Сергей Бузинин - Последняя песнь Акелы. Книга вторая
Временами Арсенину даже казалось, что он начинает понимать «бурский характер», сущность их неспешных действий и столь неторопливых решений — бегать по жаре да и вообще совершать какие бы то ни было резкие движения? Нет уж, увольте! Чем носиться сломя голову по саванне, мы, никуда не торопясь, дождемся, пока британцы сами подойдут под выстрел, а там накрошим их столько, сколько сочтем нужным, — типичный образ мышления типичного бюргера. Правда, иной раз подобная медлительность выходила боком, и недавнее фиаско Кронье под Кимберли и Паардебергом печальный тому пример. К счастью, в последнее время война и новый главнокомандующий заставили буров шевелиться и думать гораздо быстрее, чем осенью и зимой прошлого года.
Не далее как неделю назад под Мафекинг прибыло пополнение в почти четыре сотни русских добровольцев, а вчера вечером пришли еще восемьсот человек, но уже буров. Что примечательно, и волонтеры и местные ополченцы были обмундированы, правда, форма тех и других весьма разнилась.
Легионеры из России носили коломенковые гимнастерки, окрашенные в зелено-табачный цвет, удобные шаровары и короткие сапоги. Увидев, что каждый боец помимо всего прочего несет на себе скатку из шинели, Всеслав поначалу чуть не прослезился от умиления, а после изумился. Хоть дым Отечества нам сладок и приятен, но шинель в Африке?! Простите, господа, зачем?! Ответ оказался более чем прост — в полевых условиях, на любых широтах, шинель гораздо удобней и приятней использовать в качестве постели, нежели местный сухостой, который вдобавок еще и с колючками. Да и ночами погоды отнюдь не африканские… А присутствовавший при разговоре седоватый крепыш с нашивками унтера хмыкнул в прокуренные усы и добавил: «Вы, вашбродь, видать, побасенку запамятовали: взял солдат шинель, расстелил, голову положил на рукав и полою накрылся». Больше у Всеслава вопросов не возникало.
Пополнение же из Йоханнесбурга внешне почти не отличалось от англичан: того же покроя мундиры, те же конические шлемы, даже сапоги, и те на британский манер сшиты. Только цвет мундиров чуть темнее недавно принятого британцами хаки, да отсутствуют щегольские белые портупеи.
Проводив равнодушным взглядом колонну пленных, бодро пылящих в сторону ставки, Всеслав развалился на стареньком тюфяке, притащенном откуда-то Корено. Делать что-либо или хотя бы чуток пошевелить мозгами, чтобы разгадать суть нелепого маневра британцев, решительно не хотелось. Хотя надо бы.
Полковник Баден-Пауэлл дядька умный и просто так ничего не делал. Оборону, и ту создал почти на пустом месте, а уж блефовать умел так, что впору позавидовать. Буры опасаются минных полей? Пожалте, господа, получите воплощение своих страхов, так сказать, в ощущения. Нет мин? Не проблема! Не особо огорчаясь от недостатка боеприпасов, бравый полковник заставил жителей города собрать все пустые жестянки и демонстративно зарыть их на возможных направлениях вражеской атаки. Чуть позже не менее демонстративно на «заминированных» участках взорвалась пара динамитных шашек. Естественно, что все земляные и саперные работы проводились под бдительным присмотром разведчиков буров. Те, наблюдая за активной деятельностью англичан, исправно докладывали командирам, что местность вокруг города буквально наводнена минными полями. Командиры чесали в затылках, костерили Пауэлла последними словами, но от атаки воздерживались. А когда фокус с жестянками был раскрыт, вдруг оказалось, что передняя линия обороны и впрямь усеянная минами. Пусть и склепанными на коленке самопалами, но опасными.
Одними жестянками вредные забавы и проказы полковника не ограничивались. Стоило фельдкорнету Илофу проявить инициативу и попытаться штурмануть городскую окраину, как буры тут же нарвались на встречную плюху.
Англичане, хитро петляя по изрытой траншеями местности, сумели окружить атакующий отряд, разбить его в буквальном смысле слова на три отдельные группы и заставить их одну за другой капитулировать. Тогда войска осаждавших понесли довольно-таки ощутимые потери: в плену оказалось больше сотни буров, еще шесть десятков погибло во время боя, остальные вернулись в лагерь несолоно хлебавши. Кронье выразил командиру коммандо свое неудовольствие провалившейся атакой и в дальнейшем каких-либо попыток штурма не предпринимал. Хотя основная причина поражения крылась даже не в расторопности и умелых действиях англичан, а в тогдашней бурской анархии. На штурм бросилось менее трехсот бойцов, а семитысячная армия стояла в сторонке и с интересом наблюдала, чем кончится дело. Слава богу, хоть ставки не делали…
Про вылазки британских солдат и говорить не стоит, они давно уж стали притчей во языцех. Дошло до того, что буры даже окопы подальше отодвинули, чтоб у полковника солдат в штыковые атаки водить соблазна не было. И не только.
