Последнее лето ярла Ульфа (СИ) - Мазин Александр Владимирович
В общем, я уже начал надеяться, что обо мне забыли, когда неизвестный сосед тархана встал, спустился с княжеского помоста и неторопливо двинулся вдоль стола.
Я следил за ним, очень надеясь, что он просто захотел отлить.
Увы. Хузарин двигался ко мне.
Вернее, к нам.
Потому что не я был его целью.
— Привет тебе, Карак.
Я хузарского не знал. Но эту фразу понять было нетрудно.
— И тебе привет, Аскал, — спокойно ответил Бури.
И они заговорили. По-хузарски. Негромко. Но я кожей ощущал возникшее между ними напряжение.
Разговор длился, может, минуты три. Или меньше. Время растянулось, как в бою. Я готовился к наихудшему варианту, но хузарин и Бури хлопнули ладонью о ладонь, и хузарин так же неспешно двинулся к своему месту.
Плечи Бури опустились. Я видел, что он расстроился. Но вопросов не задавал. Это Бури. Захочет, сам расскажет.
Пир закончился без происшествий. На нас не обращали внимания. Только Фроди некоторое время топтался рядом. Но так ничего и не спросил.
Что ж, если Бури решит помалкивать, я расспрошу Фроди. Он знает хузарский и слышал разговор.
Бури заговорил, когда мы вернулись в лагерь.
— Это мой брат, — сказал он. — По отцу. Аскал, сын Аши из рода Бури Аты. — И опередил мой вопрос: — Да, ты знаешь меня как Бури, но отец назвал меня Карак. Карак Бури, ведь я тоже из рода Бури Аты, что значит Отец Волк. Когда наш отец умер, мне пришлось уйти. И я ушел туда, откуда прадеды наших прадедов пришли в степь. Небо благоволило мне, и я достиг цели. И многое познал. И вернулся, чтобы учить Истине. Но некого было учить. Урус, сын Асанкула, поднял верных Небу против хакана Обадии и приверженцев Яхве. Но Незримый Бог оказался сильнее Тенгри, а Урус предал свою кровь ради помощи Хорасана и Константинополя. Так и умер предателем. — Бури, вернее, Карак сплюнул. — А я ушел сюда, в земли склавен, и ушел бы дальше на закат, если бы не встретил тебя. И остался.
— И я этому рад. Хотя так и не понял, почему ты это сделал.
— Я тебя увидел, Ульф, — Бури чуть заметно улыбнулся. — А потом услышал твое имя и понял, что какое-то время наши пути пойдут рядом.
Какое-то время?
Эта фраза мне очень не понравилась. Но спросил я другое:
— А при чем тут мое имя?
— Бури — значит волк. Как и Ульф.
— На севере у каждого десятого в имени есть Ульф, — заметил я.
— В имени — да, но не каждого Небо одарило тем, кто рядом с тобой, — Бури кивнул на моего Волчару, который вдруг проявился слева от меня.
— Ты его видишь? — изумился я.
Бури покачал головой:
— Не так, как ты. Не вижу. Чую. Знаю, что он есть, и он меня видит. Я буду тосковать по тебе, Ульф. По тебе, твоему сыну, твоим родичам. Вы дороги мне, но Аскал — мой кровный брат. И я ему нужен. Потому я ухожу. Завтра.
И он ушел. Мой хирд провожал его. Весь. И слезы блестели на глазах многих. Даже у отца Бернара. Прощаясь, он подарил Вихорьку свой лук. А Заре — золотой медальон с вычеканенной колесницей. Не знал, что у него был такой.
Мне Бури не отдал ничего. Но он уже дал мне больше, чем многие. Потому я снял с себя золотую цепь, подаренную когда-то Рагнаром, и отдал Бури.
Но за Бури отдарился его брат.
Вечером того же дня он пришел в наш лагерь и сказал мне на латыни:
— Я знаю, что это твои люди побили наших на волоках. Но не бойся: пока я в силе, никто не посмеет тебя тронуть. Я знаю историю цепи, которую ты подарил брату. У меня нет такой. Но есть это. Возьми! — Он протянул мне золотую пластину. Длиной сантиметров десять и шириной сантиметра три. На пластине было что-то написано. На двух языках. С одной стороны на еврейском, с другой — на арабском. Что именно, я прочесть, естественно, не мог. Только буквы опознал. Зато выцарапанное изображение, одинаковое на обеих сторонах, было мне знакомо. Оскалившийся, с прижатыми ушами, волчара.
