Людмила Астахова - Кошка колдуна
– Ну и куда нам этакие дива? За милю видать, что они чародейские, – напомнил Кеннет. – Со всей горной Альбы конокрады да попы сбегутся.
– Ну ладно конокрады, а попам-то на что наши лошади? – удивилась наивная дочь Богини Дану.
– Они-то как раз по наши души придут. Спасать. Оно тебе надо, тетушка?
– Не надо, – согласилась та и послушно превратила дивных скакунов в нормальных горских лошаденок – гнедую и соловую, – мохнатых, упитанных и меланхоличных.
А путь горца и его бессмертной родички лежал в Инвернесс, потому как неугомонной сиде позарез требовалось плыть к норгам.
– А зачем? – спросил Кеннет. Просто из любопытства спросил, чтобы занять себя и тетушку Шейлу дорожной беседой.
А она возьми и заяви:
– Это пока не твоего ума дело, племянничек.
А Кеннету что? Да ничего. С головой в плед закутался и знай себе по сторонам оглядывается, в поисках засады. Кемпбеллы, они не дремлют и, пока башку Маклеода на пику не подымут, не утихомирятся.
– Не волнуйся, я тебя заранее предупрежу, – посулила с хитрой улыбочкой Кайлих. – Ты мне живой потребен.
И тогда стал горец размышлять о вещах, о которых прежде не задумывался. Видно, встреча с тетушкой Шейлой окончательно пробудила капельку сидской крови, что текла у Кеннета в жилах. Дар Доблести, доставшийся Маклеоду от девы Этне, он как пригодится теперь, спустя столько лет после ее смерти? Могут ли сиды воскрешать мертвых, словно Господь Лазаря? Нет, ведь иначе Кайлих оживила бы свое единственное дитя. Тогда возможно ли вернуться в прошлое, чтобы все исправить? В Святом Писании ничего такого не рассказывается, кажется. И тогда зачем к норгам плыть, когда Этне померла в Эрине? В Дублин им надобно!
– Э-э…
– Помолчи, родич, – строго приказала Кайлих, сверкнув из-под тяжелых век зеленым сиянием небесного огня – отблеском знамен валькирий, что полощутся долгими северными ночами над горами Норге. Сам Кеннет зловещего светопреставления ни разу не видел, но двоюродный дядька сказывал, да так складно, что даже несколько раз приснилось. Но допрашивать сиду, приказавшую молчать и не умничать, Кеннет не рискнул. Родство родством, а нрав у тетушки Шейлы резкий. Вот правильно мать все время твердит, что все мысли от безделья, а когда человек делом занят, то думать ему не нужно. И вообще, мыслям место в церкви.
То, что долину Глен-Мор делили меж собой могущественные и многочисленные кланы Дональдов, Камеронов, Фрейзеров и Грантов, Кеннета не шибко волновало, но присутствие рядышком грозной сиды умерило желание повыделываться. Кайлих точно нюхом чуяла, как бурлит в родиче неугомонная Доблесть, толкающая Маклеода на безрассудные выходки. Только он рот раскроет, чтобы поставить на место какого-нибудь наглого Гранта, тетушка Шейла тут как тут. Улыбается, шутки шутит, а потом как ткнет пальцем под ребро, и Кеннету резко становится не до мордобоя. Жест выглядит игриво, но больно так, словно живьем на вертел насаживает.
– Руки чаще мой, коль кулаки чешутся, – змеиным шепотом посоветовала сида. – И уши заодно.
– А уши еще зачем?
– Чтобы пользоваться ими по прямому назначению, племянничек. Лопай свою кашу и слушай, о чем смертные болтают. Глядишь, дольше проживешь.
Ну, слушать так слушать. Чего тут сложного для умного парня?
До мытья ушей, слава тебе господи, дело не дошло, но передвигаясь вдоль озерных берегов от одной деревни к другой, Кеннет начал прислушиваться, чего и где в Альбе делается, вняв дельному совету прародительницы. Оно, конечно, какие у рыбаков истории, про тяжкую жизнь да про местных баб в основном языки чешут. Но пару раз довелось услышать про мятеж в Лаллансе[9], когда Олбани в очередной обломали рога. Простым горцам вся эта грызня на юге была по барабану, равно как свара меж королем и его младшим братцем. И значение все имело, разве что если приходилось выбирать, кому выгоднее продать свой меч – нашенским Якову с Олбани или же бриттскому Ричарду. А так – один хрен, кто там с кем бодается.
– Так-то оно так, – вздохнула Кайлих, отпивая из чашки кой-чего покрепче колодезной воды, но не хмелея. – Но мой тебе совет, родич, не забывай насовсем про Ричарда Йорка.
– И чего там с этим Йорком?
– А вот поживешь – увидишь, – мурлыкнула сида загадочно.
