Национальность – одессит - Александр Васильевич Чернобровкин
Держала заведение семья старообрядцев, которых при советской власти и позже невежды, в том числе и я, называли староверами. Первые — это раскольники, отказавшиеся признавать новые обряды патриарха Никона, а вторые — язычники, поклоняющиеся славянским богам. Отец, кряжистый, густоволосый и длиннобородый, облаченный в белую рубаху навыпуск с красной вышивкой по вороту и подолу, черную жилетку и шаровары, заправленные в сапоги, орудовал за стойкой, центральное место на которой занимал медный трехведерный самовар, а рядом были стопки белой керамической чайной посуды. Жена в белом платке, заколотом булавкой под подбородком, и белом сарафане с красной вышивкой трудилась на кухне, выглянув всего раз, чтобы посмотреть на необычного посетителя. Родителям помогали старшие дети: две дочери-погодки, старшей лет пятнадцать, простоволосые, с косой до задницы, одетые в красные сарафаны с желтой вышивкой, перехваченные желтой лентой под невыразительными у обеих сиськами, и обутые в лапти, благодаря которым передвигались бесшумно, и сын лет одиннадцати, одетый в точности, как батя, и старавшийся — до смешного — подражать ему в движениях и речах.
Зайдя в чайную, я поздоровался с порога, как здесь принято. В будни по утрам здесь пустовато, а сегодня заняты все три длинных восьмиместных стола, причем за одним даже десять человек, еще двое расположились у торцов. Видимо, рядом что-то типа молельного дома, и после богослужения пришли сюда. При этом оба четырехместных столика пустуют. Старообрядцы застряли в позднем средневековье, когда человек не существовал вне общины, не было «я», а только «мы». Они не пьют спиртное, не курят, не лапают девок, не буянят, не сквернословят, не обманывают, не бедствуют, но при этом и не шикуют, только часы носят серебряные или золотые на цепочке из того же металла. Чай пьют из блюдца, громко сёрбая, даже остывший, и вприкуску. Кусочек наколотого сахара макают в чай, потом откусывают намокшую часть и запивают. В промежутках между сёрбаньем разговоры разговаривают, в том числе заключают деловые сделки. Акцент сибирский — с четким «о». Не знаю, как они оказались в Одессе, когда правительство всячески помогает переселяться на Дальний Восток, но не сомневаюсь, что после революции вернутся туда по своей воле или не очень. Поскольку я тоже не курю, не ругаясь матом, не выпендриваюсь, не беден, не появляюсь здесь пьяным или с тяжкого похмелья, а выпивший мало — это трезвенник, меня считают своим, отошедшим по каким-то причинам от старых обрядов, но ведущим праведный образ жизни.
Я вешаю пальто на один из шести деревянных колышков вешалки, прибитой к стене, и на полку над ними кладу шапку. Едва сажусь за четырехместный столик, как возле него бесшумно материализуется старшая дочь Агафья, девка на выданье, которая с первого моего визита строит глазки, а я, тупой, не замечаю.
— Как обычно? — спрашивает она.
Я киваю молча. Если заговорю, обязательно ляпну какой-нибудь комплимент, который при непритязательной внешности девицы, низкой самооценке и полном отсутствии чувства юмора будет принят за издёвку, как уже случились в один из моих первых визитов.
Подают здесь китайский зеленый плиточный чай, но могут заварить и байховый или черный, который называют, как и китайцы, красным. Белого или желтого нет, а после того, как я спросил о них, утвердились в мысли, что я приехал сюда из их краев, а когда узнали, что из Порт-Артура, сочли чуть ли не родственником. К чаю подают разнообразную выпечку: пирожки, ватрушки, расстегаи, булочки… «Как обычно» — это расстегай с ливером и два пирожка с маком. Сёрбать из блюдца я не желаю, поэтому мне наливают чай в стакан в серебряном подстаканнике и приносят вместе с серебряной ложечкой и сахаром-песком в белой керамической сахарнице.
Я неторопливо съедаю расстегай и пирожки, запивая крепким ароматным чаем. Когда проведешь ночь с красивой женщиной, всё кажется вкусным. Позавтракав, оставляю на столике серебряный полтинник, почти треть из которого — чаевые. Пальто не застегиваю, потому что идти метров пятьдесят до «Мужской парикмахер А. Покровский».
Это было помещение шириной метра три и длиной около пяти, пропахшее табачным дымом и одеколоном, в котором у входа стояли три старых кресла и журнальный столик с несколькими газетами, а дальше три приделанных к полу, вертящихся кресла, каждое перед отдельным большим овальным зеркалом в резной раме и столиком, на котором располагались ручные машинки для стрижки волос, ножницы, опасные бритвы, салфетки, стаканчики для пены, кисти для бритья, флакончики с одеколонами… К столешнице спереди прибит одним концом кожаный ремень для правки бритвы. В противоположной от входа стене находилась дверь в следующую комнату. Мастеров было двое, а клиентов всего один, поэтому шестнадцатилетний подмастерье Станислав Цихоцкий, перебравшийся из Польши в Одессу вместе с родителями года три назад, сидел во втором вертящемся кресле, читал газету. Увидев меня, сразу отложил ее на полку и заулыбался.
В Москве я купил первую попавшуюся безопасную английскую бритву «Жилет» с помазком, стаканчиком для пены и дюжиной лезвий, уложенных в деревянную коробку, обтянутую черной кожей и с позолоченной застежкой, за десять рублей и еще дюжину запасных за два пятьдесят. В Одессе увидел германские бритвы и лезвия в два раза дешевле. И те, и другие, пока не такие безопасные, как в будущем, постоянно режусь, да и выбривает опасная лучше, поэтому иногда хожу в парикмахерскую. Сперва брился у маэстро Августа Покровского, тоже поляка, но обратил внимание, что подмастерье орудует бритвой четче, попробовал у него — и стал постоянным клиентом.
— Побреемся и подстрижемся покороче? — завязывая на мне белоснежную салфетку, спрашивает Станислав, светло-русый, с тонкими усиками под носом, одетый в чистую, наглаженную, бледно-голубую рубашку, поверх которой черный фартук, и темно-серые брюки и обутый в черные туфли, похожие на балетки.
— Да, — отвечаю я.
Подмастерье берет одну из трех ручных машинок и ножницы, начинает быстро и четко укорачивать волосы на моей голове. Мне нравится смотреть в зеркало, как элегантно он работает. Движения точные, уверенные. В детстве меня стригли такими же машинками, пока не появились электрические, так что было, с кем сравнивать. В то время большинство парикмахеров, даже в мужских залах,
