Звезда заводской многотиражки 2 - Саша Фишер
Кстати, интересно, мультик про Фунтика уже вышел? Судя по тому, что ниоткуда не раздался шепоток про «а сапоги у вас над головой не свистели?!», пока еще голубые экраны не знали этой истории. Ну и ладно. Зато раздались шепотки и хихиканье. Уголки губ Лизаветы задергались. Она уж почти была готова улыбнуться, но сдержалась и сохранила суровость. Ну или надутость, если точнее.
Конечно, идеальным новогодним чудом было бы сейчас позвать ее замуж. Я сорвал бы шквал аплодисментов и слезы радости на ее лице, но на такой подвиг я готов не был. Так что поступил иначе.
Я отступил на шаг, прижал руки к сердцу и обратился ко посетителям кафе.
– Товарищи-граждане! Я виноват перед девушкой, опоздал на свидание на целых полчаса! – громко и пафосно заявил я. – Но я не со зла, правда-правда! Помогите мне заслужить ее прощение! Лизонька! Любовь моя, ну подари мне улыбку!
Теперь на нас смотрели вообще все, включая дамочку за стойкой, празднично задекорированную мишурой поверх белого колпака. Лиза сжалась, глаза ее забегали.
– Девушка, да простите уже его! – сказал толстый мужик от ближайшего столика.
– Да, простите! – подхватило еще несколько голосов.
– Какой ты дурак все-таки, – проговорила Лиза. И улыбнулась.
– Фух, – с облегчением выдохнул я и заключил ее в объятия. Целовать не стал. Страстные поцелуи в общественных местах пока еще не входят в набор советской романтики.
– Девушка, – обратился я к продавщице. – Можно нам два самых вкусных молочных коктейля?
– Так мест же нет! – нахмурилась она. – Все столики заняты.
– Ничего-ничего, мы потеснимся! – снова вступился за меня толстяк. – Раз такое дело, в тесноте, да не в обиде!
– Ну ладно, – с сомнением согласилась продавщица и сняла с аппарата для коктейлей высокий металлический стакан.
Какой ты все-таки дурак у меня... – снова повторила Лиза и прильнула ко мне. Мы с ней стояли у камина, в котором сегодня, по случаю праздника, очевидно, не валялись какие-то коробки, а весело полыхали дрова. Я погладил ее по кудряшкам, она порывисто вздохнула.
Уф. Квест, как говорится, комплит.
Я заглянул Лизавете в лицо. Она улыбалась. В уголках глаз блестели слезинки.
– С Новым годом, милая, – прошептал я ей на ухо и чуть отстранился. – А теперь мне пора бежать. Семейный долг зовет. Завтра же мы увидимся?
Она вдохнула, чтобы ответить, но я быстро приложил палец ей к губам.
– Нет-нет, я зря спросил, – проговорил я. – Вдруг меня сегодня родители прикуют наручниками к батарее и никуда не отпустят до самого первого мая. Завтра я позвоню. Чтобы поздравить и узнать, как ты отпраздновала. Пойдем, кафе уже скоро закрывается.
На задней площадке автобуса явно поддатая компания затянула.
– В лесу родилась елочка,
В лесу она росла!
– Совсем молодешшшь распустилась! – проскрипел над ухом склочный старушечий голос. – Еще два часа до Нового года, а они уже навеселе!
– Зимой и летом стройная
Зеленая была!
– Вы еще там хороводы водить начните, лесорубы! – крикнул кто-то из середины. Раздались смешки. Автобус был забит битком, чуть ли не под самую крышу. Я стоял, притиснутый одним боком к недовольно бурчащей бабке, а в другой мне упиралось что-то угловатое в коробке. Ну а перед лицом маячила белая борода здоровенного мужика. Из ваты, по классике. Прямо совершенно точно из ваты, явно какой-то рукодельник купил в аптеке рулон, размотал и обкорнал ножницами, чтобы по форме было похоже на бороду.
Я лениво обдумывал мысль, что вроде бы Лизавета сказала, что компания собирается у Элис. Или у Веника? Нет, кажется все-таки у Элис... Интересно, раз она пригласила гостей, то значит ее самой на праздновании семейного Нового года не будет. Жаль, жаль... Она была бы кстати... Не знаю, почему. Просто как-то я ее уже считал немного своей что ли. Она-то точно не станет меня гнобить за какие-то прошлые прегрешения.
«Не накручивай, Жан Михалыч, еще неизвестно, что там будет!» – строго сказал я сам себе. Может меня ждет просто обычная вечеринка с сладким советским шампанским и оливье. Что там сейчас еще происходит на Новый год? Сначала в одиннадцать провожают старый год выстрелом пробки шампанского, потом слушают речь президента, в смысле, генсека... Голубой огонек смотрят. Потом танцуют под проигрыватель или катушечный магнитофон. Потом подают горячее... Потом...
– Железнодорожная есть на выход? – проскрипел в динамиках голос водителя.
– Нет! – хором грянул автобус.
– Как это нет?! – всполошилась бабка рядом со мной, и я получил чувствительный удар локтем в бок. – Стой! Куда! Быстро останови! Нажмите кто-нибудь на кнопку...
Автобус, только опять набравший скорость, затормозил. Бабка протолкалась к дверям, ворча что-то на старушечем, и бодро выскочила из автобуса практически в сугроб метрах в пятидесяти от остановки.
– Да что б тебе пусто было! – в сердцах фыркнула она.
– С наступающим, бабушка! – хором заорала компания с задней площадке, которая как раз допела песню про елочку и сейчас спорила, что петь дальше. По всему выходило, что «маленькой елочке холодно зимой», но дальше первых двух строчек песню никто не мог вспомнить.
На нужной мне остановке из автобуса высыпало не меньше половины пассажиров. Включая тех самых любителей петь хором. И идти нам тоже было по пути. Они шагали впереди меня, громко разговаривая, хохоча и поздравляя всех встречных-поперечных с Новым годом. Я вздохнул. Снова появилось отчаянное желание дезертировать. Напроситься к этим вот ребятам в гости тоже. Их человек десять, если прихватят еще одного – никто и не заметит. Зато мне явно не придется либо решать какие-то там проблемы, либо натянуто и сложно общаться всю ночь. Не знаю, что хуже. И сбежать не получится, потому что автобусы скоро ходить перестанут, может этот уже и последний, а на такси в новогоднюю ночь при моих нынешних финансах – это весьма разорительно. Кроме того, такси нужно еще найти... А идти пешком далековато...
Девятиэтажный дом, где обитала семья Мельниковых был самым последним. Это в двадцать первом веке там дальше выросло еще несколько микрорайонов и здоровенный торговый центр. А сейчас сразу за домом начиналась заснеженная пустошь, и если бы был день, то было бы видно полосу леса вдалеке. Я направился к самому дальнему подъезду, проводив тоскливым взглядом веселую компашку, свернувшую на два подъезда раньше. Грохнула дверь, их голоса стихли. И на улице, как назло, наступила ватная тишина. Сквозь которую, конечно,