Похоже, что и сдавшаяся полурота должна была устроить что-то такое-эдакое, но вот что? В очередной раз не найдя ответа, капитан поднялся на ноги и обвел взглядом свои позиции. В принципе, он мог этого и не делать. Ничего не изменилось.
Корено, взяв пример с командира, вальяжно развалился на куче мешков и беззлобно подтрунивал над Туташхиа, чистившим оружие после каждой мало-мальской перестрелки.
— Я решительно удивляюсь с вас, Дато! — ворчал Коля, лениво наблюдая за выверенными движениями горца. — Ну и зачем вам таких забот? Не дай бог, англичане заимеют мыслей устроить нам похохотать, а у вас даже шпалер разобран? Или вы таки отважно распугаете их своей бородой? Таки не стоит стараться, у буров есть бород немножко побольше, и британцы их решительно не боятся…
Ничего не говоря, Туташхиа вынул «маузер», прищелкнул к нему кобуру и по-прежнему молча демонстративно положил оружие на бруствер.
— Таки не нужно военных песен за шухер, — разочарованно пробормотал грек. — Мне все понятно и без второго слова.
Так и не дождавшись какой-либо реакции на свои слова, Коля озадаченно почесал затылок и завертел головой в поисках новой жертвы. Но никого мало-мальски пригодного на роль мишени для острот поблизости не наблюдалось. Подтрунивать над бурами бесполезно, они и трети сказанного не поймут, трогать русских волонтеров, сплошь седоусых и крепкоруких, и вовсе опасно, могут и по шее накостылять, а Лева тренькает с задумчивым видом и шуток просто не услышит… Ску-у-учно-о-о…
И действительно, Троцкий, поджав под себя ноги, опершись спиною на стенку траншеи и прикрыв глаза, что-то тихонько бормотал себе под нос, перебирая гитарные струны. На какой-то момент он, уставившись невидящим взглядом куда-то вдаль, ненадолго замер. Очнувшись, вновь еле слышно что-то зашептал, загибая пальцы при подсчете слогов. Через некоторое время он довольно усмехнулся и, неторопливо пробежавшись по струнам, тихонько запел:
И вместо молитв к небесам посылаешь последний патрон —На память о том, кто был честен и смел, но назвался врагом.Ну, вот и закончилась песня и, в общем, закончился бой.Но что же ты грустен, приятель, теперь твоя правда с тобой…
— Изрядные вирши, — одобрительно кивнул проходивший мимо офицер из числа недавно прибывших легионеров. — Немного коряво, но очень даже, я вам скажу, ничего… Ставлю десять против одного, что автором оных являетесь вы.
Лев, не тратя времени на слова, молча кивнул и сосредоточенно тронул струны.
— Да никак, сударь, вас с первой пережитой стычкой поздравить можно? — понимающе снисходительно улыбнулся докука-ротмистр. — По себе знаю, первая стычка, она…
— Даже не десятая, — зло дернул щекою Лев и, развернув гитарный гриф на манер винтовочного ствола в сторону надоеды, выпалил с чувством:
Это присказка, а не сказка,На войне горе воет волком.Слово «лирика» здесь опасно,Тот, кто ноет, живет недолго.
Не дожидаясь, пока непрошеный гость закроет рот, Лев окинул его цепким взглядом и, проговаривая слова так четко, словно загонял гвозди в гроб оппонента, пропел:
Враг навсегда остается врагом,Не дели с ним хлеб, не зови его в дом,Даже если пока воздух миром запах,Он хотя и спокойный, но все-таки враг.Если он, как и ты, не пропил свою честь,Враг не может быть бывшим, он будет и есть.Будь же верен, прицел, и не дрогни, рука,Ты погибнешь, когда пожалеешь врага.
Незваный критик немного постоял, осмысливая услышанное, и, то ли приняв последний куплет за вежливое пожелание убираться куда подальше, то ли примерив на себя образ песенного врага, вдруг покраснел и раззявил рот, намереваясь сказать какую-нибудь гадость, но не успел.
— Вашбродь! — неожиданно вмешался в намечающуюся перепалку звероподобного вида фельдфебель, отдыхавший неподалеку. — Там их превосходительство вас до себя кликали. Шли бы вы себе… до штабу, пока неприятностев полной горстью не отхватили…
