Николай I. Освободитель. Книга 4 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич
— А вы и подсолнечник выращиваете здесь? Для него разве тут не слишком холодно? — Удивился я. Вроде бы в моем времени подсолнечник выращивали сильно южнее, в Причерноморье и на Кубани.
— Да, семечка здесь на севере к сожалению, не пошла, — кивнул генерал. — А вот в южных губерниях, я слышал, уже несколько полноценных маслозаводов открыли, там подсолнечник растет хорошо.
Идея делать растительное масла из этой культуры лежала, что называется, на поверхности. Мне даже не пришлось ничего делать для ее внедрения: засадить пару десятков гектар подсолнечником, выдавить прессом масло и отвезти на нижегородскую ярмарку, где это дело и разрекламировать. Несколько газетных статей, предложение поставлять паровые прессы в кредит, и вот за четыре года в России появилось уже десяток относительно крупных масляных производств.
Так-то Россия и раньше себя вполне обеспечивала растительным маслом даже без подсолнечника. Его давили из семян конопли, льна и даже из кедровых орешков, однако подсолнечник в «этой лиге» выигрывал по всем статьям. Подсолнечное масло имело наиболее нейтральный вкус, лучше подходило для готовки и благодаря отличному выходу с единицы площади получалось просто дешевле. Так что имелся у него еще и значительный экспортный потенциал, что было отдельно приятно.
— А как крестьяне вообще относятся к ликвидации крепости? — Вновь задал вопрос Юсупов. Борис не раз при мне высказывался за дарование людям воли в той или иной форме, несмотря на то, что его отец был одним из самых крупных землевладельцев, и соответственно — крепостных имел несколько десятков тысяч душ.
А вообще в высшем обществе бытовали на сей счет совершенно разные мнения. Кто-то говорил, что крестьянам не нужна свобода, а нужна земля, и ликвидация крепостного права без оной принесет только новые проблемы вплоть до бунтов и массового их вымирания. Кто-то вообще считал крепостных не способными к свободному существованию, подобно давно одомашненным животным, мол без мудрого пригляда барина то ли сопьются сразу то ли с голоду подохнут.
— Вы знаете, ваше сиятельство, — Киселев задумчиво осмотрел наколотый на вилку груздь, отправил его в рот, прожевал и продолжил, — люди рады. Просто рады получить свободу. Оно вроде кажется, что в жизни обычного землепашца из государственных или удельных ничего особо и не меняется, им и раньше не в пример с помещичьими крепостными жилось куда свободнее но все же… Мне кажется им даже дышится от этого легче. Может, кстати, в том числе и поэтому они помирать меньше стали.
— Ну да… — Протянул Юсупов, все же для петербургских князей и прочих дворян, оторванных от жизни простого народа, было достаточно непривычно рассматривать крепостных не как говорящий скот, а как таких же соотечественников, как их обычное салонное окружение.
По статистике, собранной для меня Военным министром, почти треть смертей солдат в мирное время приходилось на два пункта — утопление и самоубийство посредством оружия. Они вместе составляли около тридцати процентов. Если пересчитать на абсолютные цифры получалось что в год от тоски и невозможности приспособиться к суровому армейскому быту Россия теряла около десяти тысяч человек. Натурально — пехотная дивизия.
В это время важность психологического здоровья сильно недооценивают, но я рассчитывал на то, что освобождение крестьян приведет в том числе и к стремительному увеличению численности населения России. Простая математика: люди будут меньше умирать и больше рожать.
При таком подходе поставленная цель в двести миллионов человек к концу века в принципе кажется вполне достижимой. Особенно если революций не допускать и потерь территорий. А если территориями еще и дополнительно прирастать, то глядишь и на все двести пятьдесят замахнуться будет не грех.
