Капитан (СИ) - СкальдЪ
Теперь, когда основные вопросы прояснились, перешли к более мелким деталям, обсудив роль миноносцев и прочих транспортников, на которые по случаю войны поставили сколько-то пушек. Сейчас они теоретически могли ловить японских рыбаков и вносить хоть какой-то вклад в общее дело.
Совещание заняло больше двух часов. В окончании Храбров многих удивил, предложив выпить за успех будущего рейда. Он самолично достал из бара две пузатые бутылки и вызвал Егория Афанасьева. Заранее предупрежденный вестовой мигом расставил на столе все необходимое — бокалы, легкую закуску, шоколад и орехи с пряностями.
— И откуда у вас такой необычный виски? — Дабич ловко подхватил бутылку и прочитал надпись на этикетке. — «Банзай», надо же, интересное название.
— Собственно, виски у японцев пока так себе, ничего особенного. Они лишь налаживают его производство. Конкретно этот мы в количестве нескольких ящиков взяли на одном из пароходов в качестве приза. Для всех собравшихся я приготовил презент по паре бутылок. Но тут главное символизм! — Храбров дождался, когда Харитонов всем разлил и поднял бокал. — Банзай, господа!
— Банзай! — дружно откликнулись капитаны. Даже на лице вечно недовольного Андреева появился намек на подобие улыбки.
Следующие пять дней прошли в рабочем деловом режиме. Крейсера и миноносцы штатно готовились к выходу в море, исправляли мелкие недочеты, бункеровались, проверяли боекомплекты, провиант, запасы свежей воды и все прочее, что полагалось в подобных случаях. По инициативе Храброва с них сняли треть деревянных шлюпок и баркасов, которые во время сражения давали прекрасную пищу для разгорания огня. Кроме того, с «Богатыря» удалили две 37-мм и четыре 47-мм пушки, поставив на освободившееся место самодельные броневые щиты.
Тем временем, в городе под большим секретом передавалась служебная информация о том, куда и зачем идет отряд. Везде фигурировали пролив Лаперуза и восточное побережье, про Корею никто и ничего не говорил. Как бы Храбров не относился к части капитанов, их профессиональным и личным способностям, подобное молчание свидетельствовало о том, что хранить секреты они умели. Прямо сейчас большего и не требовалось.
Колчак и Дитц занимались тем, что с помощью наблюдателей пытались выявить различные подозрительные элементы. В силу дефицита времени особых успехов от них ждать не приходились, но телеграф и телефон они взяли под контроль уже на второй день. На данном поприще наметились первые разногласия как со своим адмиралом Гауптом, так и с генерал-майором Колюбакиным. Различные доброхоты и крикуны уже успели пожаловаться на «драконовские» методы, которые ущемляют честь и свободы порядочных поданных Российской Империи. Если бы Храбров заранее не провентилировал данный вопрос, все могло бы приобрести более неприятный вид и привести к конфликту. А так он еще раз посетил Гаупта и Колюбакина, более подробно рассказав им о том, каких именно масштабов достигает шпионская активность японцев. Причем достигает под боком, на самом виду, а никто и ничего не делает.
Пока отряд готовился, выходившие на разведку миноносцы принесли известие, что в море были замечены два новых японских крейсера. Один удалось опознать как «Асаму», второй же остался неузнанным. Все это свидетельствовало о том, что самураи осознали исходящую от «Наследника» опасность и передали Камимуре дополнительные вымпелы. Данные меры работали против Владивостокского отряда, у противника вновь появился перевес в водоизмещении и орудиях, но зато теперь Макарову в Порт-Артуре стало малость посвободнее. Храбров не сомневался, что Степан Осипович сумеет этим воспользоваться, тем более, соответствующая шифровка в его Штаб ушла.
С сухопутного фронта новостей пока не поступало. На реке Ялу стоял Восточный отряд Манчжурской армии под командованием генерала Засулича. По отзывам, человеком тот был неуступчивым, смелым, и так просто с Ялы его не сковырнуть, но над ним находился Куропаткин, а с таким командующим и врагов не нужно. Так что японцы наращивали силы, а Засулич готовился их отразить.
