Артиллерист: Назад в СССР (СИ) - Ларин Павел

Поэтому я из принципа, назло Сердюку, изобразил небывалую радость и отправился в город. Благо, было с кем добраться.

Интересного ничего, конечно, не увидел. Еще и погода такая. Снег. Добрался до какой-то площади. Так понимаю, центр самый.

И тут поворачиваю голову, а навстречу идет наш комбриг. Рядом с ним — девушка. Вроде бы нет в ней ничего из ряда вон выдающегося, но почему-то уставился и глаз оторвать не могу. И сама ситуация, как в кино. Волосы из-под шапки выбились у нее. У девушки. Их ветер треплет. Они так красиво разлетаются. И снег еще падает. Вернее, он не совсем падал. Так-то почти метель началась. Но мне все вдруг стало казаться удивительно красивым. И погода эта сраная. Колючие снежинки по морде лупят, а я внезапно решил, что обстановка очень даже романтичная. И холод вовсе не холод. А сама обладательница синих, как небо, глаз, и пшеничных волос напомнила сказочную принцессу.

Тут меня чего-то переклинило. Я напружинился, вскинул правую руку к виску, левая вдоль тела, и, рубанул строевым, печатая шаг, как на параде, навстречу комбригу, который вел под руку мою прекрасную фею.Комбриг даже остановился, глядя на меня с лёгким недоумением. Хотя, где он и где я, обычный рядовой. Наверное, решил, дебил какой-то с перепугу чудит. Увидел начальство высшего ранга и исполняет теперь. Девушка тоже удивленно подняла бровь и посмотрела на полковника. Что-то спросила. Он ей вроде ответил. Это я, как во сне уже потом вспоминал. У меня в тот момент почему-то пульсировало в ушах. Хрен его знает, почему именно там. Я "чеканил" шаг, вскинув руку к виску и довернув голову в сторону комбрига.

Так и пер до самого конца площади, а потом улицы. Спиной чувствовал, и полковник, и фея провожают меня взглядами. Типа, не вхерачится ли "сынок" башкой в угол первого дома, попавшегося на пути. Очнулся, когда понял, что ушел уже далеко. Встал на месте и думаю, что это было? А внутри такое теплое-теплое чувство разливается. И синие глаза перед собой вижу.

— Твою ж мать... Этого мне только не хватало.

Глава 25

Девушку, как оказалось, звали Катей. И была она, как оказалось, дочерью командира бригады. Это я все разузнал, едва только вернулся в часть. Прилепился к сержанту Стегачеву. Чему он, ясное дело, рад точно не был.

— Соколов, че тебе надо, не пойму? — "замок" буквально прятался от меня по всему расположению. Так я его достал своими тупыми расспросами.

— Товарищ сержант, вот вы влюблялись?

— Ты совсем манданулся? Влюбляться надо в себе подобных. А не в дочку комбрига. — Выдал Стегачев.

Потом немного подумал. Догадался, что фраза его звучит несколько двусмысленно, и добавил, уже нормальным тоном.

— Соколов, не знаю я эту Катю. Видел ее несколько раз, она в части была. Мельком. С комбригом. Иди вон, к лейтенанту Старикову. У него спроси. Он обо всем в курсе.

Я поблагодарил и, развернувшись, собрался отправится на поиски "взводного".

— Эй, Соколов! — Окликнул меня сержант. — Ты только ему в лоб не говори. Как мне. Иначе увольнительных до конца службы не увидишь. У нашего комвзвода любовь только одна — армия. И он верит, что все мы чувствуем то же самое.

Я советом Стегачева воспользовался. Потому что идейный фанатизм лейтенанта, дело известное. Он им изрядно всех подзамудохал.

Обманными маневрами, сославшись на то, что в городе встретил комбрига, повел себя, как дурак, а теперь переживаю, выяснил все, что взводный знал о Кате.

Оказалось, ей недавно исполнилось восемнадцать. Поздний ребёнок. Полковнику то уже ого-го, куда перевалило. Поэтому на Катеньку с детства дышат, надышаться не могут. Пылинки сдувают. Учится она в медицинском. Характер имеет замечательный. И вообще, как в старом кино. Умница, красавица, спортсменка, комсомолка.