Глава 17
БАБАХ! — Орудие исторгло из себя облако порохового дыма, и в полет отправилось стандартное для артиллерии этих лет чугунное десятифунтовое ядро. Преодолев где-то за три секунды отмерянную версту, оно, как и положено, угодило в специально для этого сделанную насыпь. На ней краской были отмечены перемежающиеся белые и черные контрастные круги, образовывавшие такую себе огромную мишень. На той стороне из-за насыпи выскочил боец и флажным семафором отмаяковал место попадания снаряда, а специально приставленный к орудию офицер из артиллерийского училища исправно занес в толстую прошитую тетрадь результаты этого — ровно как и каждого предыдущего — выстрела.
Одновременно с этим, порядком уже задолбанный расчет принялся перезаряжать пушку. Учитывая то, что выстрелов за прошедшие дни было сделано уже несколько сотен, канониры к этому моменту порядком устали, как физически, так и морально. Даже с учетом периодической смены расчётов.
БАБАХ! — Чуть дальше выстрелило еще одно орудие, у которого ствол даже на вид был существенно длиннее, чем у первого, но команда обслуги выглядела такой же уставшей. С них ручьями тек пот, и это при том, что по октябрьскому времени на улице было совсем не жарко.
— И что ты хотел мне показать? — Я повернулся к Михаилу и вопросительно задрал бровь.
— Ну как же, — брат от такой постановки вопроса даже растерялся немного, — стальные пушки. Сейчас отстреляем и будем принимать на вооружение.
О том, что длящаяся чуть ли не десять лет эпопея по попытке замены чугунных пушек, относительно дешевых, но крайне массивных и требующих большого конского парка для своей транспортировки, а также более удобных, но при этом существенно более дорогих бронзовых, на стальные вышла на финишную прямую, я естественно знал. Вот только без особых подробностей: во-первых, не видел смысла лезть в епархию брата, который занимался русской артиллерией, с большим интересом пропадая порой неделями на производствах и полигонах, а во-вторых, на это просто не было времени. Тем более, что из Михаила к двадцати пяти годам вышел вполне себе разумный и местами даже одаренный молодой человек, с крепкими познаниями как в гуманитарных, так и технических дисциплинах, не чуждый самообразованию и открытый всему новому. Не знаю, каким великий князь был в той истории, но тут из него получился вполне достойный генерал-фельдцейхмейстер, и я был даже рад, что хотя бы насчет русской артиллерии у меня ближайшие годы голова не будет болеть.
— Я, Миша, много раз видел, как стреляют пушки, — я усмехнулся и покачал головой, — и то что они стальные, а не бронзовые, сильно на общую картину не влияет.
— Ну да… — Брат явно не ожидал такой отповеди и заметно расстроился. Я тяжело вздохнул, ну вот как объяснить увлеченному человеку, что потеря целого дня — три часа верхом от Питера в одну сторону и три часа обратно — при том вале текущей работы, которая на меня свалилась после отъезда Александра — это слишком дорогое удовольствие. Впрочем, можно считать это таким себе видом отдыха — выезд на природу для общения с братом.
— Ладно, — я ободряюще хлопнул Михаила по плечу, — показывай свое хозяйство. Что удалось сделать, над чем сейчас работаете.
— Хорошо, — улыбнулся начальник русской артиллерии и принялся показывать стальные орудия. — Тут у нас десятифунтовый единорог. Ничего нового — просто поменяли бронзу на сталь. Получилось дешевле чуть ли не пять раз. Ну и легче, правда совсем не на много.
— А что насчет опытов с казнозарядными и нарезными орудиями? — Задал я самый главный интересующий меня вопрос. То, что стальные пушки будут дешевле и легче таких же бронзовых и чугунных, было понятно и без испытаний. Для этого хватало знаний из школьного курса физики за шестой класс.
— Ничего, — сморщился Михаил и пояснил. — За эти годы все перепробовали. Понятно, что просто обычное чугунное ядро в нарезной ствол не засунешь, оно просто не пойдет по нарезам.
— Нужны ведущие пояски, — понимающе кивнул я.
От первого орудия — соблюдая все же определенную дистанцию на всякий случай — мы неторопливо разговаривая двинул к следующему, за нами на некотором отдалении двинула вся свита и конвойные казаки.
