Маньчжурия. 1945 - Калинин Даниил Сергеевич
– Ваш что-то беспокоит, Василий?
Внимательный, зараза… Я неопределенно повел плечом:
– Не привлечем ли мы ненужного внимания жандармов из кэмпэйтай, пока находимся здесь? Имею в виду, большая компания русских…
Степан Иванович лишь добродушно усмехнулся:
– Будьте спокойны, сударь. Японцы за последние годы здесь сильно расслабились. Русскими их не удивишь. Кроме того, им есть чем сейчас заняться… Хотя сам я несколько удивлен, что в задачи десантников не входит блокирование полицейского участка.
Я уже и сам задумался о штурме здания силами сводной группы. Вот только размеры монументального здания, колючая проволока вокруг него, обложенные мешками с песком огневые точки на въезде – все это наводит на безрадостные мысли о численности и готовности драться сотрудников военной полиции. Кроме того, наша задача – живой и здоровый «доктор». А если начнется штурм, пальба… И все-таки я решился уточнить:
– А сколько всего жандармов здесь обитает?
Капитан, невесело усмехнувшись и пригубив чайку, негромко ответил:
– Да две сотни, не меньше, плюс-минус.
– Да у нас десантников всего усиленный батальон!
Степан Иванович понимающе кивнул, но после уточнил:
– Это все понятно. С другой стороны, если мы говорим действительно о штурме, то все китайское, русское и корейское ополчение ШОХа придет вам на помощь… Кэмпэйтай здесь просто ненавидят! При этом сражаться здесь будут только они и только потому, что военные преступники не могут рассчитывать на снисхождение и почетный плен. Ни оставшийся гарнизон, ни лояльные Японии китайцы воевать не собираются… Да и дееспособность самого гарнизона вызывает сомнения – холера, знаете ли!
Я лишь отрицательно махнул головой:
– Увы, штурм не входит в число наших задач. Впрочем, вашим людям еще наверняка представится возможность свершить возмездие…
Я пригубил чая, стараясь не бросать взгляды в сторону центрального участка штаба японской военной полиции.
– Пока мы ждем, может, расскажете, как произошел раскол русской эмиграции в Харбине? Насколько сильны сейчас симпатии к Союзу?
Степан Иванович глубоко вздохнул:
– Все сложно, товарищ капитан. Судьба тех, кто родился в Харбине, пропитана горечью. Наши дети, хоть и русские по происхождению, не имели возможности познакомиться с Россией, не встретились лицом к лицу с русским народом. В то же время многие эмигранты не смогли смириться с поражением большевикам и принять новую реальность… В местных учебных заведениях детям продолжают демонстрировать карты, где единая Россия все еще состоит из губерний, в то время как уже более двадцати лет Империя разделена на социалистические республики национального состава… Мир изменился. И теперь мы должны поменяться!
Капитан вновь пригубил чая, после чего продолжил, чуть понизив голос:
– В конце концов, многие из нас приняли, что Советский Союз есть эволюция той страны, где мы родились. Да, где-то неправильная, даже страшная, но это, увы, данность. Однако же в ситуации, когда нужно помочь Родине, не может быть старых обид. А во время войны наш долг сделать все возможное для победы Отечества!
