Злая Русь. Зима 1238 - Даниил Сергеевич Калинин
В зале повисла напряженная тишина, которую пронзает лишь голос князя:
— Тумены поганых действительно вернулись поредевшими от Переяславля, заметно поредевшими. Боярин Евпатий сообщил мне, что до города добралась владимирская рать и дала темнику Субэдэю бой, сократив рать его вдвое и успев отступить в крепость. И пусть татар еще много, но столь великое число воев тяжело прокормить, и враг это понимает лучше нас. Потребовав же передать дань припасами, поганые сами указали на свое слабое место. Мы откажем врагу! И тогда…
— Княже, позволь мне слово молвить.
Мой голос, в тишине внимающей Юрий Ингваревичу гридницы расслышали все. И князь, с некоторым неудовольствием посмотрев в мою сторону, все же согласно склонил голову:
— Говори, воевода.
Я благодарно поклонился, после чего твердо произнес, смотря прямо в глаза правителю Рязани:
— Нужно соглашаться на предложение поганых — но выдвинуть при этом свои условия.
Вспыхнувший было в зале ропот мгновенно потушил ледяной голос князя:
— Это какие же такие условия?!
— Мы дадим им съестные припасы только после того, как поганые сами сожгут все свои пороки. Не разберут, а именно сожгут их — до заката текущего дня. Иначе, когда рати наших союзников…
Тут я обвел присутствующих насмешливым взглядом, и продолжил:
— Иначе, когда новые рати наших союзников из Чернигова и Владимира придут к нам на помощь, мы похороним все воинство поганых в нашей земле. Также, как похоронили тумены Бури, Кадана и Бурундая под Пронском и Ижеславцем! Пора бы уже хану узнать, что подкрепления с юга не придет — это сделает его сговорчивее.
Князь, внимательно посмотревший мне прямо в глаза, без обиняков спросил прямо в лоб:
— Но ты ведь только что сам говорил, что поганые попробуют ударить, когда мы откроем ворота, разве не так?
Я позволил себе злорадную ухмылку:
— А мы не будем открывать ворота. Мы позволим навести два-три перешейка через ров напротив бреши, и пригласим поганых во главе с Батыем войти в Рязань. Сами же встанем на стену «гуляй-города», разместим там большую часть стрелков из дружины, приготовим обе тысячи конных гридей. Когда хан и его ближники перейдут ров и втянуться вглубь города, мы вновь сожжем перешейки огнем станковых стрелометов, отрезав поганым путь назад! А сквозь проходы в телегах, что мы тут же откроем, по головному отряду врага ударят и пешие дружинники, и всадники. Последние пусть атакуют навстречу друг другу вдоль вала, замыкая кольцо вокруг ворогов, а пешцы ударят в лоб! Ну и лучники добавят, куда же без них… Если все удастся, мы угробим верхушку орды — нет, так перебьем несколько сотен отборных поганых, что станет лучшей тризной по вероломно убитому ханом Федору Юрьевичу!
— ДА-А-А-А-А!!!
— ГОЙДА!
— Слава воеводе Георгию Елецкому!!!
Собравшиеся в гриднице пришли в самое настоящее неистовство — столь им глянулась моя задумка! И если изначально кому-то могла не понравиться предложенная мной хитрость как подлая (с точки зрения татар так оно и есть), то напомнив об убийстве сына Юрия Ингваревича и истребление его посольства, я целиком и полностью обосновал свой план. И даже напоминание о языческом обряде провода усопших не вызвало отторжения у собравшихся — христианство еще не окончательно вытеснило местные языческие традиции и обряды, по крайней мере, безобидные. Какой тризна и является — хотя то, что я предложил, на самом деле есть откровенная месть…
Впрочем, в данном случае лично мне ближе такое понятие, как справедливо воздаяние!
Гул и гомон бояр, витязей и младших князей стих не сразу даже после того, как Юрий Ингваревич поднял руку, призывая их к тишине. И лишь дождавшись, когда все смолкнут, он не удержал торжествующей улыбки, твердо припечатав:
— Быть посему!
Бату-хан, получивший ответ кагана Юрги от бледных от страха послов, разъяренным тигром метался по шатру, где позволил остаться лишь старому лису Субэдэю, спокойно взирающему на взбешенного ларкашкаки и лишь довольно щурившегося при каждом глотке горячей шурпы. Проклиная хитрых орусутов, поставивших его в тупик, Бату сыпал самыми грязными ругательствами, сбивая ногами встречающиеся на его пути подносы с вяленым мясом и подушки… Наконец, он замер на месте, тяжело дыша:
— Что скажешь, старый друг моего деда?! Верно ли я понимаю, что орусуты и сами захотели заманить нас в ловушку?!
В шатре хана повисла напряженная и продолжительная тишина, прерванная спустя лишь некоторое время спокойным, даже ленивым голосом Субэдэя:
— Я рад, что засада очевидна для тебя. Впрочем, ты замышлял против врага хитрость — так отчего же тебя злит то, что он отвечает тебе взаимностью?!
Легкая улыбка тронула губы старого лиса, но Бату было не до веселья:
— Так что нам делать?! Еда вскоре кончиться, идти и дальше на север, оставив в тылу непокоренного кагана, мы не можем! Послы видели его рать — она еще велика, в ней хватает батыров, в том числе конных, а город разделен на несколько внутренних крепостей. А потому штурмовать Арпан мы также не можем из-за будущих потерь — орусуты упрямо защищают ее, мы положим здесь не менее половины нашего воинства, Субэдэй! При этом Югри прямо сказал: тумены, оставшиеся на юге, истреблены. И вряд ли он врет — туаджи от темников я не получал уже множество дней. Да еще и рать из Улайтимура пришла ему на помощь, а значит, он не врет и о помощи из Чернигова… Тем более, без нее орусутам ни за что бы не удалось справиться с Бурундаем и Каданом! Так что мне делать?!
Улыбка покинула губы нойона, и тот заговорил уже без всякой благодушности в голосе:
— Даже тигр может отступить перед стаей голодных волков — отступить, сохранив себе жизнь, в этом нет бесчестия. Но когда стая распадется, тигр вернется и покарает всех, кто посмел бросить ему вызов!
Бату-хан неожиданно успокоился — слова верного сподвижника его великого деда удивительно точно совпали с его собственными мыслями.
— Значит, мы уйдем?
Субэдэй согласно склонил голову:
— Уйдем. Чтобы сохранить силы и вернуться сюда летом — этим или следующим, не столь важно.