Кеннет лишь хмыкнул в ответ, но имя бриттского короля запомнил крепко-накрепко. Добрые Соседи, если уж просят о чем, то непременно о важном.
Замок Уркухарт они с Кайлих благоразумно обошли сторонкой, решив, что связываться с кодлой Дональдов себе дороже.
– Ты не подумай, тетушка Шейла, что я струсил, – предупредил Маклеод. – Я за тебя помру, как только попросишь. Но нам же к норгам надо поспеть, верно?
Сида ничего такого и в ум не брала.
– Так я, племянничек, и не по пьяной похвальбе о тебе сужу. Когда бы я не ведала, каков ты в деле, то и связываться не стала бы.
Высокая оценка Кеннету ой как польстила, но на пользу не пошла. Как это водится у простодушных хайландеров, он незамедлительно утроил бдительность, то бишь попросту начал совать нос куда надо и куда не надо. И вместо того, чтобы стылым февральским утром подкинуть дровишек да и подремать чуток, отправился к озерному берегу удостовериться, что к сладко спящей сиде не подкрадываются злые вороги.
Воды Лох-Несс темны и бездонны, а заметенные снегами суровые горы смотрятся в них, как в мрачное зеркало. Но только они и достойны отражать величие горной Альбы. Кеннет вдруг понял, что, возможно, видит всю эту рвущую сердце красоту в последний раз. Кто связался с фэйри, тот редко возвращается домой, и уж тем паче никогда не возвращается прежним. Что бы там ни задумала тетушка Шейла, ему, ее далекому потомку, придется несладко. Сердце сжалось в груди у горца от нехорошего предчувствия, взбрыкнув слегка, точно лошадь какая. Однако же сравнение оказалось вовсе не метафорой, понятие о которой некогда вбивал в твердую башку юному Маклеоду ученый монашек. Так и есть! По берегу ходила черная кобыла статей завораживающих. Шкура ее блестела, точно смазанная маслом, спутанная грива сама собой вспыхивала мелкими искорками, а глаза… Черные, яркие, полные слез то ли пьянящей радости, то ли неизбывного горя, глядели, мнилось, в самую душу. Кеннет, никогда прежде не питавший к лошадиному племени особого пристрастия, вдруг проникся огромным желанием хотя бы прикоснуться к дивному животному. Аж ладони зачесались, и ноги сами зашагали к воде.
И без малейшей пользы разум кричал: «Придурок, это же келпи! Утянет под воду и поминай как звали! Вернись!» Навыка прислушиваться к гласу рассудка у Кеннета оказалось маловато. Он уже и руки протянул навстречу, как резкий возглас: «Брысь, скотина!», раздавшийся за спиной, разрушил чары.
Тетушка Шейла даже не стала возвращать себе истинный сидский облик. Являть миру узоры Силы не потребовалось – и скотту, и келпи хватило для протрезвления одного ее звонкого голоса.
– Сгинь с глаз моих! – еще раз гаркнула Кайлих.
Водяной дух заполошно рванулся прочь, сиганул прямо на лед, расколол его и исчез в озере без следа.
– Я… это… чары… – проблеял горец.
Сида ругаться не стала, только выразительно кулаком себя по лбу постучала, мол, соображать иногда надо, что делаешь. И не возразишь ведь, потому что с келпи шутки плохи, да и матушка всегда гоняла детвору от воды. Жена вождя не гнушалась вбивать прописные истины хворостиной в ягодицы, коли слова «увидел черную кобылу – беги домой со всех ног» не доходят через уши.
И чтобы не сердить грозную Кайлих еще сильнее, остаток пути в Инвернесс Кеннет держался молодцом: за округой следил, костер берег, лошадей обихаживал без напоминаний и всячески тетушке Шейле угождал по мелочи. Словом, вел себя, как после очередного разбойного непотребства с собственным папашей – был тише воды, ниже травы. Но только ступив на берег Несс, Кайлих сменила гнев на милость, то бишь подобрела.
Королевский город, полвека назад дотла сожженный лордом Островов, успел отстроиться, и хоть остался невелик, зато снова стал многолюден. Кеннету, конечно, не привыкать, он и в Глазго показывался и в самом Эдинбурге бывал, вот уж где столпотворение. Однако же после дикого безмолвия долины Глен-Мор ему в толпе тяжко пришлось.
– Все орут, все галдят, точно овцы в загоне у стригалей, – посетовал он прародительнице.
Сида в ответ хмыкнула:
– Можно подумать, вы не всегда и не везде одинаковы – орете, толкаетесь, деретесь, плюетесь и гадите себе под ноги.
К тому, что тетушка Шейла смертных не жаловала, Кеннет привык. Она не Господь, чтобы всех любить.
– Зато тут церквей много. Красивых. – После долгих раздумий Маклеод нашел-таки неоспоримое достоинство Инвернесса.
