Неприятнейшая неожиданность - Борис Владимирович Попов
Боярин сидел понурясь. Мечта рухнула, не успев даже толком опериться.
– Наплюй. Всякому овощу свое время. И, как у нас говорят: выше головы не прыгнешь.
– Да и у нас толкуют так же. Но чертовски обидно! Вот она вещица, а добыть ее никак нельзя!
– Очень много у нас вещей, без которых мы свою жизнь и не мыслим, а у вас их нету. Можно об них и поболтать на досуге. Но сейчас нас очень голодный государь уже, наверное, клянет последними словами, заждался небось. Кроме каши, возьмем князю кусок ситного хлеба, он понежнее ржаного будет, и кувшинчик отвару, что мы с тобой пили. И, само собой, пусть тащат в опочивальню миску, ложку и кружку. Можно и соль прихватить, только чистую, без перца. Острое пока нельзя.
Дворецкий махом нагнал людей, они ухватили все нужное, и мы с добычей отправились назад в опочивальню. Кристина уже сидела возле Мстислава и гладила его по руке. Увидев нас, князь почему-то сразу забыл о своей любви и стал кричать:
– Вы куда делись? Почему так долго? Я тут обождался весь!
– Зато все разом принесли – степенно пояснил Богуслав.
– Давайте, давайте скорее! – и жалобно: – а мясца нету?
Повар, который у стола накладывал кашу, укоризненно покачал головой, типа, эх я же говорил!
– Тебе, государь, пока нельзя, – вмешался я, – пройдет все хорошо, завтра будем пробовать мясную еду.
– Это ты так думаешь! А я мыслю иначе!
Как же, как же, ехидно подумалось мне, нашелся владелец и держатель истины! В общем, фу-ты ну-ты, лапти гнуты! Вслух сказал:
– Я, князь, не думаю, я точно знаю. Если возьмешься распоряжаться своим лечением, мне лучше сразу уйти и больше не появляться. И будь что будет!
– Вот уж, и спросить нельзя…, – пошел на попятную Мстислав.
– Тогда давай садиться!
Радость полыхнула в глазах князя. Я встал и подал ему ладони.
– Держись крепче.
Мстислав ухватился крепко – силушкой молодца бог не обделил.
– Я сейчас тебя за руки потяну, и ты сядешь. Гляди живот не напрягай!
Все прошло гладко, сели махом. Боярские дружинники, может, подняв государя за плечи исполнили бы это и в более лучшем виде. Был бы к лежачему доступ с двух сторон, я бы не колеблясь выбрал этот метод посадки, но подсовываться двоим с одной стороны – это было бы неудобно и чревато неприятными неожиданностями.
Князь поедал кашу торопливо, аж причмокивая от вожделения. Что-то я, даже после пятидневной голодовки, так не ел. Опыт появился у меня в период повального увлечения русского народа лечебным голоданием. Хлеб государь тоже грыз с усердием изголодавшегося зимой волка.
– Ладно, хватит – сказал я, убирая тарелку и отнимая у Мстислава остаток хлеба. – Надо, князь, в другой раз кушать помедленнее, больше пользы будет.
– Я буду кормиль в другой раз! – царственно «заявиль» скандинавская супруга государя.
– Конечно, но не раньше, чем я скажу! Сейчас уйду, в нужный момент приду – было сказано мной сначала по-шведски, затем для боярина по-русски, – тогда же и сядем. Если поторопитесь, будет гораздо хуже, в этом я вас клятвенно заверяю! Ваш муж будет сильно просить, не поддавайтесь! Можете остаться вдовой!
Последние две фразы прозвучали уже только на родном языке княгини. После чего я откланялся и ушел к себе.
Только завалился на кровать, ворвалась разгоряченная и взволнованная Забава.
– Погорели! Вся наша улица сгорела! – и бойко затараторила о том, как полностью выгорел дьячок и как убивается дьячиха.
Я присел. Час от часу не легче! Не понос, так золотуха. Опять придется переезжать. Эти прыжки по Новгороду уже так утомили, что прямо спасу нет! Ладно, пора вникать в новую жизненную коллизию.
– Что у нас сгорело?
Конечно, скорее всего ответ будет краток – все! – но тешила душу сладкая надежда об уцелевшей где-нибудь на задворках поленнице дров. Забава запнулась.
– У нас? У нас ничего…
– Потушили, что ли сходу?
– У нас и не горело вовсе.
Я не понял, как это может быть. Дом дьячка стоит от нашего не вот что уж очень далеко, а головни при пожаре летят черте-куда.
– Бог помог?
– Да нет, это Наина, как дым учуяла, сразу наложила какое-то заклятье, защищающее все наши постройки. Целый год будет действовать.
– Вот это да! – крякнул я, – сила, не чета моей.
– Ну ты первый год учишься, а Наина с детства колдует. Мы с ней поговорили сегодня, она мне много чего о себе рассказала.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался я.
– Ей тридцать лет, родилась в Киеве. Отец с дядей приехали из Кельна – это у немцев где-то, женились уже в Киеве на своих – еврейках. У них, оказывается, брак с людьми других наций сильно осуждается. Наине на это наплевать – влюбилась в Ивана сильно. Она уже была замужем, но неудачно. Муж на нее внимания не обращал, денег ни Наине, ни на дочку вообще не давал. Да и любви между ними никогда не было – поженили родители. Сейчас она на эту противную рожу вообще глядеть не может, с души воротит. Что б его не видеть, убежала в Новгород.
– А где же она с дочкой тут-то обжилась?
– Эсфирь в Киеве осталась, при бабушке. Куда ребенка потащишь в неведомые дали? А Наина, перед тем как в нашем городе начать обживаться, много путешествовала с купцами: плавала по Славутичу до Русского моря, на другой год по Волге прошла до низовий, немного до Хвалынского моря не дошла, и только этой весной начала приживаться в Новгороде. А тут такая невиданная любовь приключилась! Так-то она к мужчинам всю жизнь с холодком относилась, Ваня ее первое большое чувство. Аж дрожит, когда о нем говорит!
Мне вспомнился кусочек из пушкинской «Гавриилиады»:
Поговорим о странностях любви
(Другого я не смыслю разговора).
Пришла в голову гаденькая мыслишка.
– Может она из-за этого его с нами и тащит?
– Ты бы меня потащил куда-то с риском для моей жизни?
От такой идеи меня аж в жар бросило.
– Да ты что!
– А исход вашего похода она не видит. Может с победой воротитесь, а может и пропадете вовсе. Я бы тебя в жизни на такое опасное дело не пустила! Просто ты стержень этого дела, без тебя тысячи людей погибнут, а мне ребеночка рожать будет некуда – весь привычный мир рухнет. Но в каждом из тех, кто с тобой пойдет, в том числе и в Иване, есть что-то, без чего успеха у вас не будет – уж очень дело сложное.
Резонно. Может как
