Вячеслав Коротин - «Флоту – побеждать!»
– Убавьте прицел на одно деление, Василий Нилович – как раз в борт попадете, – посоветовал Кроун своему старшему артиллеристу.
– Ладно что вообще попадаем, Николай Александрович, – весело отозвался Черкасов. – Горит «Ясима» этот…
– Лейтенант, – послышался скрипучий голос Вирена, – выполняйте приказ командира.
На адмирала недоуменно посмотрели и Кроун, и сам Черкасов. Вообще-то на корабле в бою имеет право отдавать приказы такого уровня только его командир. И совет – не есть приказ. Но оба смолчали – не время было сейчас разбираться по поводу данного распоряжения младшего флагмана.
– Первая «А», – крикнул в телефонную трубку лейтенант.
– Здесь «А-один», – немедленно отозвался мичман Поливанов.
– Прицел меньше на одно деление.
– Есть, на одно деление меньше!
Через пятнадцать секунд носовая башня грохнула очередным выстрелом…
«Пересвет» рычал в сторону японцев всем бортом, но именно этот снаряд провожали взглядами, усиленными цейсовской оптикой биноклей, офицеры из боевой рубки броненосца. И он, как это ни удивительно, попал. Причем угодил как раз в небронированную носовую часть «Ясимы».
Почти четвертьтонной порции кованой стали хватило энергии пронизать и трехметровую толщу воды, разделявшую место падения и вражеский борт, и собственно борт. «Ясима» получил удар ниже пояса. Не броневого, просто под ватерлинию. Мощный траверс японского броненосца без особых проблем выдержал взрыв десятидюймового снаряда, чего нельзя сказать о железе борта – вырвало здоровенный кусок, и в образовавшуюся пробоину весело хлынула морская вода.
«Ясима» уже до этого принял своим корпусом несколько снарядов главного калибра с «Пересвета» и «Петропавловска», но большинство из этих попаданий были без особых проблем отражены главным броневым поясом, имевшим очень солидную, можно сказать избыточную, толщину. Зато в остальных местах броня имелась достаточно «жиденькая» и зачастую прошивалась даже средним калибром русских – половина шестидюймовых орудий правого борта броненосца к этому моменту уже вышла из строя. А кроме всего прочего, имелась уже пара дырок в корме. В полуметре от ватерлинии. И волны туда захлестывали регулярно.
Не прошло и пяти минут, как капитану первого ранга Сакамото доложили, что броненосец неспособен более поддерживать эскадренный ход – необходимо покинуть строй, хотя бы начерно заделать пробоину, только тогда можно будет попытаться дать узлов двенадцать-тринадцать. Пока же даже девятиузловую скорость держать опасно. Очень опасно.
Выбора не было – либо выйти из боевой линии в невероятно тяжелый для эскадры момент, но позже вернуться в строй и продолжить сражение, либо почти гарантированно погубить «Ясиму». Окончательно и бесповоротно погубить.
– Три румба влево! – наконец принял решение Сакамото.
А с «Петропавловска» почти тут же последовало подтверждение того, что решение это оказалось верным – двенадцатидюймовый снаряд пробил броню среднего каземата, устроив еще один локальный фейерверк на борту броненосца. Рвануло очень эффектно, и теперь «Ясима» мог стрелять на правый борт только из двух шестидюймовок. Одну из вышедших из строя еще имелись шансы сделать боеспособной через час-другой, остальные же потеряны безвозвратно. То есть, может быть, в заводских условиях их ремонт и представлялся возможным, но для этого сначала нужно было добраться до японского порта…
На «Пересвете» и «Петропавловске», увидев, что их общая цель покидает строй, дружно проорали «Ура!». Но расслабляться по этому поводу отнюдь не собирались – загудели электроприводы, и башни стали хищно перенацеливать свои орудия на новые жертвы. И не только башни, разумеется. Огонь, ведомый по «Сикисиме» и «Ниссину», усилился практически вдвое. И если на отлично защищенном японском броненосце это сказалось не очень фатально, то броненосному крейсеру, который стали разносить в пух и прах уже в восемь только двенадцатидюймовых стволов «Севастополь» и «Петропавловск», пришлось очень лихо.
За десять минут даже главный броневой пояс изделия фирмы «Ансальдо» пробило дважды, рванула кормовая башня главного калибра, длиннющие языки пламени вырывались из носового каземата, рухнула мачта, раскорежило четыре вентилятора, оба дальномера, выкосило более половины из состава расчетов палубной артиллерии.
