90-е: Шоу должно продолжаться - Саша Фишер
В общем, я занял стратегически-пассивную позицию, сделал одухотворенное лицо и принялся слушать разговоры. Большую часть их которых мне была совершенно непонятна.
— …а мы тогда подошли к Гундабаду с севера, — активно помогая себе жестами, рассказывал субтильного вида паренек лет восемнадцати, волосы его еще не были внушительной длины, но он явно к этому стремился. Лоб перехватывал хипповский хайратник. Одет он был в джинсы, плохо сшитую рубаху с широкими рукавами. Из той же самой тонкой синтетической тряпки, которой тут все стены были затянуты. На груди таинственно мерцала брошка, по виду явно стянутая из бабушкиной шкатулки с устаревшими украшениями. — А там стена проломлена! Ну, мы, значит, заходим, щиты наизготовку. Орки нас заметили, только когда мы к их костру подошли. Они миски побросали, мечи схватили, а Азог начал орать, что это не по правилам.
— Азог из Красноярска? — перебил его другой толкиенист. В тельняшке и с выбитым зубом.
— Нет, другой, — рассказчик помотал неровными патлами. — Из Подмосковья. Он вообще нервный. Начал кричать, прибежала Варда, она у них была командным мастером. А у нас уже замес начался. Мы почти всех орков перебили, кто-то обратно к костру сел. Началась рулежка. Азог орет, меч свой сломал. В общем, Варда замахала руками и сказала, что ничего этого не было, мы не могли зайти в Гундабад, он вообще в пещерах. И завалила нас камнями.
— Ничего себе, мастерский произвол! — возмущенно поддержал «тельняшка». — А вы тогда что?
— Ничего, пошли в мертвятник… — вздохнул герой несостоявшегося штурма Гундабада.
— На красноярских хоббитских игрищах такого не было, — резюмировала маленькая кудрявая девушка.
Колыхнулась ткань, впуская в комнату полноватую дамочку в очках, ту самую, которую все здесь называли Галадриэлью. Иногда сокращали до Галы. В руках она несла эмалированную кастрюлю.
— Волшебное зелье подано! — заявила она. — Только чур сильно пока не напивайтесь, давайте не пугать журналиста!
В числе всех прочих, мне тоже передали кружку, наполовину полную жидкости цвета компота. Из любопытства попробовал. Хм… На удивление даже неплохо. Эльфийская волшебница со своими помощницами весьма творчески подошла к «трем топорам», и при помощи варенья, яблок, меда, корицы и еще каких-то специй, которые я не смог опознать, этот шмурдяк превратился в чем-то даже в изысканный напиток.
Глотнув «зелья», парень в тельняшке взялся за гитару. Тренькнул по струнам и запел незнакомые слова на знакомый мотив.
— Три года маялся на нарах в Барад-Дуре
Три года Мордор мне пришлось топтать.
И на моей эльфийской прежней шкуре
Вдруг начали чешуйки прорастать.
Три года жить немытым и небритым.
И раз в неделю пайку получать,
А вместо ног остались лишь копыта,
Вот не совру, век воли не видать!
Слова «толкиенутого блатняка» народ знал, так что песенку подхватили. А я слушал, и думал, что на самом деле не худшая идея. Вполне дополняющая мысль про каверы. Еще вчера, до того, как уйти, я успел услышать, как Астарот подпевает Курту Кобейну. И английский его был, мягко говоря, из бед и огорчений. А вот если на музыку нирваны положить годный русский текст, то может получиться что-то вполне удобоваримое, даже в исполнении Астарота.
Додумать мысль я не успел. Звонок в дверь раздался еще до того, как песня о тяжелой жизни бывшего эльфа, которого беды и лишения сделали свободным орком. Очкастый Саурон сразу занервничал и засуетился, уронил свою кружку на ковер. Но пятно его особо не испортило, а просто гармонично вписалось в узор других подобных.
— А как зовут журналиста? — спохватился Саурон и оглянулся на плетельщика кольчуги.
— Иван, — отозвался тот, не отрываясь от своего занятия. Кольчужное полотно уже покрывало его колени, как бабушкин свитер. — Иван Мельников.
— А по отчеству? — громким шепотом, будто журналист за дверью мог его услышать.
— Алексеевич, — усмехнулся «кольчужник», а я опять подумал, что кажется, я его знаю. — Но он нормальный мужик, можно просто Иван.
В дверь снова позвонили, и Саурон торопливо выскочил из комнаты. Толкиенисты притихли, начали переглядываться. Приосанились, как умели. Поправили свои частично игровые одежды.
Через минуту в комнату вернулся Саурон, слегка сбледнувший с лица. А следом за ним — мужик лет тридцати. Элегантный, с волной светлых волос над мужественным лицом героя голливудских боевиков и плакатов о счастливом советском будущем. Костюм на нем был явно не производства фабрики «Большевичка». Но без галстука, вместо рубашки — водолазка. Но, судя по виду, купленная вовсе не на барахолке.
В общем, он был здесь неуместен, как сиськи Памелы Андерсон на постере с Брюсом Ли.
— Всеобщий привет, — сказал он, сверкнув идеальными зубами. — Я Иван Мельников, можно Иван, можно Ваня, можно даже Вано. Где тут можно расположиться?
— Здорово, Вань! — «кольчужник» ссыпал свое творение себе на ноги, отряхнул штаны и поднялся. Они пожали друг другу руки, как старые знакомцы. Ну да, в принципе, по возрасту ровесники. Одноклассники, может? — Здесь по-простому. Где жопу прижал, там и место.
— Понял-принял, — кивнул журналист и, не чинясь, сел прямо на пол. — Ну что, может для согрева беседы — по коньячку? — он извлек откуда-то плоскую бутылку. — А то я что-то на ваших лицах вижу смущение и замешательство, а мне вы нужны полные огня и боевого задора. Ну так как? Вам можно? Владыка Толкиен дозволяет?
Раздались несмелые смешки.
— Да можно, можно, — фыркнул «кольчужник». — Народ, давайте тару, Вано угощает!
Наблюдать за работой журналиста было интересно. Мужик быстро и без проблем втерся всем в доверие, подбодрил парой шутеечек, отвесил несколько рискованных комплиментов девчонкам. И вот он уже звезда вечеринки, обитатели «мордора» образовали вокруг него на ковре кружочек и наперебой рвутся отвечать на его вопросы, посвящая в таинства своего небанального увлечения.
Особенно многословен был толстый Горлум, который, заглушая всех, вещал что-то занудное с претензией на академический слог. На середине его спича, Иван сделал вид, что поправил диктофон, но на самом деле выключил запись. Так ловко, что никто даже внимания не обратил.
— Так, допустим, теорию я примерно уловил, — сказал он, дождавшись момента, когда Горлум прервется, чтобы вдохнуть
