Вадбольский - Юрий Никитин
Горчаков хорош, очень хорош. Чувствуется, что влиятельная родня воспитывает своих отпрысков всесторонне, готовя к трудной службе государевой. Мало устроиться по протекции на теплое место, надо продвигаться по служебной лестнице, где необходимы упорство, знание, трудолюбие.
Я чувствовал себя полным ничтожеством, когда он, постоянно выигрывая схватку, всякий раз терпеливо объяснял мои ошибки и указывал, как исправить.
После часа занятий я взмок и едва дышал, а он оставался свежим, как английский огурчик, и я уважительно прочувствовал, как его гоняли в родовом поместье с детских лет, в то время как дети простолюдинов и купцов игрались в песочке.
— Быстро схватываешь, — сказал он одобрительно.
— До твоего уровня, — сказал я, едва переводя дух, — мне как черепахе до Олимпа!
— Вскарабкаешься, — заверил он. — Не зря же сумел добраться из глухой Сибири. Тоже, кстати, подвиг.
Я вздохнул, на душе тяжесть побольше, чем была у Сизифа на плечах.
— Всё верно, — проговорил нехотя, словно признаваясь в тяжком проступке, — Драться не умею, не хочу… и стараться не буду. Все эти attaque de battement, attaque retenue, feinte d’attaque, attaque de gauche, battement de prime phrase, d’armes action d’escrime, vitesse не для меня, не люблю, я книжник, я Овидия читаю!
Его брови взлетели выше, при всей невозмутимости я заметил в его глазах тщательно скрываемый интерес. Новые термины, которые я вообще-то почерпнул из словарей современного спортивного соревнования, говорят прямым текстом, что я знаю больше о воинских приемах, чем преподают на военной кафедре. И то, что не хочу им учиться, не говорит о том, что не знаю их хотя бы на уровне начинающего.
— Но ты выходил из драк победителем, — напомнил он.
— Только за счёт скорости и ударной мощи, — пояснил я честно и добавил про себя, спасибо аугментации, но это пока не наткнусь на действительно сильных.
Он сказал задумчиво:
— Тогда тебе нужно избегать дистанционных боев…
— Размажут с дальней, — признался я.
Он усмехнулся.
— Я заметил, всё поворачиваешь так, что противник сам навязывает тебе ближний бой. Или тебе бросают вызов, а там уже ты выбираешь оружие.
— Верно, — согласился я. — Пока везет.
Он сказал с сочувствием:
— Подумай, как устоять и на дистанции. Везти будет не всегда.
— Пока не вижу, как.
Он примирительно усмехнулся, сделав вид, что верит. Мы собрали оружие и пошли прочь из зала воинских упражнений.
Я вздыхал, учиться драться не хочется, это как вернуться в детство, где все мы были дикими, тупыми и решали детские проблемы ударами кулаков или пинками. Но я и тогда был ботаником, но, к великому счастью, наступил перелом. В обществе наконец-то сообразили, что именно ботаники становятся как самыми богатыми, что для простого народа так важно, так и самыми могущественными, а мощь стала определяться наконец-то не размером дубины.
Однако здесь мне не там, нужно продумать, как в самом деле повысить мощь, особенно на дистанции. В старину говорили: «Молодец против овец, а против молодца сам овца». Я сейчас молодец против сокурсников, но уже третий курс, боюсь, сумеет меня обломать. Не говоря уже о тех, кто на службе империи или у знатных фамилий. Там вообще звери, перед которыми я даже не овца, а ягненок.
Кликухи даются с первого знакомства, и даже самые несправедливые так прилипают, что годы и годы уходят на то, чтобы от них избавиться. Да и то получается далеко не всегда.
Наши аристократы ещё при вступлении приклеили мне прозвище «сибирская деревенщина», «безграмотный лапоть», хотя как раз в грамоте я показывал лучшие результаты, Горация и Овидия шпарил наизусть, что только вызывало неприязни ещё больше.
Но после тех стычек на курсе меня начали побаиваться задирать. Не все, конечно, но если бы не увидели мои кулаки в действии, меня бы пинал почти каждый, мир жесток.
К счастью, реальной магии почти ни в ком нет, решает пока что физическая сила, а я уже показал, что если на деревенщину сядешь, то слезешь с выбитыми зубами.
И всё-таки либо не все усвоили, что могу дать сдачи, либо не верят, либо кто-то решил, что втащит этому сибирскому увальню, и получит толику внимания.
Это я узнал через пару дней, когда мы с Равенсвудом шли из учебного корпуса в библиотеку, а кто-то громко и резко окликнул:
— Эй ты, деревенщина!
Я спросил Равенсвуда:
— Это тебя?
Равенсвуд юмора не оценил, гордо выпятил грудь:
— Я потомок хозяев половины Италии!
— Кого же он, — пробормотал я и оглянулся.
К нам вальяжной походкой двигается плотно сбитый парень, он крикнул издали:
— Это ты, дурак и деревенщина, посмел поднять руку на графа Клингхоффера?
— Клингхоффер получил то, — ответил я, — на что нарывался.
— Не увиливай! — рявкнул он, стараясь сделать голос пострашнее. — Ты либо на коленях попросишь у него прощение, либо будешь отныне мыть очко в моем туалете!
Я нахмурился.
— А третий вариант?
— Третьего нет!
— Будет, — пообещал я. — Я капитан Неочевидность, не знал?
Он проигнорировал мои слова, понял что-то по моему лицу, спросил в удивлении:
— Ты что, до сих пор не знаешь, кто я?
Я предположил:
— Какое-то говно на палочке?
Он побагровел вытащил из ножен саблю.
— Хочешь дуэль?
Похоже, я должен был испугаться и поспешно согласиться на все его условия насчёт просьбы прощения на коленях перед Клингхоффером, а он будет рядом хорохориться и говорить, что это он меня заставил, но я поинтересовался:
— Дуэль? А какие условия…
— Немедленно! — заорал он. — И без всякого…
Я с силой ударил в середину его широкого лица, там самое больное место, нос, и самое слабое, даже не кости, как многие полагают, а тонкие хрящики. Услышал хруст, кровь брызнула во все стороны ого как щедро, бретер рухнул на задницу и с криком накрыл обеими ладонями сломанный нос.
— А-а-а…
— Хорошо поёшь, — сказал я. — Дискант или фальцет? Рекомендую в церковный хор, с руками оторвут.
Равенсвуд ухватил меня за рукав, с силой потащил в сторону. Я не стал упираться, он уже выказал себя знатоком как законов Империи, так и правил Лицея, а он оттащил подальше и сказал свистящим шепотом:
— Ты чего? Это же сам Глебов!
Я в недоумении пожал плечами.
— Вроде бы Бога зовут иначе…
— А ты только Бога боишься?
— Ну да, — ответил я. — Я же христианин, даже православный до упора.
Он скривился, ну да, среди молодежи уже нет-нет да и проскользнет крамольнейшая идея, что Бога нет, потому я то ли на голову отбитый, то ли старомодный, как Марфа Посадница.
Уже в нашей комнате он заговорил жарким шепотом:
— Он
