Время грозы - Юрий Райн
Уже потом тиснул-таки и Дюма — бóльшую часть придумал туда сам. И это тоже прошло на ура. Еще позже стал рассказывать нечто на основе собственных приключений. И удивился, когда выяснилось, что именно такие рассказы воспринимаются лучше любых других. Ну, конечно, вставлялись, почти сами собой, эпизоды — то из Шекспира, то из Гоголя, то из древнегреческих мифов. То, как сегодня, из Библии.
Вот он несколькими фразами изобразил Маман, добрался до сцены обольщения.
— Сеанс, — пробормотал кто-то из слушателей.
Вот хрупкая, но решительная и самоотверженная Анна Малинина начала отрезать голову вражеского командующего. Вместо кинжала (или чем там орудовала Юдифь?) Максим снабдил свою героиню ржавой ножовкой. Для убедительности.
— Лабуда! — вякнули из-за спины Бубня. — Она ему бóшку пилит, а он что ж, даже не проснется?!
— Ты чем слушаешь, мерин? — возразил Гусь. — Она ж ему перед тем укол поставила!
— Все, — сказал Максим. — Хватит на сегодня, устал. Продолжение следует.
— Отдыхай, Америка, — Бубень протянул ему еще одну папиросу.
Сунув ее туда же, где уже хранился кусок хлеба, Максим вышел из барака.
Привычно, вяло, не вызвав эмоций, мелькнуло: вот как раз на этом самом месте — там, у нас — Южная Набережная, дом двадцать восемь. И так же привычно последовало: с ума сошел… Где там, где у нас? Ты, дорогой, здесь, а все то — морок…
Сходить в лес, подумал он? В жилой зоне пусто, проволока колючая пообвалилась во многих местах. Сходить, а к обеду вернуться.
Или не вернуться.
Он уже много раз покидал лагерь, добирался до своей поляны, или просто бродил по лесу, однажды даже рискнул: обогнув Минино, посетил Григорово. Постоял на платформе.
Но — вернулся. Он всегда возвращался. В тот же день. На этой так называемой воле делать нечего. Гурвич правильно говорил: эта воля хуже зоны.
А подходящей грозы Максим пока не дождался. Сколько он тут? Семь лет, восьмой пошел. Ни одной грозы, которую почувствовал бы, как свою.
Вот и сейчас… Он принюхался, прислушался — нет. Сегодня вообще никакой грозы не будет, и в ближайшие дни, наверно, тоже. А уж подходящей — точно не будет.
А нужна она мне, подходящая-то, подумал вдруг Максим? Людмилино лицо вспомнить уже совсем не могу, Катюхино — тем более. Наташино — и то с трудом, как в тумане. Маман вот хорошо помню. И шотландца прибабахнутого, как ни странно. И еще Чернышева. Интересно, жив старик?
А, какая разница? Все они словно бы мертвы. И я мертв.
Максим вернулся в барак.
Уголовники всё собачились, Бубень бесстрастно наблюдал за ними. Наверное, он считал себя непроницаемым, да и был таким, но Максим видел — смотрящий наслаждается.
Вспомнилось яростные споры ассистентов Румянцева на базе «Князь Гагарин». И взгляд их шефа — прищуренный, довольный.
Впрочем, лицо Румянцева виделось совсем смутно и, в итоге, оборачивалось жесткой маской Бубня.
Максим лег ничком на шконку, укрылся — с головой — бушлатом и тяжело закемарил.
36. Вторник, 1 сентября 1998
— Ведь говорил же я вам, Джек? — азартно восклицал профессор Румянцев. — Говорил или нет? Преодолеть французскую оборону практически невозможно, а их контратаки поистине смертельны! Говорил?! Ну?!
Дым висел в кабинете плотными, почти неподвижными слоями. Макмиллан поморщился:
— Не помню. Не имеет значения.
— Позвольте! — возмутился Румянцев. — Как же «не имеет значения»? Да что вы такое несете, Джек?! Опять наши вторые, это непостижимо… Нет, тренеров следует прогнать, взашей, всех взашей! А нанять каких-нибудь, я не знаю, уругвайцев! И всячески привлекать, я давно на этом настаиваю, игроков с Кавказа и из Туркестана! Вы только посмотрите на этих так называемых французов! Каждый второй — из колоний, а как играют, как играют! Один Плешивый Алжирец чего стоит! Бог, просто бог!
Он в сердцах ткнул сигарой в пепельницу, схватил бутылку, налил себе полный бокал, поднес к губам, глотнул, спохватился, вопросительно посмотрел на собеседника.
Шотландец невозмутимо качнул головой:
— Спасибо. Вы же знаете. Давайте о деле.
— Погодите вы о вашем деле, — пробормотал профессор, судорожно отхлебывая из бокала.
Смешно, покачал головой Макмиллан. Один из сильнейших интеллектов мира.
Да и по всей России — психоз. Помешались на футболе. У премьер-министра случился сердечный приступ. Прямо в его ложе на «Стад де Франс». Оппозиция, разумеется, возликовала: Жданóвская уже съязвила, что нынешний лидер либерал-консерваторов столь же немощен, как и прежний.
Недостойно, считал Джек. И несправедливо. Вдвойне несправедливо. Во-первых, покойный Чернышев был настоящий титан. Во-вторых, сравнивать с ним этого Головина…
Когда либерал-консерваторы, почти четыре года тому назад, вернулись к власти, Румянцев рассудил: посвящать нового премьера в суть проекта «Игла» не нужно. А император доверительно посоветовал и вовсе не сообщать о том, что такой проект есть. Лежит информация в личном архиве Владимира Кирилловича — вот и пусть лежит. Официально нет никакой «Иглы». И никогда не было.
Больной мир, констатировал Макмиллан про себя.
Румянцев внезапно успокоился.
— Хорошо, — сказал он. — Желаете о деле? Извольте. Мы почти готовы. За точность переброски я теперь могу поручиться. Сигнал, в свое время посланный Горетовским, очень помог в этом. Затем. Микросотрясения, которыми вас, Джек, уж простите, мучили, также принесли тот результат, которого я добивался: ваши коды должным образом скорректированы. Далее. Впредь — никаких копий, никаких обгоревших трупов. Вы, именно вы осуществите переход. Однако в нашей готовности есть два изъяна. Первый: без надежной двусторонней связи я вас, Судья, не отпущу.
— Я давно уже не Судья, — заметил шотландец.
— Вы Судья во веки веков, — отмахнулся профессор. — Итак, связь. Я близок к решению. Собственно, решение уже достаточно давно найдено, но есть некоторые тонкие аспекты… технологического, я бы сказал, характера. Впрочем, и с этим справимся. Я прогнозирую, что к зиме связь будет. Несколько экспериментов на животных… это еще месяца два-три… и надежно… ну, относительно надежно — процентов шестьдесят… повысить еще — не вижу принципиальной возможности… Хороший прибор должен получиться, да к тому же практически вечный. Если найдете возможности для подзарядки.
— Найду. Так что? Март, апрель?
— Да, начало весны. Но отправлять вас, вероятно, нужно в теплое время года. Май, июнь, июль. Это о вопросе «когда».
