась снова.
Лейтенант Российского Императорского Флота Похвиснев Давид Борисович прибыл на «Инфанту Марию Терезию» к шести часам, как говорится, с утра пораньше. Вообще-то всех иностранных офицеров, собравшихся в Гаване, он на броненосцы не допускал, хотя многие хотели устроиться наблюдателями. Вообще никого, чтобы обиды ни у кого не было. Но тут неожиданно вспомнил эту фамилию — так звали старшего офицера «Осляби», героически погибшего в Цусимском бою со своим броненосцем. И дрогнуло сердце, приказал пропустить по сходням.
— Что ж, раз хотите воевать, я предоставлю вам такую возможность, — обдумав ситуацию, произнес Сергей Иванович. — Вы ведь направлены на Кубу до конца боевых действий? На этот срок я возьму вас офицером своего штаба, на должность адъютанта. Но никакой «нейтральности», воевать, так воевать, а потребуется и стрелять по противнику. Если потребуется, то быть готовым умереть под кастильским флагом. На таких условиях согласны со мной служить и воевать, теньенте?
— Так точно, сеньор альмиранте!
Русский попытался вскочить из кресла, но адмирал повелительным жестом усадил его обратно. А так как сидели за столом, придвинул ручку и листки бумаги. Негромко, но властно произнес:
— Пишите рапорт на мое имя — командующему Практической Эскадрой контр-адмиралу Серхио Рамосу-и-Ортеге, полное имя опустим, вряд ли вы его знаете, теньенте.
— Прекрасно про него знаю, сеньор альмиранте, оно уже по всему миру стало популярным, — русский заскрипел пером, испанским языком он владел великолепно, это не в анкетах указывать — «читаю и пишу со словарем».
