Точка Лагранжа - Борис Борисович Батыршин
— Ну, всё же, не совсем… — возразил он. — В фильме они думали, что на самом деле летят в космос, а наши никаких иллюзий не испытывают. Знают, что это всего лишь очередное испытание и этап подготовки, который надо просто пройти.
— То-то и оно, что пройти… — вздохнул Лёшка, наблюдая за тем, как красные огоньки над стальной дверью сменяются зелёными. — А ну, как не пройдут — что тогда?
— Тогда… — Дима замялся, не зная, как ответить на этот вопрос, но он, похоже, был риторическим — Монахов повернулся и пошёл вслед за своими одноклассниками, потянувшимися за Геннадием Борисовичем к выходу из бункера. Дима ещё раз окинул взглядом зал, гермозаслонку, постоял возле чёрно-белого телеэкрана, на котором было видно, как обитатели «Астры» медленно, словно неохотно, покидают шлюзовой отсек — и тоже пошёл к выходу. Ребятам действительно предстоят непростые испытания — но ничуть не менее серьёзные маячили впереди и у него,— только, в отличие от его подопечных (следует ли сказать — «бывших?), в реальном космосе, а не на подземном макете-тренажёре.
Но — разве не об этом он мечтал уже много лет? Как говорил кто-то из древних: «осторожнее с мечтами, они имеют свойство сбываться…»
Впрочем, осторожность — это не про его, Димки Ветрова, планы и надежды. Не сейчас. Успеется — потом, когда он станет опытным, умудрённым, предусмотрительным и… старым. Как Быков с Юрковским в «Стажёрах»
Если, конечно, доживёт до этого дня.
— А почему именно эти двое? — спросил я. Дима ответил не сразу — сначала вопросительно глянул на отца, дождался его кивка и только тогда заговорил.
— Ну, видишь ли… за эти полгода, если считать от старта программы подготовки «юниоров» в конце октября, отсеялась примерно половина участников. Ваша… наша группа — одна из немногих, не потерявших ни одного человека. У других ушедших порой дольше, чем оставшихся — надо ведь и им пройти финальный этап первого подготовительного курса?
— Ага, значит это — своего рода экзамен?
— Так и есть. — подтвердил Ветров. — С самого начала предполагалось, что группы будут проходить его в смешанном составе, и мы готовы были даже разделять их при необходимости. Предельная численность участников эксперимента — шесть человек, то есть группу, сохранившей исходную численность в пять «юниоров», хочешь-не хочешь, а пришлось бы разделять.
— Но таких по счастью не оказалось. — добавил отец. — да не волнуйтесь вы, Ветров, никуда вы не опоздаете. Ваш автобус через два часа, отвезут в Жуковский, а оттуда военным бортом — прямо на Байконур. Ещё и в общежитие за вещами успеете зайти!
У меня всё с собой, в рюкзаке. — ответил Дима. Я его в гардеробе оставил. Так что никуда мне заходить не надо, подожду здесь…
Мы сидели в креслах, в холле первого этажа учебного корпуса. Бритька пристроилась у моих ног и вертела лохматой башкой, а Дима то и дело поглядывал на электрические часы, висящие на стене напротив нас над длинной стойкой упомянутого гардероба. Тётеньки в синих халатах (по-моему, в такие гардеробщиц одевают даже в Большом Театре) неодобрительно косились на Бритьку, а та в ответ улыбалась им до ушей — по-своему, по-собачьи.
— Это всё я понимаю. — сказал я. — Но вы, Дима, так и не ответили — почему именно эти двое? Я-то думал, их теперь отчислят из отряда…
Вопрос был не праздный. Двое «юниоров», чьим обществом моим друзьям придётся наслаждаться эти шесть недель, входили в единственную группу, понёсшую потери по дисциплинарным соображениям. Остальные отчисленные вылетали кто по здоровью, кто не справлялся с сумасшедшим темпом занятий; двое или трое ушли по семейным обстоятельствам. Но с группой «1-В» дело обстояло куда печальнее, и обстоятельства этого я знал из рассказов нашей боевой четвёрки — как и с причинами того, почему оставшиеся её члены не были отосланы по домам. Так что до Димы я доматывался, в сущности, напрасно — в сущности, мне просто хотелось послушать, как они с отцом будут выкручиваться из этой, прямо скажем, деликатной ситуации.
К моему удивлению, выкручиваться никто не стал.
— Влада… ты, наверное, знаешь об её удивительных способностях? — спросил наш бывший вожатый.
— Ещё бы не знать! Мало того, что она феноменальный вычислитель, так ещё и интуитивные способности к математике — щёлкает дифуры в уме, как орешки.
— Руководство Проекта сочло, что такое сокровище не должно пропадать даром, несмотря на несносный характер. Владе Штарёвой решили дать ещё один шанс.
— Одну группу развалила, довела до мордобоя с членовредительством, теперь пусть с другой попробует? — хмыкнул я. Сказанное не было преувеличением: Влада, весьма, надо признать, миловидная барышня, похоже, получала прямо-таки патологическое наслаждение, стравливая мальчишек, имевших неосторожность запасть на неё. Им ещё повезло, что когда вспыхнула драка, рядом оказался Стивен О'Хара, канзасец, с которым мы в «лазурном» были в одном отряде. Стивен, парень крепкий и решительный, и к тому же, претендовавший на неформальное лидерство в группе, дерущихся растащил — но при этом сам крайне неудачно скатился вниз по лестнице, ведущей в холл, заработал аж пять переломов и тяжёлое сотрясение мозга. На этом участие американца в «юниорском» проекте закончилось, а вслед за ним вылетели и два драчуна. Примечательно, что предмет ссоры стояла всё это время в уголке, в полнейшей безопасности, и не сделала ни единой попытки прекратить безобразие. «Юлька Сорокина», ставшая невольной свидетельницей всего этого (и получившая кулаком в ухо в попытке разнять дерущихся) утверждала, что на лице Влады была удовлетворённая улыбка…
— Что до Марка Шапиро, то тут вопрос политики. — заговорил уже отец. — Непосредственно в драке он не участвовал, но психологи, проанализировав развитие событий, сочли, что он подзуживал двух своих товарищей, провоцируя и без того назревавший конфликт.
— Да, он, вроде, не сошёлся характерами с одним из изгнанных, — подтвердил я, — вот и решил свести счёты. Знаю, ребята говорили…
— Но точно это, как ты
