Оксана Гринберга - На пределе
– Немного, – призналась друиду.
Я всегда волновалась перед стартом, но стоило выжать сцепление, как тревога исчезала, оставляя вместо себя лишь упоение скоростью и желание победить любой ценой.
– Муж меня убьет, – пожаловалась Гахариту. – Выиграю я или нет…
Затем слушала заверения друида, что Квинт меня любит. Да знаю, знаю! Но как объяснить легату, что согласиться на пари меня толкнули метафизические силы, откуда-то взявшаяся уверенность, что я поступаю правильно? Быть может, ответ пришел с раскинувшихся передо мной, убегающих вдаль лесов? C порывом ветра, принесшего летнюю сладость цветущих гречишных полей? Или же я услышала его в песне Мары о далекой, но прекрасной ее родине? Моя собственная лежала у моих ног, и мне показалось, что я поняла ее намек, ее желание.
Черт, а если ошиблась?!
За день до этого Квинт отправился к восточному рубежу. Предупредил, что волноваться рано, но посоветовал держать войска в боевой готовности. Прасург и иже с ним слушали и кивали. По глазам, по нетерпеливым жестам, по жару, с которым принялись обсуждать обратную дорогу, стало понятно: в Лондиниуме мы уже загостились. Бригантам хотелось на родные хлеба, приводить в готовность засидевшуюся без дела армию. Воины молчали, продолжая слушать моего мужа, своего будущего короля.
Оказалось, одно из племен с континента – гедары – не ужилось с воинственными соседями. Пострадав от разорительных набегов мевонгов и аквитан, сожгли свои города, в количестве пятнадцати, и поселения – аж три сотни! – а также весь хлеб, кроме того, что взяли с собой, и отправились на северо-восток. В дорогу захватили соседей, с которыми поддерживали мир и которым тоже не так чтобы хорошо жилось в Третьей Провинции, и началось «великое переселение народов». Гедары, раурики, тулинги, эдуи и еще несколько малочисленных племен – двинулись в поход. Все бы ничего, но зачем-то свернули на север и обратили свои очи и воинственные лица в сторону моря, за которым лежал Альбион.
Муж ткнул пальцем в карту. Я почувствовала, как с двух сторон меня сжимают мужественные плечи военачальников, склонившихся над пергаментом, и мстительно наступила на ногу Руэйду. Пусть подвинется! Квинт считал, что гедары высадятся на землях иценов. Почему? Он бы сделал именно так. Племя еще не оправилось после кровавого восстания королевы Бодиче, после которого даррийцы в карательных целях уничтожили почти всех мужчин, способных держать оружие. Мне стало не по себе от его слов и внимательного взгляда. Бриганты засопели, но промолчали. Я последовала их примеру. Так сложилось, что наша семья из тех, кто стоял по разные стороны баррикад. Наши дети будут говорить на двух языках, и с этим уже ничего не поделаешь. Мы будем с этим жить. Счастливо. Любить друг друга. Только так, никак по-другому!
Квинт продолжал. Если переселенцы достанут достаточно кораблей, которые они, к примеру, могут выкупить у ютов, то на земли Альбиона высадятся огромным количеством. Муж назвал примерную численность племен, с которыми сталкивался во времена службы в Третьей Провинции. Цифра внушала ужас. Мне стало нехорошо. Вернее, совсем плохо. Прасург выругался, народ зашумел. Если сложить вместе, получалось почти две сотни. Тысяч! Человек! Как с ними справиться пусть и расширенному Девятому Легиону, численностью в десять тысяч, пусть великолепно обученных и привыкших воевать солдат, усиленных боевыми отрядами драконов-полукровок? Да их просто задавят количеством! А драконов перестреляют на бреющем полете.
Ответ на свой жалобный вопрос я так и не получила. Квинт наказал не дурить и вернуться в земли бригантов. Добавил в мою охрану двух легионеров. Оба – драконы-полукровки. Бриганты крякнули от досады, но потеснились. Оставил отряд сопровождения, наказав предупредить, когда выедем из Лондиниума. Он собирался встретить меня на границах с племенем коритан и проводить до моих земель. Кто знает, что выкинет Вентурий на этот раз?!
– А как же деньги? – негромко спросила у мужа, когда нас оставили проститься еще раз. Он, при оружии, сосредоточенный, в мыслях был уже далеко отсюда, не со мной.
– Публий не даст. Я много раз говорил, но ты, как всегда, уперлась, – пожурил он, и я улыбнулась. Забавно получилось, почти настоящая семейная история. Он говорил, а я уперлась… Хорошо звучит, просто замечательно! – Такие вопросы решает император. Проктулусу сейчас не до твоего строительства и проблем маленькой провинции.
Вздохнула. Тогда почему Наместник обещал подумать? О чем он собирался размышлять целых пять дней?
– Аэлика, ты забыла, что моя, а теперь уже и твоя семья – одна из древнейших в Даррии.
