Ц - 9 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

— Зачем ты вообще появилась? — тускло выговорил он. — Ну, вот зачем? Чтобы испортить жизнь и мне, и себе?

— Ты не выспался… — пробормотала Елена.

— Ну, да! — желчно усмехнулся Иванов. — Ходил всю ночь, паркет утаптывал, да гадал, когда мне рапорт подавать!

Женщина опустила ресницы.

— Боря… — ее голос звучал смиренно, но твердо. — Пойми, пожалуйста, одну простую вещь. Когда я стреляла в Гарина, это было не по заданию, а по моему личному пониманию сути. Я была убеждена… И убеждение это никуда не делось! Нельзя людям бездумно лезть в тайны мироздания! Вон, взялись материю изучать, атомы курочить, и что? Еле-еле сохраняем шаткий баланс на краю пропасти! Чуть что — и конец света! Атомная война, в которой не будет победителей! Это нормально, по-твоему? А Гарин исследует пространство и время, основы основ! И как я должна была поступить? Если никакого контроля за научными исследованиями нет, и не предвидится?

— Понятно, — криво усмехнулся генлейт. — И ты решила спасти мир от Гарина. А чего ж ты теперь спасаешь этого ученого-маньяка? Пусть бы рухнул спутник! На первой космической если, шваркнет почище всякой бомбы!

— Я, может, и творила мерзости, — сухо ответила Елена, — но есть же предел. Гарины меня спасли, а я буду подленько хихикать, ожидая их гибели?

Вздохнув, Иванов тяжело осел на стул, и взял обеими руками безвольную ладонь фон Ливен.

— Я не знаю, как выкручусь, — сказал он негромко, — как мы выкрутимся… Но… Я никогда не забуду ни тебя, ни того, что было между нами. И того, что могло бы быть, но не свершилось. Ладно, еще не всё дорешено… Выздоравливай!

Борис Семенович встал и зашагал к двери. Его догнал слабый женский голос:

— Я люблю тебя!

Иванов задержался на пороге, сминая счастливую улыбку, рвущуюся к губам, и вытолкнул трудные, но желанные слова:

— И я… Тоже.

Тот же день, позже

Московская область, объект «В» п/я 1410

Больше мы не ставили опасных опытов. Не перемещали в прошлое даже писклю Пика. Наложили табу.

Помню, целый день ходили с Дим Димычем вокруг хронокамеры, судили да рядили. Ладно, там, двойники начнут шататься по институту, а если само время зашатается? Если из-за наших идиотских корректировок временной поток возьмет, да и разветвится надвое? И что тогда делать? Пылко теоретизировать, гадая, может ли делиться Вселенная, коли она бесконечна? Или опытным путем нащупывая, насколько минимально необходимым должно быть микровоздействие, дабы не нарушить ход времени?

Так ведь подобное не тянет даже на ситуацию «обезьяна с водородной бомбой». Подумаешь… Ну, рванет «Эйч-бамб». И что? Банальная локальная катастрофа. Что-то вроде тупого туриста, носком сапога поковырявшего муравейник. А мы-то способны восколебать весь космос… Или замах не по рангу? Ох, лучше не проверять…

«Займитесь вплотную тахионами, исследуйте их вдоль и поперек! — вдохновенно изрек Иваненко, ухмыльнувшись затем в манере Воланда: — И пишите докторскую, коллега!»

— Опять ошибка! — досадливо покривился Киврин, сбивая меня с мысли. — Такое впечатление, что детектор захлебывается, забивается, как фильтр в карбюраторе!

— Да черт его знает, — пожал я плечами, бегло оглядывая приборы. — Тут что угодно думать можно. Та же ускорительная секция… Магнитное поле, вроде, защищает ее от тахионного излучения. А вдруг сверхсветовые частицы прогрызают дырки в самом пространстве?

— Здорово! — воскликнул Володька.

Внезапно комингс перешагнул сам директор. Он тяжело дышал, словно после хорошей пробежки.

— Миша! — сердито гаркнул он. — Ты почему на звонки не отвечаешь?

— Бли-ин… — я звонко шлепнул себя по лбу. — Я радик дома забыл!

— Гаси всё к такой-то матери! — заорал Иваненко, взмахивая кулаком. — Амеры, суки, хотят на нас спутник сбросить! Сейчас он над Атлантикой. Вроде как, сбой в программе, двигатель доразгона не сработал… Короче, войдет в атмосферу, и ударит по нам прицельно, якобы на нештатно-баллистическом спуске!