А еще выяснил, что лейтенант Стариков, может и предан армии до самой печенки, но тоже не прочь завязать с дочерью комбрига знакомство. Это стало понятно по той интонации, с которой взводный говорил о Катеньке. У него даже голос менялся и глаза блестели.

У нас с Соколовым на этой почве приступ ревности случился. Потому что лейтенант, в отличие от меня, имел прекрасную возможность покидать военную часть. А значит, его шансы завязать с Катенькой хоть что-то, гораздо реальнее.

Тут я, конечно, призадумался. Во-первых, что скрывать, никогда ничего подобного не испытывал. Женщин всегда воспринимал, как очень приятный аспект жизни, но периодически меняющийся. А в данном случае просто заклинило меня на Катеньке и мандец. Даже сниться начала.

Посоветоваться было не с кем, кроме моего друга Исаева. А он и правда стал другом. Особенно способствовало нашему сближению большое количество времени, проведённое в стенах Ленинской комнаты, когда трудились над задачами замполита.

— Слушай, как это здо́рово! — Исаев к моей внезапной любви отнесся с энтузиазмом. Будто это вообще не я, а он влюбился.

Блаженный Олег принялся вдохновенно придумывать, как мне познакомиться со своей феей. А я, между прочим, даже начал ее мысленно считать "своей". Вот как меня плющило. Или не меня, не знаю. Начал даже подозревать, может, это у Соколова гормоны так разгулялись. Ну, а что еще тут думать? Хрен поймешь, в общем. Сам-то я не сопливый пацан, чтоб столь сильно слюни пускать. Как идиот, честное слово.

Идеи, конечно, у Исаева были, одна фантастичнее другой. Имелась даже версия, где я Катеньке спасаю жизнь. Откуда только подобная дурь у блаженного Олега в голове появилась. Не знаю. Но в его описании выглядело, конечно, красиво. Жаль только неосуществимо.

В итоге, возможность подвернулась очень неожиданно.

Дело в том, что пока строчил поэмы для замполита, походу событий, пришлось еще освоить художественную роспись и плакатный стиль работы пером. Исаев, чтоб вытащить меня из лап начмеда, рассказал, будто я и рисую хорошо. В принципе, по моей же просьбе. Я тогда на все был готов.

Слава богу, оказалось, что у нас с Соколовым руки растут, откуда надо. Вернее, конечно, в данном случае, скорее у Соколова.

Через некоторое время я уже виртуозно чертил схемы, писал лозунги, красиво оформлял текст.

Вскоре обратил внимание на молодое дарование, то есть, на меня, начштаба бригады, который тут же перехватил его, это дарование, то есть меня, в свои хозяйственные руки. Художника-оформителя, что вполне понятно, штат не предусматривал. Так подполковник Марков, чтоб совместить полезное с полезным, а именно мои таланты и нужды штаба, определил меня в свои вечные работники В писари, по-простому говоря.

Там, между делом, пришлось мне, как раз, работать во всех крайне необходимых для армейской жизни художественных техниках и материалах. Спустя очень короткое время, я уже легко расчерчивал на ватмане всякие таблицы и схемы, надписывал тушью шапки, расставлял значки и стрелки на картах, в цвете и во всех деталях вырисовывал технику армий стран вероятного противника. Вершиной творчества стало монументальное полотно, изображающее бравого советского воина в каске с автоматом поперек груди на фоне знамен и оружия. Справедливости ради, отмечу, что сие изображение создали мы с Исаевым вместе. Солдата даже установили на плацу и мы с Олегом гордо смотрели на него со стороны.

Вот правда говорят, талантливый человек талантлив во всем. Соколов явно имел охренительные задатки в творчестве. Не удивлюсь, если бы нам с ним пришлось, например, танцевать, и мы бы с первых репетиций исполнили без напряга какой-нибудь фокстрот.

Однако, во всем этом выявился один огромный, просто огромнейший плюс.

Жизнь настала, можно сказать, богемная. Разбаловался я. Казарменная рутина — подъемы и отбои, разводы и построения, осмотры и проверки теперь были не для меня. И не для Исаева. Блаженного Олега, само собой, себе на помощь подтянул, он рядом со мной так и отирался. Мы дефилировали от Ленинской комнаты к штабу бригады и обратно. Это была наша самая главная обязанность.