Агитбригада 2 (СИ) - Фонд А.

— Ты Морозов? — перебил разбушевавшегося проповедника Гудков.

— Отец Епифан, — прогудел проповедник.

— Ты мне не отец, — зло ощерился Гудков, — я своего отца хорошо помню. Он такой дурней не страдал.

— И заблудшие души… — начал было Епифан, но Гудков опять перебил:

— Это ваши сектанты Григория нашего побили?

— Не знаю о чём ты, — осторожно ответил Епифан.

— Ночью принесли нашего агитбригадовца в бессознательном состоянии, — сказал Макар, — он в село ходил. Твоих фанатиков работа?

— Народ в Яриковых выселках сплошь мирный, мухи не обидит, — заявил Епифан категорическим тоном.

— Ага, только весь скот за одну ночь перерезали, — ядовито подколол его Зёзик.

— Ты раб божий… — начал было Епифан, но приход другого человека не дал ему закончить.

Здоровенный курносый мужик, с пудовыми кулачищами и раскудрявым чубом, вошел в молельный дом и зло зыркнул на нас:

— Это кто тут святого человека обижает? Ворвались в дом молитвы и пальбу подло устроили!

— А ты кто такой? — и глазом не моргнул Гудков, — вали давай отсюда. Мы сами разберёмся.

— Меня зовут Митрофан Анучин, — нахмурился мужик.

— А-а-а-а! тогда ясно, — растянул губы в улыбке Гудков, — главный сатрап на селе и эксплуататор?

— Кто эксплуататор⁈

— Ты! — палец Гудкова уставился на Митрофана, — трёх малолетних батраков не ты ли, случаем, в рабстве удерживаешь?

— Уже наплели! — зло прищурился Анучин, — небось Степанов, гнида такая, наврал?

— Неважно кто, — оборвал его Гудков, — зато теперь мы точно знаем, что ты контра и мироед! И депешу в город отправили. Так что жди гостей, эксплуататор хренов! Мы вашу эту богадельню враз искореним!

— Ах ты ж падла! — зарычал Митрофан и бросился на Гудкова, размахивая кулачищами.

Еле растащили.

— В холодную его! — хватаясь за шею, прохрипел Гудков, — сейчас из города следователь приедет, а мы потом сходку сельской бедноты проведем! Ещё посмотрим, что люди скажут!

— Проводите! — прохрипел Митрофан, которому парни сдавили горло и закрутили руки назад, — люди вам скажут, что враньё всё это! И что ты тогда делать будешь? Ноги мне целовать и прощения просить⁈

— Да там сектанты одни, ты же сам видел! Они же фанатики! Что они тебе скажут⁈ — возмутился Зубатов, утирая кровь с разбитой брови.

— А где Епифан делся? — выпалил Бывалов, удерживая Митрофана в захвате, — как это он так незаметно улепетнул?

— Как улепетнул? — прохрипел Митрофан, — бросил меня тут одного! У-у-у-у, ирод!

— Ты за свои грехи сам отдуваться будешь! — коротко бросил ему Гудков и велел нам, — Семён и Жорж, тащите его в холодную.

— А где ключ? — спросил рациональный Боборович.

— У председателя, — почесал взъерошенную голову Гудков и развёл руками.

— А что, мы с этим к председателю искать его потащим? — выдал сентенцию Жорж (он всегда, когда волновался, начинал выражаться путанно).

— Тащите его к холодной, — распорядился Гудков парням, затем кивнул на меня, — а председателя с ключом пусть Генка найдёт. Зря что ли брали его⁈

— И дитё в вертеп свой сатанинский втягиваете! — прохрипел Митрофан, тщетно пытаясь вырваться.

— Дай ему в зубы, — посоветовал Зёзик Бывалову.

— Сам дай! — возмутился Семён, — я подержу, а ты дай!

— Тихо вы там! — вызверился Гудков и вытащил наган, — давайте, действуйте, а мы Епифана этого вашего поищем. Здесь есть запасной выход? Или он через окно сиганул?

Пока они переговаривались, я выскочил из дома молитв и понесся в сторону двора, где жил председатель сельсовета.

Бежать было не так уж и далеко, но дорога была мокрой, глинистой, её развезло, так что, пока добежал — запыхался.

Влетел я в дом вислоусого председателя в тот момент, когда он и вся его семья ужинали.

