Князь Федор. Куликовская сеча (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич
Горянка порывисто шагнула в сторону, невольно восхитив меня своей твердостью и решительностью; я позвал ее по имени — но гордая черкешенка даже не обернулась…
— Да стой же, Евдокия! Есть еще один путь — и он не предполагает ни бесчестья, ни смерти в бою!
Телохранители гордой княжны — наверное, все-таки княжны, раз глава враждебного роды именуется князем! — уже поравнялись со мной, прожигая яростными взглядами. Но в этот раз Дахэжан все же обернулась, и властным жестом остановила нукеров, поспешивших схватить за сабли:
— Я слушаю.
Ох, какой сталью сверкнул ее взгляд!
— Вы можете вернуться домой с сильной дружиной — дружиной, что с легкостью разгромит войско Абата, и бросит его голову к вашим ногам.
И вновь взгляд черкешенки просветлел — более того, ее глаза столь счастливо засветились, что меня оторопь взяла от того, каким теплом они способны ласкать мою душу…
— Вы отправитесь со мной? Поможете справиться со злодеем⁈
Блин, какая же страстная надежда прозвучала в ее голосе! И как тяжело теперь отказывать… Горько усмехнувшись, я отрицательно мотнул головой:
— Прости княжна, но у меня также есть долг — долг перед моими людьми и моим княжеством… Но обернись по сторонам — сколько здесь твоих сородичей? И сколько из них владеет оружием? Сотни нукеров, что за дарованную им свободу уничтожат Абата!
Черкешенка лишь разочарованно повела плечами:
— У нас хватит серебра лишь на пару десятков воинов — на эти деньги я желала выкупить брата и наших мужчин. Но этого числа все одно не хватит, если Абат УЖЕ захватил наш дом… Или же добрый князь желает купить мне воинов на свое серебро?
Последние слова черкешенка произнесла с легким вызовом, но одновременно с тем и надеждой — ведь на что еще ей надеяться?
— Не совсем так. Но я помогу вам даровать свободу стольким нукерам, сколько вам потребуется для верной победы… Только скажите мне, как на языке черкесов будет звучать приказ «бей татаров»?
Во взгляде девушки последовательно промелькнули понимание, изумление — и неожиданное уважение. Так, словно я в самый последний миг сумел нащупать правильное направление — и наконец-то сделал шаг в нужную сторону… Секундой спустя она негромко ответила — причем глаза ее хищно так блеснули:
— Зэхэкъутэн тэтархэр!
…Остаток дня мы провели в рабочей суете, продавая меха и воск (большая часть действительно ушла к Марко по оптовой цене) — и на вырученные деньги покупая русских невольников и оружие. Самое простое оружие — затрофенные татарами топоры, легкие, плетенные из лозы калканы (даже без металлических умбонов, только обтянутые кожей)… Да пять десятков дротиков-сулиц — и ведь их пришлось искать по всему торгу!
Именно ратников удалось выкупить всего семнадцать человек — достаточно здоровых и крепких, чтобы могли взять оружие в руки. Не желая лишний раз раскрывать своих планов и боясь невольной утечки, посвящать освобожденных невольников в наши планы мы не стали. Нет, мы просто коротко объяснили, что нам нужны воины, и скоро освобожденным полоняникам представится возможность отблагодарить своего благодетеля верной службой… А пока они могут нормально поесть и отдохнуть, вкусив сладкий глоток свободы.
Собственно, Дахэжан я также ничего не разъяснял — лишь попросил заночевать ее на галере со всей дружиной, предупредив, что обязательно пошлю гонца, когда у нас все будет готово… Что именно и как, объяснять не стал — ну а девушка не стала переспрашивать, поняв, что до поры я ничего лишнего рассказывать не буду.
