Золото Советского Союза: назад в 1975 (СИ) - Майоров Сергей

— Ты чего?

— Кружок закончился.

— Какой кружок?

— Который мы собирались пройти. План выполнен и перевыполнен на сто процентов.

— Ты сердишься до сих пор?

Да ты до фени мне, милая. Когда я шёл в кочегарку, ко всему был готов. Твоё присутствие там ничего не решало.

— Нет.

— Сердишься, вижу же. Я не виновата, правда. Они просто попросили тебя позвать в гости. Мы же у Мишки уже бывали, и ничего не случалось. Кто мог подумать, что тебя к Боцману поволокут? Все же всегда нормально со Шрамом договаривались?

— Ты не понимаешь. Я тебя не помню. За то, что к Шарипову побежала, спасибо конечно. Но это всё.

— Не может этого быть!

— Может. Чтобы не так обидно было, я тут половину людей не помню.

На самом деле всех, кроме своей семьи, но не буду на себя же наговаривать.

— Так я тебе напомню, всё напомню! — решительно заявила она и потянулась за поцелуем.

— Не надо, Зина. Мы на улице, люди ходят. Будут потом судачить. А мне разговоров хватает по горло. И о себе тоже подумай. Я уеду, а тебе тут жить.

— Ты уезжаешь?

— Да.

— Куда? Зачем?

— Мир хочу посмотреть, научиться чему-то интересному. Стать кем-то значимым.

А ещё отсюда подальше, где слишком много золота (а мне к нему лучше не приближаться).

— Саня, я не знаю, что случилось, но поеду с тобой.

Тебя мне ещё не хватало. Мне самому непонятно, где и на что жить. Да и вообще, ты мне ни на что не сдалась.

— Не поедешь. Ладно, бывай.

— Саша!

— Что?

— Ты меня даже не поцелуешь?

— Нет, конечно. Я с незнакомыми девушками не целуюсь.

— А в кочегарке целовал.

Для того и целовал, чтобы ты поняла, матрёшка, какое сокровище теряешь и бежала спасать его.

— Шрам видишь? — приподнял я волосы на затылке. — Так вот — не помню.

— Как-то рано ты вернулся, — выглянула мать из зала. Телевизор смотрит. — Тут такой фильм хороший идёт — «Сержант милиции». Садись с нами смотреть.

— Я его недавно видел, — вспомнил я.

Было дело, стало мне скучно, и я искал какие-нибудь старые фильмы пересмотреть. Наткнулся на него.

— Где?

Чёрт, сглупил. Где я его мог смотреть недавно? Дома телека не было до последнего времени, в больнице тоже.

— В Бодайбо. В кино.

— Когда же ты успел?

— Дело нехитрое. Ты не отвлекайся, самое интересное пропустишь. Сейчас они его поведут в лес…

— Ой, не рассказывай!

— Молчу, молчу.

Я заглянул в кастрюлю, обнаружил борщ, и захватил почитать тетрадку. Семейство Шведовых не оторвать от голубого экрана, рекламную паузу пока не придумали, часок у меня есть.

За этот часок я прочитал ещё несколько поучительных историй, как не надо обращаться со своим проклятым даром, а также, чем можно частично нейтрализовать губительное воздействие золота. Как ни банально — кровью. Своей, желательно, но можно и у кого-нибудь позаимствовать. Чужой надо вдвое больше, и нейтрализация получается похуже. Это каким же образом выяснили? Маньяка нам ещё в роду не хватало. Догадываюсь, чем промышляли следующие в роду потомки Бейтона.

И как вишенка на торте, я нашёл наконец разгадку Боцмановского сундучка. Ну что ж, не ново, но всё равно оригинально. Не зря я звал Боцмана на Перевоз. Туточки его регалии. На кладбище, на могиле дедова отца похоронены. Мне резко захотелось навестить могилы предков — убедиться, что сундучок на месте. Кого бы взять в проводники? Батя может заподозрить неладное, даже если знает нужную могилу. Сказать матери, что хочу могилы предков навестить? И надеяться, что похоронены разные поколения Шведовых рядом.

Вопрос снялся сам собой на следующее утро — мать повела меня по грибы. Август, дожди и туманы стоят. Самое благодатное время. Обещала картошки нажарить с маслятами. Я только напомнил, что мне противопоказаны чрезмерные физические нагрузки, поэтому ходить далеко и подолгу кланяться грибам не могу.

— Тогда в сосновый бор сходим, — скорректировала она планы… и привела на кладбище.