— Это байса, — сказал Бури. — Байса нашего рода. Береги ее. Я сказал брату, что ты тоже нашей крови. Из потерянной ветви.
Бури пришел попрощаться. На нем был синий шелковый халат и такие же синие штаны, заправленные в высокие верховые сапоги с характерным хузарским узором, остроконечная шапка и новый пояс. Лук у него тоже был новый, в чехле хузарской работы, а на шее парочка украшений с надписями на еврейском.
Держаться он тоже стал иначе. Более важно. Даже когда спешился.
— Из потерянной ветви?
— Ты никогда не говорил, кто твои родители, — сказал Бури. — Но догадаться нетрудно. Ты не из людей Севера. И учителя у нас с тобой были схожие. Только мой — настоящий, а твой… — Бури хмыкнул. И сменил тему: — Байса — это хорошо. С ней тебя примут в любой юрте хаканата. И не только в юрте. А на землях нашего рода ты и твои люди — желанные гости. Учи наш язык. Купи знающего раба и учи. Твой лекарь тебе поможет. Он уже немного говорит по-нашему.
Однако. Который по счету это язык у отца Бернара?
— Благодарю, — я слегка поклонился. — И тебя, и твоего брата. Если что, и в моем доме для вас всегда найдется место за столом.
— Ты уходишь, — угадал Бури. — Что ж, я не ждал иного. Хочу, чтобы ты знал: это, — он указал на Днепр, — не единственная дорога к нам. Есть другая. Через земли наших данников-булгар. Спроси наших купцов — они знают.
Он так уверенно говорил «наши земли», «наши купцы», что я окончательно осознал: он никогда не вернется ни ко мне, ни в мой хирд. «Бури» ушел. Караку, сыну Аши, благородному хузарину, эта маска больше не нужна. Нет, не так. Она ему больше не подобает.
* * *Заря боялось: встретив брата, Бури забудет о своем обещании. Боялась зря. Бури никогда не забывал.
Прощаясь, он протянул ей холщовый мешочек с особой травой.
— Из этого ты сваришь зелье, которое поможет тебе позвать своего бога. Он услышит и ответит. Один раз точно. Слушай и запоминай. Я расскажу, как приготовить зелье, а главное — как приготовить себя, чтобы бог тебе ответил…
Глава двадцать седьмая. Любеч
На следующее утро мы отшвартовались и покинули Киев.
Дир с дружиной опередил нас на сутки. Князь ушел в Любеч. Править. Нам его тоже не миновать, если идти вверх по Днепру, а не по Десне.
Первым двигался «Северный змей» с Витмидом в роли кормчего и мной с Медвежонком в качестве смотрящих.
Изначально я предполагал пустить первым «Любимчика ветра», но Медвежонок меня переубедил.
— У «Змея» осадка меньше, — сказал он. — Сядет на мель — легче стащить будет.
Я-то руководствовался как раз обратным: где пройдет «Любимчик», там и остальные драккары. Но прав был именно Свартхёвди. Потому что самая большая осадка — у кнорров, а их вперед точно не пустишь.
Лоцмана-проводника у нас нет, а фарватер мы пока не изучили как следует.
Аскольд, правда, предлагал специалиста, но я отказался. Соглядатай от киевского князя мне не нужен. Мне Фроста хватило, который куда-то пропал после нашего возвращения в Киев. Интересно, чей он был? Рюрика или Аскольда? Или обоих?
Теперь уже не важно.
Рулить в кильватере, когда ты идешь по реке, было скучно, так что я отдал кормило «Клыка Фреки» Скиди, а сам перебрался на «Змея». И Медвежонок со мной. Тоже впередсмотрящим. Днепровская вода мутная, но если под поверхностью какая-нибудь каверза, то и на поверхности отразится. Опытный глаз заметит. А у нас с братом их целых четыре.
Ветра не было, так что против течения, да еще по стрежню шли небыстро. Кнорры сначала вообще еле тащились, но потом мы поменяли порядок, и «Клык» с «Любимчиком» взяли их на буксир. Теперь наша флотилия ползла вверх по реке со скоростью неторопливого пешехода. Ближе к берегам вышло бы быстрее, но я не рискнул. Сядем на мель, больше времени потеряем.
Было жарко, и мы все скинули доспехи, оставшись в рубахах и босиком. А гребцы и вовсе разделись до пояса. Риска не было. Напасть на нас никто не рискнет, а стрельнуть с берега… Опытный стрелок, может, и добьет, но оно ему надо? Хорошая стрела денег стоит.