Скорость, и так невысокая, упала на три узла, и «Ниссин» уже не был в состоянии вести следующие за ним «Якумо» и «Асаму» со скоростью броненосцев Того. Израненный крейсер тоже повалило влево. Хоть единственная мачта была сбита и не имелось возможности отдать соответствующие распоряжения ни флагами, ни по радио, но командир «Якумо» Мацути прекрасно понял, что флагман не ведет за собой, а выходит из боя. Поэтому поспешил передать на следующую в кильватере «Асаму» приказ временно увеличить ход на один узел, чтобы поскорее подтянуться к своим броненосцам и образовать хоть какую-то единую линию. Линию уже в пять против восьми…
Однако страдали от огня не только японцы – получив приказ адмирала Того стрелять индивидуально, командиры «Асахи» и «Сикисимы», не сговариваясь, приняли одинаковое решение: действовать по принципу «где тонко – там и рвется», то есть бить по наименее защищенным русским кораблям из находившихся в зоне поражения их орудий – по российским «недоброненосцам» «Победе» и «Пересвету».
– А вот и снова по нашу душу, господа, – мрачно процедил Вирен, когда невдалеке от скулы «Пересвета» вздыбился фонтан от падения японского снаряда. – Для первого пристрелочного – очень неплохо положили.
– Бог не выдаст, Того не съест, – попробовал пошутить Кроун, но ближайшие же минуты показали, что положение стало достаточно серьезным – по броненосцу изо всех стволов лупил «Сикисима», артиллеристы которого были лучшими на всем японском флоте. И попадания вскоре не замедлили последовать: сначала несколько снарядов среднего калибра попали по трубам, казематам и в броню, а потом двенадцатидюймовым взломало борт впереди носовой переборки. К тому времени уже имелась большая пробоина и за ней. Через нее вода попала в жилую палубу и поступала в подбашенное отделение, погреба, отделение минных аппаратов и динамо-машин. Последние пришлось остановить, а обслуживающий их личный состав срочно вывести наверх. Поскольку в носовую башню прекратилась подача электроэнергии, она перешла на ручное наведение и заряжание, что, конечно, сказалось на скорострельности. В подбашенном отделении остались отрезанные водой двадцать пять человек, но они продолжали свою работу, беспрестанно подавая наверх снаряды и заряды.
– Какую скорость можем поддерживать? – нетерпеливо обернулся к Кроуну адмирал.
– Пока знаю столько же, сколько и вы, ваше превосходительство, – спокойно ответил Вирену командир броненосца. – В машинном все в порядке – могут дать и шестнадцать узлов. А вот что творится в носовых отсеках – нужно ждать доклада…
Доклад «явился» буквально через несколько секунд в лице старшего офицера:
– Худо дело – переборки вспучило, могут и не сдержать. Почти наверняка долго не сдержат. Подперли чем можно, но это проблемы не решит, нужно либо снижать скорость до десяти-одиннадцати узлов, либо, что более, на мой взгляд, разумно, вообще выйти из кильватера и завести пластырь. Заодно и воду попытаемся откачать, и какое-никакое деревянное подкрепление поставить…
– Аполлон Аполлонович, – с неприязнью глядя на лейтенанта, процедил Вирен, – вы понимаете, что идет бой и выводить броненосец из линии сейчас совершенно недопустимо?
– Понимаю, ваше превосходительство, – спокойно глядя в глаза адмирала, ответил Дмитриев. – Я сообщил факты и свое мнение по этому поводу. А принимать решение вам.
Свежеиспеченный контр-адмирал посмотрел на лейтенанта отнюдь не с восхищением, но уже понял, что прав этот обер-офицеришка, а не он.
– Согласен, – процедил сквозь зубы младший флагман. – Выходим вправо. Поднять сигнал: «Имею повреждения. Эскадренный ход поддерживать неспособен до их исправления».
«Пересвет» стал постепенно отклоняться в сторону от генерального курса, что с удовлетворением отметили японцы: наконец-то и русский корабль линии был выбит из строя.
Десятидюймовые пушки «Победы» имели лишних пять тонн по сравнению со своими аналогами на «Пересвете» и «Ослябе». А дальнобойность их была ниже. С чего бы это?
А ларчик просто открывался: повышенная «дульная энергия» победовских орудий делала противопоказанными большие углы возвышения стволов. Поэтому на сверхдальние дистанции «Победа» стреляла похуже своих систершипов. Но на средних или малых ее двухсотдвадцатипятикилограммовые снаряды, за счет своей скорости, обладали таким чудовищным импульсом, что превосходили, наверное, даже и своих «коллег» калибром в двенадцать дюймов.