На покрытом вышитой скатертью длинном столе стояли миски, тарелки, мисочки, горшки, кувшины и супницы. И вся эта посуда была заставлена всевозможной снедью: пироги с мясом, пирожки с рыбой, пирожки с грибами, оладушки, запечённый гусь, тушенная картошка со свининой, тушенная капуста с мясом, жаренные шкварки с луком, гусиный паштет, домашняя колбаса с чесноком, блины с творогом, и ещё всякая еда помельче, типа мочёных яблок или хрустящих огурчиков из бочки — от смеси вкуснейших запахов мой желудок сделал salto-mortal’e и жалобно квакнул.

— З-здравствуйте! — от неожиданности чуть заикнулся я. Настолько разительно отличалась спокойная и по-мещански уютная обстановка в доме председателя от того, что творилось сейчас в доме молитвы сектантов.

— Ты из агитбригады? — вытаращился на меня хозяин, не замечая, что самогонка полилась прямо в тарелку с парящим мясом.

— Ага, — кивнул я и добавил, — извините, что прерываю ужин, но Гудков велел ключ от холодной у вас взять.

— З-зачем? — теперь уже заикаться стал вислоусый.

— Да Митрофана вашего посадить туда надо, — ответил я.

У председателя аж выпала чарка из рук, покатилась по столе и со звоном упала на пол, рядом заголосила хозяйка и ещё какая-то женщина постарше.

— Это что ж творится? — мелко перекрестился вислоусый, но заметив мой взгляд, в последний момент отдёрнул руку.

— Ладно, идём быстрее! — велел он и мы поспешили к сельсовету, где уже нас дожидались парни.

Примечательно, что народ в селе то ли попрятался, то ли им вообще плевать на всё это было. Но никто не бежал спасать Митрофана и проповедником. Да и комсомольцы где-то подевались.

По дороге я не удержался:

— А где вы мясо берёте, раз в селе животных нет? — спросил я.

— Где надо — там и беру, — неожиданно зло буркнул председатель и не стал со мной разговаривать.

Парни впихнули побитого Митрофана в холодную, а сами пошли с председателем составлять акт задержания. Я же остался во дворе один.

Сунулся было в сельсовет. Но на меня замахал руками Бывалов, мол, иди отсюда не мешай.

Ну ладно. Не буду им мешать.

И я тогда побежал обратно к дому молитвы, но там было пусто и тихо. Куда девались Гудков с остальными, поймали ли они Епифана — совершенно непонятно и спросить было не у кого. Все дома стояли с тёмными окнами — село словно вымерло, лишь где-то далеко-далеко, аж на конце другой улицы гавкала собака.

Ничего не понимаю.

Я пожал плечами и решил идти на агитбригаду. А то мало ли. Могут же бандиты пойти туда, а там только девчата и Гришка без сознания.

Поэтому я пошел по освещаемой ущербной луной дороге обратно. Но не бежал. И так набегался за день, но всё равно шел быстро по раскисшей глинистой дороге.

— Эй! — тень возникла у меня на пути, что я от неожиданности чуть не свергся в канаву.

Оружия у меня не было, но я моментально вытащил нож, который заимел привычку таскать с собой постоянно.

— Ты с агитбригады же, да? — тихо прошелестел голос.

Женский. У меня аж отлегло от сердца.

— Да, — сказал я, продолжая сжимать нож.

— Что там случилось? — рядом появилась вторая тень. Голос тоже был женский. — Мы выстрелы слышали. И люди бежали из дома молитвы.

— Вы кто? — спросил я.

— Прихожанки мы, — несмело сказала женщина, — меня Настасьей звать.

— Это которая Мария Магдалена? — не удержался от подколки я.

— Нет, Мария Магдалена — это вот она, а я — Саломия-мироносица.

— Митрофана вашего в холодную замели, — сказал я, — а Епифан сбежал. Так что думаю, вам будет лучше отсюда тоже уходить. Утром из города следователь приедет, богадельню вашу закрывать.

— Ох! — пискнула одна из них. В темноте я не рассмотрел кто.

— Нам некуда бежать, — всхлипнула Настасья.

— Ну тогда не знаю, — пожал плечами я, — раз вы входили в гарем Епифана, то не думаю, что ваша участь будет лёгкой.

— Епифан, говоришь, сбежал? — зло переспросила вторая, Акулина, оставив без внимания подколку про гарем, — вот гад, нас даже не предупредил.

— Не до того ему было, — хмыкнул я и добавил, — если вопросов нет, то, пожалуй, пойду я.

— А как же мы? — брякнула Настасья и я воззрился на неё с недоумением.