+Трудно быть замполитом - Бебель
— Погоди, меня чего-то кроет…
Ощущая сильный приступ головокружения, я на мгновение закрыл глаза, а когда открыл, оказался где угодно, только не в лесу. Бревенчатые стены, заправленная кровать с соломенным матрасом, разведенный очаг, от которого несло свежей выпечкой.
— О, «господин» соизволил проснуться? — певучий голос застал врасплох.
Ощущая как по спине бегут ледяные мурашки, я уставился на Коллет. Опоясавшись кухонным фартуком прямо поверх ночнушки, она возилась возле печи, вылепляя пироги из глины. От вида ее полуулыбки грудь свело теплой судорогой.
Неописуемая радость подтачивалась расплывчатыми воспоминаниями. Разве я только что не шел через лес, не ссал в уши Серине не… Хотя, кто такая, блин, Серина? Знать не знал никого с таким идиотским именем.
Несмотря на радостный трепет в сердце при виде Коллет, отчего-то каждая клеточка моего тела противилась происходящему. Глаза кричали, что тени на стене пляшут неправильную сторону, нос говорил, что от глины не может раздаваться аромат свежего хлеба, а сознание шептало, что Коллет давно мертва.
Чушь полная, как она может быть мертва, если она передо мной стоит?
Не чуя ног, я сделал шаг к печи, не в силах оторвать взгляд от ее полуулыбки.
— Пока стряпня не поспела, мы могли бы… — она игриво облизала палец, слизывая начинку. — Леди всегда платят свои долги.
Фраза послужила спусковым крючком. Любовь, радость, облегчение, — все испарилось.
В тоненькой шейке блеснул бронзовый наконечник арбалетного болта, из зеленых глаз брызнули слезы, а взамен фальшивому треску печи пришел пронзительный гогот рябого.
Как и тогда, Коллет снова хваталась за мои плечи, в тщетной попытке удержать равновесие. Ее губы безмолвно шевелились, не в силах произнести и слова. Однако в моей голове все равно звучал ее слабый голос:
— Предатель, предатель, предатель.
Мне не хотелось ее отпускать, я отчаянно желал прижать ее к груди, сказать, что все будет хорошо. Что мы навсегда останемся здесь, в этом неведомом домике посреди небытия. Будем печь пироги из глины и выплачивать долги.
Но та слабая толика рациональности, что еще не сдалась под напором всеобъемлющей сентиментальности, заставила поступить иначе. Собрав все силы, я отпихнул от себя умирающую девушку.
Уютный домик превратился в едва освещенную землянку. Сырую, затянутую дымом, запахом застарелого пота и бесконечных сушеных трав.
Надо мной нависало загорелое лицо Пегги. Абсолютно голая, она сидела на мне, одной рукой держась за мое плечо, а другой вжимая мою ладонь в ее небольшую, но невероятно упругую грудь. Фрикции и хрипы, которые она производила, равно как и мои собственные ощущения не оставляли двоетолков.
Я уже почти решил, что из одного наваждения оказался в другом, но брюнетка вдруг замерла на середине:
— Зампо… Как… Что ты делаешь?!
— Это ты делаешь! И вообще, я не говорил останавливаться…
Брюнетка мигом вскочила с меня, разъединяя наши тела и прикрывая влажную промежность.
Вид накачанных, но очень даже сексуальных женских форм, в которых мне только что посчастливилось побывать, на какое-то мгновение заставил позабыть про все на свете. До тех пор, пока я не услышал хлюпанье в углу землянки. Никогда не был верующим, но увиденное заставило меня перекреститься.
У открытого очага, на расстеленных шкурах, на коленях стоял Коллин. Абсолютно голый, он склонялся над безобразным, сморщенным чучелом, страстно и даже с любовью овладевая им.
Разглядев «чучело» и определив, что оно является какой-то древней, высохшей бабкой, чье морщинистое тело могло спровоцировать скорее инфаркт, нежели возбуждение, я выдохнул:
— Коллин, ты ювелир…
Впервые с момента резни в крепости, я порадовался своему уродству. С одной стороны, обидно, что мной даже ведьмы брезгуют, а с другой — пусть и дальше брезгуют. Ну их нахер…
Похоже, Пегги была того же мнения, ибо заметив порно-шоу, тут же позабыла, что мы только что занимались тем же самым.
Во мне боролись два желания, первое — убежать в ужасе, второе, достать телефон и начать снимать. Где выход я не знал, да и телефона не было, так что пришлось идти на выручку.
Хватив первое, что попалось, а именно увесистый казан, я подскочил к «любовникам».
— Не лезь, она моя! — зашипел одурманенный Коллин сквозь вздохи. — Моя, слышишь, моя, не заберешь, не отнимешь, не…
Старуха не разделяла любовных переживаний своего кавалера, а потому, едва увидев меня, яростно, по-звериному зашипела, то ли пытаясь отпугнуть, то ли как-то отговорить. Но ведьмам слова не давали — не успела ее пасть продемонстрировать сгнившие зубы, как я вмазал казаном по голове. Послышался сдавленный хрип, треск, и из-под жиденьких седых волос на шкуры побежала слегка сероватая малиновая каша.
Убивать своими руками было куда проще, чем чужими. Но елки-палки, надеюсь она реально была ведьмой, а не обычной поехавшей старухой, охочей до рыцарских «мечей». Впрочем, это вряд ли, ибо Коллин, конечно, тот еще каблук, но добровольно пялить эту сушеную сливу точно бы побрезговал.
Рыцарь сначала посмотрел на меня, потом на любовницу, потом на меня… Его глаза в ужасе расширились, он вскочил, со звучным чпоканьем навсегда покидая тело своей суженой.
— Слышь, я конечно понимаю, старших надо уважать, но ты бы хоть предохранялся…
— Молчи, ни слова! Я… Колдовство… Проклятое чернокнижие! Наваждение! Не смотри так, это твоя вина, это ты нас сюда…
Его гнев чуть поиссяк, когда он заметил обнаженную Пегги. Благодаря наготе, мысли рыцаря стали понятны и без покрасневших щек.
— Нет лучше товарища, чем очко… Оруженосца. Не идет рифма, не знаю. Ай и не важно. Так, все, никаких больше оргий, ни колдовских, ни товарищеских! Че уставились, одевайтесь, нехрен в меня письками тыкать! И где эта чертова…
Не успел я вспомнить про Серину, как она сама о себе напомнила.
— Что это… Кхм… Где я… — ее речь прервалась гортанными звуками и потоком рвоты.
Лежа на лавке возле грубой дверцы, аптекарь была единственной, кто оставалась в одежде. Похоже, количество выпитого бухла не позволило ей поддаться всеобщему наваждению и пропустить наш эротический корпоратив с ведьмой в роли тамады.
Ее речь продолжила Пегги:
— Как… Как мы здесь очутились?! Кто это, что происходит и где младенец?!
— Дома он. Ты так говоришь, будто его и правда кто-то воровал… Че смотрите, отравили нас. Дерьмо какое-то в вино подмешали. В то, которое мы пили, перед тем как
