Писатель: Назад в СССР 2 (СИ) - Дамиров Рафаэль
— Ах, да-да, — развеселился он, — верно замечено… У меня, в принципе, все готово, только надо чайник подогреть.
Признаться, я было подумал, что про «чашку чая» — иносказание, и собрался вежливо ирешительно отказаться от спиртного. В самом деле, не хотелось. Но оказалось, простодушный Савелий Викторович изъяснялся в самом что ни на есть буквальном смысле. Чай — значит, чай.
Сахар, молоко, лимон — по вкусу. Плюшки, печенье домашней выпечки. Варенье малиновое и смородинное. Мед!
Все эти деликатесы сподвигли меня на естественный вопрос:
— Как ваша личная жизнь, Савелий Викторович? Планы не изменились?
Он немного засмущался:
— Нет, все так же… Я ведь вам сообщал, что мы заявление в ЗАГС подали?
— Конечно.
— Так вот, видите ли… Свадьба? Ну, наверное, это громко сказано. Бракосочетание и небольшое домашнее торжество. Но вас, разумеется, приглашаем.
— Спасибо, — искренне сказал я. — Очень за вас рад.
Только я это произнес, как чайник на плите засвистел, сигналя о готовности, и мы принялись за «ланч». И само собой, начался тот разговор, которого так ждал он, да и я тоже. Причем ждал я от соседа реальной помощи! Передо мной был эмбрион моего романа. Его и наш разговор я должен был превратить в живую систему художественного текста. И надо сказать, Савелий оправдал мои надежды. Человек он был неглупый, мою задачу ухватил. А главное, его невероятно согревала мысль стать прототипом, хотя он прекрасно понимал, что персонаж выйдет сборным. И все-таки в нем будут его, Савелия натуральные черты.
И я улавливал в этом то экзистенциальное, что волновало соседа. Это не было просто тщеславие: мол, вот я, герой книги! Смотрите все, читайте, знайте: это я!.. Нет, тут было нечто большее, чего он сам, вероятно, еще не мог охватить разумом. Но чувствовал, безусловно.
— … Понимаете ли, Артем! — втолковывал он, вдохновившись, даже слегка расплескав чай. — Это, знаете… Это как будто увеличит тебя. Когда ты станешь героем книги, увидишь в ней себя и не только себя, ведь так? Ведь этот герой не только я… Это результат вашего воображения! Верно я говорю?
— В целом да, — сдержанно ответил я. — Творческая лаборатория вещь несколько более сложная, но в главном вы правы.
Он застенчиво улыбнулся, поставил чашку.
— Знаете… Вот признаюсь вам, мне уже не терпится увидеть вашу книгу. Начать читать. Разумеется, я понимаю, что процесс не быстрый. Но ничего! Ничего. Зато уж когда книга у меня в руках будет…
И от стал говорить, что будет читать и смотреть в главного героя как в волшебное зеркало, которое показывает больше, чем просто отражение. Это будет некое дополненное и исправленное издание Савелия Викторовича. А в чем-то, возможно, и ухудшенное. Читая про него, он будет познавать сам себя — и состоявшегося, и несостоявшегося. Того, кем он мог стать. И кем, слава Богу, не стал. Иными словами, он увидит в книге картины своих возможных судеб, самых настоящих, самых жизненных, которые вполне могли бы стать реальными, соверши или не соверши он много лет назад тот или иной поступок. Скажем, пошел бы на свидание с женщиной, куда почему-то не пошел. Что-то очень важное отвлекло. Скажем, у мамы вдруг сердечный приступ. «Скорая помощь», все дела. Предупредить не смог. Барышня, естественно, обиделась насмерть. Так эта тропка судьбы затерялась, быльем поросла. Хорошо это или плохо? А вот тут думай, анализируй!.. И это позволит ему самому направить дальнейшую жизнь в нужное русло.
Примерно так говорил Савелий Викторович, горячась, сбиваясь, где-то повторяясь, но я его понимал. И более того, из этого у меня уже рождался, пробивался сюжет…
Проговорили мы часа два. Совершенно недаром. Возвращаясь домой, я даже едва слышно бормотал себе под нос:
— Напротив неба, значит… Напротив неба. Напротив неба…
Естественно, в пустынных местах, чтобы не словить на себе странные взгляды прохожих.
Но это бормотание было, скорее, данью артистизму. Все-таки я хоть немного, да артист?.. Шел и представлял, как это выглядит со стороны. Можно сказать — решил порепетировать этюд. А если серьезно, то сюжет развивался, рос, наливался философской мускулатурой. Бесспорно, я понимал, как многое еще может поменяться! Но в целом я уже представлял, о чем буду писать.