Сделав короткую паузу, Колокольников продолжил:
– Увы, не все эмигранты мыслят в подобном направлении… Самые непримиримые ждали реванша даже спустя двадцать лет. Двадцать лет! Еще в тридцать восьмом японцы сформировали в Маньчжоу-Го отряд майора Асано. Подлец Наголян рассылал письма, приглашая вновь поднять белое знамя – вместе с японцами… Вот только ни японцам, ни немцам не нужно было возрождение «белой» России – хоть под властью новоиспеченного монарха из уцелевших Романовых, хоть под рукой очередного Верховного, выступающего за «Единую и Неделимую». Немецкие нацисты рассматривали нашу страну как сырьевой придаток и богатую плодородными землями колонию, предполагая сократить население до минимума и превратить уцелевших русских в славянских рабов. Японцы также желали оторвать себе добрый кусок Дальнего Востока…
Я согласно кивнул, и Степан продолжил:
– Увы, в некоторых эмигрантах ненависть и пустые, ничем не обоснованные надежды оказались сильнее здравого смысла. Почти триста человек откликнулись на призыв Асано… Мы сразу же организовали противодействие, но японцы следили за своими выкормышами, так что нам пришлось уйти в подполье. И в то же время русским детям внушали государственную мораль – мораль прояпонского Маньчжоу-Го. Их учили, что Маньчжурия – их вторая родина, и поэтому им приходилось ежедневно поклоняться флагам Маньчжоу-Го и Японии, а также выполнять поклоны в сторону резиденции правителей обеих стран. Даже в холод и ненастье их выгоняли из холодных школьных помещений в изношенных пальто и рваной обуви к японскому храму, заставляя кланяться и там! Никакой России прошлого, никакого белого знамени! Детям внушали военный порядок – не только юношам, но и девушкам. Вопрос: против кого их готовили сражаться? Против своих же! И далеко не за «белую» идею…
Тут капитан даже чуть злорадно усмехнулся:
– Но сыновья русского народа не поддались давлению! Чем тяжелее была утесняющая нагрузка, тем громче звучали в сердцах призывы Родины. Чем больше усилий прикладывалось для создания из наших детей духовных дегенератов и холуев японцев, тем теснее они объединялись и тайком вступали в наши кружки сопротивления.
Мы немного помолчали, думая каждый о своем. А потом Колокольников уточнил:
– Я слышал, что часть бойцов русских отрядов дезертировала от японцев и сдалась советским войскам прямо с началом наступления. Правда ли это?
– Слышал такие разговоры, – подтвердил я. – Но сам не видел.
Капитан кивнул:
– Значит, приняли верное решение. Как и мы… Только поздновато, конечно… О-о-о, а вот и ваш человек!
К нашему столику неспешно подошел невысокий брюнет с невозмутимым лицом и тонкими щегольскими усиками над верхней губой. Поздоровавшись за руку со Степаном, он протянул раскрытую ладонь и мне, коротко представившись:
– Юрий.
– Василий.
Рукопожатие у новоприбывшего твердое, сам он невозмутим. Сев рядом со мной, он положил передо мной фотокарточку с крупно взятым лицом незнакомого мне японца, надо сказать, довольно неприметного, да и качество фотографии оставляло желать лучшего.
– Это наш «доктор». Кэмпэйтай его хорошо охраняют. Установить за ним неотрывную слежку не представлялось возможным – жандармы наверняка срисовали бы ее и могли запросто отрубить концы… Мы аккуратно следили только за домом и больницей, где он работал. Так вот, сегодня утром «доктора» забрали сотрудники военной полиции и с достаточно сильной охраной привезли в полицейский участок. По последним данным, он находится именно там, но здание имеет гараж в подвальном помещении, и там можно было посадить кого угодно и скрытно вывезти.
Юрий ненадолго прервался, дав мне осознать всю глубину плачевности нашего положения, после чего продолжил:
– Сегодня, с момента приземления десанта на аэродроме, два небольших конвоя военной полиции покинули участок. Все они перехвачены в городе, однако «доктора» среди эвакуируемых не было… Теперь же Купец отдал четкий приказ занять штаб кэмпэйтай с целью сохранить хотя бы часть еще не уничтоженных документов и предотвратить дальнейшее бегство военных преступников. Я не могу утверждать, что ваш «доктор» еще здесь, но мы и не узнаем об этом, пока не захватим штаб… И время дорого: чем больше тянем, тем больше документов будет уничтожено. Так что… В настоящий момент собран и готов к штурму сводный отряд русско-китайских бойцов ШОХа. Да, нам не хватает боевого опыта, но ваши люди могли бы помочь со штурмом.
Вот тебе и агентурная работа… Впрочем, теперь все встало на свои места. И выбора, как такового, у нас тоже нет.
Я согласно кивнул:
– Вы можете как-то предупредить своих людей, чтобы именно «доктору» сохранили жизнь и постарались его не ранить? Ровно как и старших офицеров жандармерии, способных сообщить нам необходимую информацию… У вас будет время ознакомить бойцов, пока подойдет моя штурмовая группа.