– Правда? – удивилась я. Черт, не то что забыла, даже и не думала в подобном ключе.
– И довольно богата, – добавил муж, целуя меня в нос. – У меня хватит денег, чтобы ты могла застроить школами и лечебницами твои земли.
– Наши земли, – напомнила ему. Улыбнулась. Ну что же, посмотрим! Я все же считала, что отдавать половину доходов и урожая императору – просто грабеж.
– Аэлика, – вновь произнес Квинт. – Я написал Проктулусу.
Замерла, поняв, что прошло нечто важное.
– Мне нужны еще два легиона, расквартированные в окрестностях Аквилеи. Также сообщил, что ухожу со службы и остаюсь на Альбионе, после того как остановлю вторжение. Когда прибудет моя замена.
Помолчал. Я почти не дышала, ожидая продолжения.
– Я отказался от претензий на трон и признал Проктулуса родным дядей.
– Мо-молодец! – растерянно похвалила мужа.
– Он получит мое письмо через пять-шесть дней. Примерно столько потребуется центуриону Гарнаку, чтобы долететь до Дарра.
Улыбнулась. Довольно быстро, однако! Можно сказать, телеграмма.
– На второй срок службы я пошел добровольно. Чтобы не сойти с ума. Теперь схожу с ума, когда расстаюсь с тобой, – пожаловался муж. Затем поцеловал меня еще раз и ушел.
Я же отправилась к Наместнику, решив сообщить об отъезде. По возникшим, так сказать, непреодолимым обстоятельствам. Правда, перед этим отправила гонцов к «партнерам по коалиции» и домой, в Инсурим. Вестникам пришлось заучить текст наизусть, да и крыльев Боги им не выдали, так что запредельных скоростей от них не ожидала.
Нашла Публия в личном кабинете за работой. Услужливый секретарь распахнул передо мной дверь, приглашая войти, сделав знак охране, чтобы и не думали сопровождать в святую святых. Воины замялись. Я пожала плечами. Надеюсь, у Публия хватит ума не распластать меня на внушительном дубовом столе, заваленном горой свитков, на многих из которых красовалась внушительная даррийская печать. То, что его интерес далек от политического, я поняла еще этим утром.
Вошла. Наместник встал, шагнул навстречу. Сердце застучало тревожно. Слишком уж сладкая улыбка играла на полных губах мужчины, но в глазах застыл холод, от которого по позвоночнику пробежала тревожная изморозь.
– Проходи же, королева Аэлика!
Сделал приглашающий жест. Белая тога патриция казалась стерильным медицинским халатом, его кабинет – операционной, где сейчас начнут меня препарировать. Но для начала Наместник усадил за стол рядом с золотой чернильницей с игривыми купидонами. Я взглянула на пухлые детские лица. Опять стало нехорошо. Кинуло в жар, затем в холод. От странной мысли стало еще хуже. Неужели я ношу под сердцем ребенка? Не может быть, чтобы так быстро! Даже если и беременность, то срок совсем маленький. Всего лишь день или же пара часов. Кто знает, быть может, мы зачали наследника бригантов в пылу страстной, дикой скачки вдоль крепостных стен Лондиниума?!
Публий тем временем жестом прогнал секретарей и писарей. Гораций, пушистым клубком дремлющий на софе, решил подать признаки жизни. Подошел, запрыгнул мне на колени. Замурлыкал, ласкаясь. Я погладила кота по спине, почесала за ухом. Тут почувствовала, как чужая рука коснулась моих волос, трогая завивающиеся на влажном воздухе пряди. Тряхнула головой, отгоняя ее, как назойливую муху. Надеюсь, Наместник понял, что ошибся адресом…
Уставилась в окно. В Лондиниуме лил дождь. Природа рыдала, да и у меня настроение было не очень. Подумала о Квинте. Как он там, один? Пусть не один, а со своими… Боги, как их?! Вот, с трибунами! Но все же дождь и ветер, а им лететь и лететь! Надеюсь, в лагере согреется. Черт! Публий тем временем принялся разбирать сложную мою прическу, а вторая его рука наглым образом хозяйничала на моем плече.
– Не надо, – сказала ему, скидывая чужую ладонь, – переходить границ земель, где тебе не рады.
– Аэлика… – голос прозвучал вкрадчиво, словно пытаясь найти дорогу к моему сердцу. – Ты остаешься для меня величайшей загадкой Альбиона. Дорого бы я отдал, чтобы ее разгадать! Такая юная, но столь рассудительная. На вид невинна, но уже так опытна. Ты очень красива! Я помыслить не мог, что встречу столь прекрасное создание в глуши Даррийской Империи.
– Публий, – поморщилась в ответ, – я так и останусь для тебя загадкой. Мы уезжаем сегодня же. Возвращаемся домой. Границы неспокойны, сейчас мне лучше быть со своим народом.