Тем не менее, моей просьбы заночевать на галере со всей дружиной Дахэжан послушалась…
Микола, как мы и уговорились, доставил груз рыбы и ушел в море еще до вечернего пения муэдзинов, с высоты минаретов призывающих верующих мусульман к намазу. С наибольшим волнением я ждал последней вечерней молитвы, отмеряя время по солнцу — и боясь, что еще до намаза увижу следующий с севера казачий струг…
А после, когда муэдзины действительно пропели в последний раз — как раз в районе семи часов вечера — я уже неотрывно смотрел на излучину реки, ожидая, когда же, наконец, появится струг с «рыбаками»! При этом отчаянно боясь, что что-то пошло не так, и судно с казаками так не появится по какой-то неизвестной мне причине…
В этот период в голове роились совершенно безумные идеи — как например, напасть на охрану рабских загонов с наличными силами. С учетом пополнения из выкупленных невольников и нукеров Дахэжан, у меня бы собралось восемь десятков воинов… Не так уж и мало — и пробиться к любому из загонов, освободив несколько сотен невольников, этих сил бы хватило.
Но! Но, несмотря на кажущуюся малочисленность «силовиков» в Азаке (сотня татар, по полсотни стражей от каждой Таны), общие силы рабской и купеческой охраны уходят за тысячу человек. Плюс экипажи обеих галер генуэзцев (почитай, морская пехота), плюс боеспособное ополчение обеих колоний, состоящее из бывших и действующих моряков… Это еще тысяча человек — и если при нападении повольников у меня есть твердые основания полагать, что итальянцы запрутся в своих замках и никуда не полезут, то в случае бунта рабов они наверняка вмешаются.
Учитывая же, что в каждом из пяти загонов баб и мужиков примерно пополам, что оружия на продажу, хранящегося на складах у базара, не хватит и на пару сотен воинов, что до набата мы успеем освободить невольников лишь одного загона… Короче, второго восстания Спартака мне никак не поднять.
Стоит ли и говорить о том, какое счастье я испытал, когда на заходе солнца из-за излучины Дона вдруг вынырнул знакомый казачий струг, следующий на юг аж из Гребни⁈
Глава 21
…- Ну, братцы, с Богом. Отталкиваемся веслами…
Приказываю я негромко — но в абсолютной тишине, царящей на струге, мой голос слышен каждому из ратников. И сидящие на носу воины, а также гребцы правого борта дружно уткнули лопасти весел в деревянный причал и пристань, отталкиваясь от них… В то время как сам я невольно перекрестился — при этом подумав о том, что как-то очень быстро усваиваю местные религиозные традиции, ненавязчиво проникающие буквально в подкорку подсознания.
Или же во мне просто просыпается «память предков»? Кто знает, кто знает…
Оба струга отплыли от причала один за другим; наши кормчие немного поколдовали с рулевыми веслами так, чтобы развернуть суда носом по течению. После чего мы со скоростью реки, несущей свои воды в Азовское море, двинулись к причалившим метров за двести от нас генуэзским галерам.
Воины безмолвствуют — в том числе и выкупленные нами невольники, хотя глаза последних бешено сверкают! Ну конечно — ведь им дали шанс поквитаться с активными участниками местной работорговли и, по сути, бенефициарами разбойничьих татарских набегов…
На реке довольно темно, и крупные силуэты галер на расстоянии едва различимы — и это очень хорошо: значит, наши струги сейчас не видит и корабельная стража. Сегодня, помимо ярко светящих звезд, небосвод украшает и растущая луна — но ее регулярно закрывают набегающие, рваные облака, терзаемые ветром… Да и потом, весьма маловероятно, что имеющаяся на галерах стража следит за Доном. Нападений морских или речных разбойников именно в Азаке ранее не случалось, и на галерах дежурит от силы по десятку воинов (это мы выяснили наверняка). Задача последних состоит в том, чтобы не пустить на корабли всякое ворье, желающее поживиться всем, что плохо лежит…
Причем из этого десятка бодрствует от силы трое дозорных, меняющихся с товарищами по часам.
А как было бы хорошо, если бы гребцами на фусте также являлись рабы! Но, увы, нет — несмотря на то, что Генуя активно использует рабов в качестве гребцов на галерах, и в Азаке с рабами вообще проблем нет, экипажи обеих фусте укомплектованы свободными моряками. Все просто: судно небольшое, так что тридцать-сорок арбалетчиков и артиллеристов, а также офицеров, размещенных на борту, совершенно недостаточно, чтобы защитить себя от вражеских нападений в Азовском море. Потому-то человек шестьдесят гребцов на фусте служат также и морской пехотой…
