Пункт назначения 1978 (СИ) - Громов Виктор

Ирка молчала. В глазах ее мелькнуло злорадство. Мелькнуло и угасло. Но этот миг успел меня напугать.

– Не поеду! – проговорила она одними губами, без звука.

Ко мне уже подскочили. Хотя я и не пытался сбежать, схватили с двух сторон за руки, скрутили. Настроены они были серьезно. Я представил себе, как бы сам вел себя в подобной ситуации… И окончательно скис. Если сейчас Ирка не заговорит, то меня отведут в милицию, а она пойдет домой одна. Благо ключ лежит под ковриком.

Ирка молчала. Смотрела на меня исподлобья и ждала.

– Девочка, – не выдержал один из мужчин, – ты его знаешь? Этот твой брат?

Она молчала…

– Ир! – я буквально взмолился. – Ты чего молчишь?

– А ты чего меня тащил? – Внезапно ответила она.

Мужики переглянулись. Их хватка слегка ослабла.

– Так он тебе брат?

Ирка кивнула.

Меня отпустили. Хлопнули по плечу, сказали наставительно:

– Вот что, брат. Ты бы хоть попытался найти с девочкой общий язык. А то так в милицию, не ровен час, загремишь. Она у тебя вон какая продуманная.

– Попытаюсь, – пообещал я.

На душе стало совсем тоскливо. Я четко осознал, что из квартиры Ирка добровольно не уйдет. Последняя надежда оставалась на дядю Толю. Если он, конечно, сегодня вернется. Если нет, придется встречать весь этот ужас лицом к лицу и бороться цыганскими методами. Другого способа я попросту не знал.

Как там сказала Лачи? У меня все получится, если не струшу и не отступлю? Так вот, я не отступлю, даже если струшу. Обратной дороги у меня нет. И третьей попытки мне не дадут.

Половину дороги Ирка шла первая и молчала. Я тоже не спешил с ней вести беседы. Я теперь вообще не был уверен, Ирка ли это. Точнее не так. Я не был уверен, кто говорит со мной: моя сестренка или то, что управляет ее разумом извне. Я все никак не мог выбросить из головы торжествующий блеск в таких родных и любимых глазах.

Не хотелось верить и в то, что бороться придется не только с чужеродным злом, но и с собственной сестрой. Хотя, по всему выходило, что будет именно так.

Потом Ирка вдруг словно оттаяла, словно то, что что отравляло ее разум, исчезло. Она придвинулась ко мне, сунула ладошку и робко предложила:

– Давай мириться?

От нее больше не исходило угрозы. Сразу стало легче дышать. Нечто ушло, отступило. Пока…

– Давай, – согласился я.

– Мирись-мирись-мирись… – завела она.

Я хотел верить в ее искренность, но у меня получалось плохо. Больше я не мог ей доверять. Все ее слова казались мне ложью, продиктованной мороком.

Ирка закончила мирилку, прижалась ко мне и доверительно прошептала:

– Я кушать хочу. Пойдем домой?

Я вспомнил, что в сумке сиротливо болтаются три оставшихся бутерброда, но предложить ей не рискнул. Пусть будет так. Домой так домой. Пусть тварь думает, что все идет по ее плану. А там мы еще посмотрим, кто кого.

Окна у соседей были закрыты. Я привстал на цыпочки, заглянул. Со двора внутри квартиры не было видно никого. В подъезде я все равно не сдержался и, не обращая внимания на Иркины возмущенные взгляды, нажал кнопку звонка. Тишина. Опять тишина. Мог бы и не стараться. Ни дяди Толи, ни его семейства дома не было.

Наш ключ все так же лежал под ковриком. Моя последняя надежда канула в небытие. Мать не вернулась. Ирка подняла ключ и протянула мне.

– Открывай сама, – сказал я, – как взрослая.

Она обрадовалась, словно ей предложили нечто несусветное. Запрыгала на месте, правда, быстро утихомирилась, вставила ключ в замок, повернула, первая зашла внутрь. Дверь я запер на два оборота. Ключ в замке оставлять не стал. Вынул и украдкой опустил в карман брюк. Почему? Да кто его знает. Так мне отчего-то было спокойнее. Я словно оставлял за собой путь к спасению.

Ирка сбросила сандалии, вприпрыжку пронеслась по коридору, стукнула пальцами по зеркалу и юркнула в нашу спальню. Скоро послышался звук крутящейся пластинки. А потом раздалась музыка. Снова «Бременские».