Настя встретила меня радостно, с подъемом:
— Соседушка заходил! — бросила она выразительный взгляд на дверь. Почему-то она нашла остроумным называть режиссера так — ну, а я не возражал. — Осыпал нас комплиментами за вчерашнюю сцену…
По словам Насти выходило так, что и на площадке ему все очень глянулось, а когда он просмотрел отснятый материал в монтажной, то и вовсе пришел в восторг. Правда, никому об этом не сказал, чтобы не вызвать ненужное брожение умов. Но вот так, один на один…
— Тебя очень хвалил, — поведала она. — Оказывается, у тебя талант! Артистический.
— Ну, милая моя, а у тебя столько талантов, что мне такое и не снилось. Кулинарный, например. Что у нас с обедом?
— А тебя что, в гостях не накормили? — мгновенной остротой отрикошетила Настя.
— Было дело. Но мне хочется твоего отведать…
Эх, товарищи дорогие, вот как описать состояние, когда ты хочешь писать, писать и писать⁈ Когда тебя распирает изнутри. Когда вдохновению тесно, и оно превращается в судьбы, в жизни придуманных тобой людей. Древние китайцы наверняка сказали бы, что это ты удачно попал на источник энергии Ци, что, впрочем, неважно. Это ты как хочешь назови, суть не изменится.
Подкрепившись и чувствуя поток энергии Ци, прущий сквозь меня, я с веселым бешенством набросился на пишущую машинку. И ипонслось!
Напротив неба. Так. Главный герой — ну, назовем его Виктор Савельевич — человек в том возрасте, когда уже надо подводить первые итоги. Где-то под пятьдесят. Экватор пройден. Жизнь сложилась. Обыкновенно, без падений, но и без взлетов. Семья, дети, работа. Квартира. Жена как жена, дети как дети. Старшая дочь уже студентка, младший сын в девятом классе. Карьера? М-м… что-то вроде замначальника отдела на солидном, при этом вполне рядовом предприятии. Типа завода, строительного треста. Неплохо, но звезды с неба — конечно, не про него. Куда ни кинь, везде серединка.
Так оно вроде бы и ничего, таких людей тысячи. Но Виктора Савельевича в его «под пятьдесят» начинает глодать мысль, о которой он ничего никому не говорит. Ни жене, ни маме, ни друзьям. Он чувствует, что мог бы добиться куда большего. Что судьба программировала его на кого-то великого. Черт знает, может, художника, может, физика. А может, и писателя!
И постепенно им овладевает идея: узнать, кем же он должен был стать, и не стал. И как только он решает за это дело взяться, в его жизни начинают происходить странные события…
Я молотил по клавишам дотемна. Хотелось петь. Точку в рукописи я шандарахнул на таком кураже, что чуть не снес каретку.
— Все!
Конечно, это был только синопсис. Конечно, книга была впереди. Но теперь-то я знал, что надо. Видел путь.
Вскочив, я словно барс пометался по комнате. Сила кипела во мне. Добьюсь! Я своего добьюсь! Главное — не лениться, не расслабляться, не распускать себя ни на секунду. А секунда — вот она, уже пришла. Трудись, писатель Краснов!..
И я заставил себя взяться за папку, переданную Курбаном.
…Наутро я с удовольствием подбил итоги. Два синопсиса готовы, хорошо. По туркменскому роману — пойду бодренько по имеющемуся тексту, буду перелопачивать по ходу дела. Цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи! В принципе, к чекистам можно было идти хоть сейчас, но я себя сознательно притормозил. Это народ такой: точность любят, и память у них хорошая. Спешить не буду. Как договорились, так и приду.
Неделя пролетела быстро. Я ходил на работу, возился с рукописями, успевал писать свое. Ни я, ни Мизин никак не проявляли то, о чем был наш крайний разговор за коньяком. Я и в кабинете-то главного с тех пор был раза два по незначительным делам: забегал что-то подписать. Но знал, конечно, что какие-то незримые пласты стронулись с места, привел их в действие Станислав Мелентьевич… Не знаю, может, и показалось, что иначе на меня стал поглядывать завотделом. И даже не то, что поглядывать, вроде бы и разговоры пошли такие осторожно-масленые, что-то раньше я за ним такого не замечал… Кто знает! Мир тесен, а уж московский литературный мир — это, можно сказать, закрытый клубный поселок, где слухи расплываются мгновенно. Как достоверные, так и всякая чушь. Я, впрочем, делал вид, что намеков не замечаю, службу исполнял исправно. И уж конечно, писал, писал и писал. И ровно в оговоренный день и час был в Черемушках.