Сначала мы ходили по прозрачному сосняку, где и подлеска-то не было, собирали рыжие моховики и белые маслята. Вы когда-нибудь собирали эту прелесть? Крепкие яркие моховички, синеющие на изломе, мать почему-то называла боровиками. Прямо отличный гриб, его и чистить — плёвое дело потом, поскоблить шляпку и ножку — и готово, шкурку снимать не надо. И главное, полезли они из земли не так давно — все средней величины, и червивых мало. Маслята, со светло-коричневой шляпкой, а снизу нежно-жёлтого цвета, и белой ножкой, очищаются от плёнки одним движением ножа. Их я маринованными очень уважаю. А запах! Сто лет вот так, не спеша, по грибы не ходил. Если где и сворачивал с трассы в лесок, то всё на бегу, между делами. И конкурентов полный лес. А там, где никто не ходит, и грибов-то нет. Вот и перебивался в основном покупными, лучше сразу в готовом виде. Это собирать их в удовольствие, а чистить — такая себе работка.

Потом появились другие грибники — бабки с корзинами, и мы сдвинулись влево, где лес пока оставался нехоженым. А потом среди редкого кустарника стало проглядывать что-то цветное, и я не сразу догадался, что бы это могло быть. Оказалось — венки на могилках.

— Давай зайдём, раз уж вышли на кладбище, — сама предложила мать.

— Давай, — согласился я.

Мы прошли по окраине, где надгробья сплошь маленькие обелиски, увенчанные красной звездой, и свернули немного вглубь. Отцова могила была одна, зажата между двумя другими. Шведов Леонид Иванович, две даты. Тридцать три года мужику было. Всмотрелся в фото — похож я на него? Непонятно, усы мешают.

— Мам, я на батю похож?

— Похож, сынок, — вздохнула она, выдирая траву с холмика.

— А на деда?

— На деда ещё больше похож. В альбоме карточка лежит его в молодости — очень похож.

— А где его могила?

— Я же показывала, забыл?

— Немножко да. А прадед там же лежит?

— У него фотографии нет.

— Да мне просто.

— Вон туда наискосок пройди, серебристая оградка, большая, там их трое. Найдёшь? Я тут немножко приберу.

Я пошёл, ориентируясь на цвет, серебро только мелькнуло вдали, а его уже перебило золото. Я прямо маленький костёр увидел. Так вот как клад выглядит. Потом зарницы стало две, явно в разных местах. Одна тянулась от серебристой оградки, а вторая слева метрах в двадцати. Это становится интересно.

На шведовском погосте трое: Иван Петрович — дед мой, Пётр Матвеевич, в ногах которого сияет золотая заря — стало быть, прадед, и Илья Иванович, а это кто? Дедов сын, получается? Дата смерти — пятьдесят пятый, до моего рождения значит, и ещё при жизни деда. А не был ли он носителем дара-проклятия в предыдущем поколении? Отец и Федька мимо, может, брат их золото видел? Надо тетрадочку внимательно перечитать. И посчитать, все ли поколения там вписаны или через одно всё-таки. Опять же, кто сказал, что дар по прямой линии передаётся? Я же не Бейтон, а Шведов, значит, даже по женской линии проклятие переходит. Лотерея получается. Представляю, каково было деду, если сын, носивший дар, умер, а на кого следующего падёт проклятие, неизвестно. Мне теперь надо будет приглядывать за будущим поколением, у кого из нас троих с сестрой и братом родится следующий одарённый. Предупредить же его надо, чтобы не вляпался по молодости лет, как Саня Шведов. Ну да это нескоро, ещё самому дожить надо. Вот ещё обуза, жить и помнить, да самому не накосячить. А то в жизни всякое бывает.

Мне теперь прямо интересно, а Боцман-то вообще в курсе всего вот этого? И как его род избег проклятия? Хоть самому ищи его, чтобы спросить. И Федьку я бы попытал, да где теперь тот Федька.

У могилы прадеда я внимательно рассмотрел, что скрыто в земле. Ну да, похоже на сундучок. Снаружи в отделке золото есть, и внутри золотые изделия — перстни, цепи помощнее новорусских, какие-то не то броши, не то нагрудные знаки. И кинжал или подобное холодное оружие. Эх, посмотреть бы! Боцма́на, пожалуй, не остановило бы могилу потревожить, а мне теперь вдвойне колется. Аж трое предков присматривают, и проклятие Бейтона не дремлет. Пусть пока тут полежит.