Тайга (СИ) - Громов Виктор
Лагерем овладели уныние и тоска.
Зиночка после завтрака сгребла в охапку Наташу и потащила на прогулку вдоль озера. С чего ее вдруг одолела такая блажь, не понял никто, даже влюбленный Эдик.
Хозяйственный Колька решил перемыть посуду и позвал меня с собой. Юрка по собственному почину отправился за водой. Эдик ушел копать рогоз. Как-то неожиданно все расползлись, и на стоянке остались лишь мы с Санжаем.
— Все зря, — сказал он, присаживаясь рядом, — у этой сволочи железные нервы.
Я промолчал. Под определение «железные нервы» подходили только три человека: Ната, Антон и сам Санжай. Но в два последних пункта мне верить не хотелось. Поэтому я спросил:
— У тебя больше никаких идей?
Он широко улыбнулся, глянул нахально:
— Из того, что ты одобряешь, никаких.
Я поспешил его одернуть:
— Потравить здесь всех — совсем не вариант.
Колька насупился и выдал:
— Тоже мне, чистоплюй нашелся.
Он подкинул в костер полешек, поворошил угли.
— Если ничего не случится в ближайшие дни, придется опять идти искать дорогу. Август скоро. Осенью нам тут оставаться никак нельзя. Перемерзнем все к чертям собачьим.
— Это кто тут мерзнуть собрался? — зазвенели за спиной голоса.
Мы с Колькой обернулись. К навесу подходили наши девчата. Зиночка несла целую охапку цветущего иван-чая. Где только отыскала?
Она словно услышала мои мысли, показала свой букет на вытянутых руках.
— Гляньте, что мы нашли. Целая полянка была!
В голосе ее появились горделивые нотки. Санжай демонстративно потер руки.
— Славно-славно, — проговорил он, — надо будет разделить на небольшие пучочки и подвесить подсушить. Из него изумительный чай получается.
Он протянул свои лапищи, чтобы забрать у Зиночки добычу, но девушка вдруг попятилась.
— Погоди. Я себе немножко возьму.
— Зачем? — не понял я.
Она вдруг смутилась.
— Я хочу Гене поставить цветы. А то там у него совсем не нарядно. Не по-людски.
— Бери, конечно, — заботливо заворковала Ната. — Мы сейчас баночку найдем и в воду поставим. Пусть он порадуется. Я с тобой схожу.
Я смотрел на нее и не верил своим глазам. Как можно так играть? Как можно так притворяться? В моей голове это не укладывалось.
Наташа сама сходила под навес и принесла высокую консервную банку из-под тушенки. Спустилась к озеру, зачерпнула воды. Зиночка отделила от охапки небольшой букетик. Колька сбегал за ножом и бережно обрезал длинные стебли наполовину, чтобы цветы не опрокидывали жестяную вазу.
А после букет поставили в воду.
— Так будет красиво, — сказала Наташа ласково и приобняла подругу за плечи. — Пойдем, проведаем его.
Нас с собой не позвали. Я стоял и смотрел им вслед. На две девичьи фигурки. Слушал тихий Наташин голос. Ощущал Зиночкину скорбь. Смотрел и восхищался. Восхищался беспринципностью Наты, ее выдержкой и хладнокровием.
Колька незаметно встал рядом.
— Железные нервы, — подтвердил он. — Я бы так не смог. Ладно, давай ставить чайник, не пропадать же добру?
Он поднял вверх обрезанные стебли. Я согласно кивнул. Подкинул в огонь полешек и принялся переливать в чайник остатки воды.
Именно тогда и раздался крик. То, что было до этого показалось мне райской песней. И Юркин утренний вопль, и визг девчонок, когда к ним в палатку забралась змея.
От нового крика заледенела кровь. Волосы на затылке откровенно зашевелились. По спине побежал предательский холодок, а в ногах образовалась слабость. Чайник сам собой выпал у меня из рук и завалился в костровище, выплескивая из себя воду.
Угли зашипели, к небу взметнулся пар.
Девчата орали на два голоса. В этом вопле было столько жути, что в нее окунуло даже нас.
— Матерь божья, — выдал неожиданно Санжай, — что у них там случилось?
Он сорвался с места, не дожидаясь никого. С меня слетело оцепенение. Я рванул за другом, не разбирая дороги, по пути отфутболил чайник еще глубже в огонь, едва сам не попал ногой в угли, обогнул костровище вплотную к угасающему пламени и припустил так, что скоро обогнал Санжая.