Я хлопнул по красной кнопке, и поднял голову.

— Сколько у нас времени? — мой тон был замороженно-спокойным.

— Полчаса, от силы!

— Надо демонтировать хотя бы эмиттеры! — уперся я.

— Какое, к черту, демонтировать?! — заорал директор, надсаживаясь. — Объявлена эвакуация, автобусы будут минут через десять, будем свозить людей к Нижним Дубкам, подальше от зоны полного поражения!

— Ну, так эвакуируйте! — повысил я голос. — Все журналы наблюдений, всё, что только заначено в первом отделе — грузите и вывозите! Но не бросать же ценное оборудование! Оно денег стоит…

— Делайте, что хотите! — взбесился Дим Димыч. — Но, чтобы через двадцать минут вас тут не было!

— Не будет, — пробурчал я, — умотаем на «Ижике».

— Ага! — поддакнул Киврин.

— Убил бы… — выдавил Иваненко, исчезая в дверях.

Володя нервно хихикнул.

— Распсиховался шеф!

— Распсихуешься тут… Володь, спросить забыл… Ты со мной?

— Здрасте! — обиделся аналитик. — Конечно!

— Тогда дуй к Ромуальдычу, хватай у него инструменты. А я на четвертый!

— Щас я!

Честно говоря, нутро мое ёкало — неприятно находиться под прицелом. Дурак на моем месте утешился бы тем, что плотные слои развалят ИСЗ, и до земли долетят лишь оплавленные катышки. Но я был чуть умнее среднестатистического придурка.

Если нас ждет действительно спланированная атака, то амеры обязательно защитят свой спутник-снаряд и термоизоляцией, и толстыми стенками. Кинетический удар выйдет такой силы, что фугас хилой петардой покажется.

«Вот же ж, сволочи… — думал я, бегом взбираясь на четвертый этаж. — Ракетой не достать, так они решили нам «Космос-954» припомнить… Ла-адно…»

С ходу вырубив подачу «ликстричества», я оставил лишь аварийные лампочки. Мрачный красный свет разрисовал круглые бока эмиттеров багровыми бликами. Словно натеки густой крови…

Морщась, я подхватил дежурную сумку с ключами.

«Работай, давай, а не готическим фантазиям предавайся!»

Заскрипели туго стянутые гайки из тускло блестевшего циркония. Во мне толкнулось раздражение. Блин, до чего же жалко терять столько народного добра! Только-только всё устоялось, и на тебе!

Ладно, там, эмиттеры вывезем. А хронокамеру? А ускорительную секцию? Да там за сутки не управишься! Одних магнитов тонн десять! А сколько кишок у криогенной системы… А детекторы? Ведь только установили! И — херак! — нету! Ну что ты скажешь…

— Не одно, так другое, — шипел я с натугой, звякая ключом, — не другое, так третье…

Забухали гулкие шаги по трапу, и вся эмиссионная секция огласилась бодрым ворчаньем:

— Етта… Сантехника вызывали?

— У меня поллитры нету, — прокряхтел я, одолевая хитрый болт, и чуя, как теплеет внутри.

— Будешь должен! — басисто хохотнул Вайткус, с ходу включаясь в работу.

— Володь, ты тогда концы отбрасывай! Хотя бы кабелей — провода отрежем, на хрен…

— Бу-сде!

— «Царевичи» все архивы перетаскали, — докладывал Ромуальдыч, ловко орудуя гайковертом, — пошли детекторы снимать. А Корнеев с Почкиным и Приваловым внизу сейчас. Камера приварена, так хоть магниты разобрать на сегменты. Девчонки таскают… етти, как ты говорил… компы! А Галка на крыше бдит, спутник еттот драный высматривает…

— Здорово! — обрадовался я, тут же растревожась. — Слушай, а как же всё это хозяйство вывезти? «КамАЗ» с той, второй камерой, убыл, мы его даже разгрузить не успели, а ничего другого не прибыло. Не на «Ижике» же переть!

— Не боись! Етта… Вояки три «ЗиЛа» бортовых шлют, заводские должны пару «КрАЗов» подогнать, а тот самый «КамАЗ» разгружается в колхозном амбаре, вот-вот причапает!

— Ну, и молодцы мы! — вырвалось у меня, и Ромуальдыч гулко захохотал.

Киврин хихикнул, с треском отгибая конец жесткого, негнущегося кабеля.

Неожиданно ожил интерком.