Благодаря тому, что в новой истории Макаров выжил и флот действовал более активно, ход войны начал меняться даже на суше. Поначалу эти изменения не казались столь заметны, но постепенно их число все увеличивалось и увеличивалось. Уже сейчас было видно, что японцы отстают от того графика развития события, который Храбров помнил по прошлой жизни и который записал в своей конторской книге.
И все же он понимал, что ему желательно каким-то образом если и не встретиться с Императором, то хотя бы донести до него определенного рода информацию. Настало время вновь обратиться к «чудесным видениям» о том, что Куропаткина надо снимать, иначе страну ждет крах. В любом случае следовало менять ситуацию, а то Куропаткин вновь умудрится в одиночку проиграть войну, несмотря на успехи флота.
Броненосцы в Порт-Артуре продолжали ремонтироваться, а так как дело продвигалось не быстро, то и говорить о нем не приходилось. Так что особых новостей больше не было. Поэтому во Владивостоке поводом для всяческих пересуд и обсуждений на время стали три темы. Первая заключалась в том, что в январе во Владивостоке сгорел городской театр, а общий ущерб оценили в сто тысяч рублей. Объявили сбор средств на новый, так как в условиях войны культурный город никак не мог без подобного обойтись. Вторая тема касалась самого Храброва и того, как он себя покажет в новом качестве, что от него ждать, к чему готовиться и долго ли он продержится на месте, а то прецеденты в лице Рейценштейна и Иссена ясно показывали, что командующие здесь надолго не задерживались. Третья тема так же была невероятна важна и занимала все общественное внимание: 19 апреля в Торонто произошел «великий» пожар, уничтоживший большую часть города. Газеты в красках пересказывали случившийся ужас, смакуя детали и давя на жалость. Естественно, нашлись небезразличные люди, которые сразу же объявили сбор денег для помощи несчастным канадцам. На помощь российскому отряду крейсеров жертвовать они не хотели, а вот заморским друзьям — пожалуйста.
Удивительно, но общественный резонанс оказался столь велик, что Храбров был вынужден подписать отдельный приказ, в котором указал, что во время войны не только моряки, но и все без исключения честные граждане и служащие порта должны прежде всего думать о своем флоте, а не о чем-то другом.
— У нас здесь свой пожар, пожар войны с Японией, господа, — говорил он во время встреч с корреспондентами газет. — Так что предлагаю для начала выиграть войну, а уже затем помогать несчастным жителям Торонто.
Подобные взгляды не добавили ему популярности среди части граждан Владивостока. В газете «Дальний Восток» даже появилась карикатура, где огромного роста Храбров с треуголкой на голове стоит на земном шаре, и не обращая внимания, что за океаном полыхает пожар, чиркает спичками, пытаясь поджечь Японию с севера.
С автором статьи, пустоголовым репортером по фамилии Блюмкин, побеседовал Колчак, а в редакцию газеты заглянул сам Храбров. В результате пишущая братия прониклась важностью момента и в следующем номере выпустила новую статью, в которой извинилась за карикатуру и вообще, призывала всех на борьбу с «японской военщиной».
Благополучно решился вопрос с военными трофеями. Их надлежало передавать специальному Владивостокскому призовому суду, который будет определять правомерность действий российских моряков и дальнейшую судьбу грузов. Особенно радовало, что процент с приза шел тому, кто его непосредственно захватил. Данное известие мигом заставило предприимчивую публику проникнуться патриотическими идеями и понять, как сильно они, оказывается, любят Родину. К Храброву зачастили различные ходоки, интересующиеся, каким образом можно поучаствовать в поиске на море вражеской контрабанды.
Так что трофейные сапоги с «Магнолии» вручили матросам на полностью законных основаниях. Правда, подбирая подходящую обувь, ревизору Зубову пришлось повозиться. Средний размер стопы бесстрашных, но мелковатых островных самураев и русских богатырей, которых часто набирали во флот, отличался разительно. Зато матросы были довольны даже такому, относительно скромному, подарку. Щеголяя новыми сапогами по кабакам, они всем говорили, что «Храбров наш добёр».