Вопль тем временем превратился в причитания и плавно перешел нечеловеческий вой. Звуки эти подстегивали не хуже бича. Я бежал так, что почти не касался земли. Воздух со свистом и сипом вылетал из легких. Руки ломали, отгибали ветви. Змеящиеся корни так и норовили поставить подножку. Повезло. Не знаю, каким чудом, но мне удалось ни разу не споткнуться.
Колька обогнал меня на последнем десятке метров. Я услышал его слова:
— Только бы никто не умер! Хватит с нас уже трупов.
С этим сложно было спорить. Для одного похода мертвяков оказалось более, чем достаточно.
Вопли вдруг затихли. Сердце мое почти остановилось от ужаса. Я был готов придумать все, что угодно.
Но навстречу, ломая ветки, вывалились из кустов Наташа с Зиночкой.
Веки у Зиночки были прикрыты. Она практически висела на руках подруги. И выла, выла глухим басом на одной ноте. В Наташиных глазах плескался безграничный ужас.
— Там, — сказала она дрожащим голосом, — сидит и смотрит. Совсем как Генка тогда на берегу.
— Кто, кто сидит? — почти прокричал Санжай.
Девчата обмякли, опустились на землю и заревели навзрыд. Слезы струились у них по щекам потоком.
— Пошли? — обратился ко мне Колька. — Глянем?
Я видел, что ему ужасно не хочется никуда идти. Но и показать свою слабость перед девочками он не мог.
— Идем, — поддержал я.
Сказать, что было страшно, значит не сказать ничего. Сердце колотилось в груди, как сумасшедшее. Мне казалось, что оно вот-вот взорвется, разлетится на куски. Превратится в кровавые ошметки. Звук ударов грохотал в висках, пульсировал в затылке.
Рядом кто-то ломился через кусты и отчаянно пыхтел. Я обернулся на звук. В просвете между деревьями показался Юрка. Лицо у него было бледным. По вискам струился пот. Белобрысая челка мокрыми прядями прилипла ко лбу.
— Где Наташа? — прохрипел он.
Я махнул рукой в нужную сторону, поспешил пояснить:
— С ней все в порядке. Они там с Зиной.
Юрка растерянно остановился, схватился ладонью за грудь.
— А кто кричал?
— Они и кричали, — ответил Санжай. — Не спрашивай, почему. Сказали: «Сидит и смотрит».
— Кто смотрит?
— Не знаем еще. Как раз и идем, чтобы выяснить.
— Я с вами.
Юрка лихо оттеснил меня, встал рядом с Санжаем. Я почему-то не стал возражать.
Со стороны Генкиной могилы раздались новые звуки. Вскрик и приглушенная ругань. Голоса были знакомые — Тоха и Эдик.
— Все собрались.
Санжай уже успел взять себя в руки. Натянул на лицо непроницаемую мину. Мы сделали последние шаги и оказались на траурной поляне. Под ноги сразу попалась опрокинутая жестянка. Рядом на земле валялись затоптанные цветы.
Мне стало их жаль. Правда, я быстро забыл об этой ерунде. Над ухом выругался Санжай. Вздрогнул и окаменел Юрка.
А я наконец-то увидел того, кто смотрит.
Глава 29
На холмике Генкиной могилы восседал большой гуттаперчевый пупс. Тот самый из заброшенного шахтерского поселка.
Сидел и смотрел. Тут Ната ничуть не соврала. Правда вместо глаз у дьявольской куклы были черные дыры. Такие же, как у мертвого Генки на берегу.
— Сидит и смотрит, — внятно повторил слова девчонок Санжай.
Я увидел, как он передернулся. Зрелище было воистину сюрреалистическим.
— Что это? — дрожащим голосом спросил Эдик.
— Последнее предупреждение Хозяина, — Колька отвернулся от мерзкой картины и оттянул пальцами ворот рубахи. Был он бледен. — Хозяин не станет больше ждать.
— А… — Я толком не знал, что хочу сказать.
— Откуда это взялось здесь? — Эдик даже стал немного заикаться.
— Не знаю, — прошептал Тоха, — наверное, пришел сюда из тайги.
— Хватит! — совсем по бабьи взвизгнул Юрка. — Хватит пугать!
Он обернулся ко мне. Губы Мишкиного друга побелели от злости. Глаза стали бешенными.