Я зашел следом, начал переодеваться. Ирка лежала на кровати, на животе, подперев кулаком подбородок, и болтала в воздухе согнутыми ногами. Ей все нравилось. На подушке перед ней был разложен мамин журнал. То ли «Крестьянка», то ли «Работница». Где только взяла? Впрочем, какая разница.

– Суп будешь? – спросил я, натягивая треники.

Ирка наморщила нос, повернулась ко мне.

– Суп? Фе-е-е-е… А что еще есть?

Я даже не удивился. Предложил:

– Могу пожарить яичницу с колбасой.

– Давай! – она перелистнула страницу и уточнила: – А ты умеешь?

Я кивнул. Эх Ирка, если бы ты знала сколько всего я умею. Ты бы очень удивилась.

Сковорода нашлась в духовке. Чугунная, тяжеленная. Как говорила бабуля, такой сподручно грабителей встречать. Раз, в лоб и наповал. Убойная штука. Я ею драться не собирался. Налил масло, разжег огонь.

Потом настругал ломтиками колбасу и кинул жариться. По кухне поплыл вкуснейший аромат. В животе заурчало. И я вдруг понял, что тоже голоден. Странно, почему? Вроде недавно ели. Я бросил взгляд на часы. Ого! Почти пять! Ничего себе загулялись! Тогда не удивительно. Надо быстрей отправлять на сковороду яйца.

В кухню просочилась Ирка, встала на пороге, посмотрела, как раскалываются в моих руках скорлупки, сделала жалобные глаза.

– Чего тебе? – спросил я настороженно.

Она переступила с ноги на ногу.

– Олежек, я в туалет хочу, а дверь заперта.

Хотелось сказать: «И правильно! Нечего шататься одной!» Хотеть не значит сделать. И я произнес:

– Ириш, мне нужно еще пять минут. Потерпи. Потом я тебя провожу.

Она взбеленилась:

– Спятил? Ты что теперь везде будешь со мной ходить? Я маме пожалуюсь!

Не знаю, что она себе думала, но глупая угроза на меня не подействовала.

– Жалуйся кому хочешь, – сказал я, – еще посмотришь, что скажет тебе мать.

Ирка фыркнула и пулей вылетела из кухни. А я порадовался, что предусмотрительно спрятал ключ.

Яичницу сделал от души – на шесть яиц. Так, чтобы хватило наверняка. Пока она доходила, нарезал хлеба, помыл помидоры, поставил тарелки. Выключил газ. Глянул на часы. Прошло всего шесть минут. Надо вывести Ирку, а то ору потом не оберешься.

Бременские музыканты пели заграничную колыбельную. Я пошел в спальню и остановился на пороге. Ирки не было.

– Ир! Иришка! Ты где?

Сердце заколотилось в груди. Мой вопрос остался без ответа. От этого сделалось еще хуже.

– Ир, ты в прятки что ли решила поиграть? Вылезай! Не смешно. Обедать пора.

Тишина. Я подошел к проигрывателю и выключил пластинку. Казалось, если не будет музыки, я смогу услышать сестру. Дыхание. Шорох. Любой звук. Я замер и прислушался. Бесполезно. Тогда быстро нагнулся и глянул под кровати. Пусто, конечно, пусто, не дура же она прятаться здесь, на виду.

– Ну, Ирка, – сказал я уже совсем недобро, – не выйдешь, найду сам и поставлю в угол. Вместо обеда.

Чуть подождал. Не вышла.

Я пробежался по всей квартире. Заглядывал за шторы, проверил шкаф. Подергал ручку закрытой двери. Осмотрел окна. Ирки нигде не было. В голове моей царил полный хаос. Куда она делась? Не испарилась же? И тут меня осенило. Рванул в коридор, дернул входную дверь на себя. Так сильно, что, не встретив сопротивления, едва не завалился назад. Дверь послушно открылась.

Глава 24. Портрет

Не заперто. Что за чертовщина? Я выглянул в подъезд. В сердце еще тлела надежда, что Ирка прячется где-то поодаль, что затаилась, что ждет, когда я начну извиняться.

И хрен с ним, я не гордый, от меня не убудет.

– Ир! – крикнул я. – Ира!

И эхо разнесло мой голос во все стороны, прокатило по лестничным пролетам, донесло до потолка, ударило в окна.

– Ир, ну хватит! Я больше не буду, честно!

Если эхо считать откликом, то я получил отклик. Только от Ирки ответа не было. Во мне всколыхнулось раздражение – где только эта срань взяла ключ? Я же его спрятал. Неужели стащила? Сердце опасно заныло. Не дай Бог! Там рядом лежало и цыганское противоядие – заговоренный пепел! Вдруг и его взяла?