Путь Могучего. Том 2 - Дмитрий Дубов
Я понял, что мы оставили четверых наших в квартире Окунева. Однако, когда я вернулся, там их уже не было. Они обследовали переулок, в котором мы дали бой остальным телохранителям. Я вышел из Лимба, собрал их вокруг себя и переместил обратно к себе домой.
Тем временем там разговор зашёл вообще в какую-то сюрреалистическую плоскость.
— Давайте сотрудничать, — предлагал Окунев, глядя на императора, и, кажется, явно чего-то недопонимал. — У нас есть стратегические возможности, а у вас такая схожесть с монархом. Мы можем провести вполне официальное отречение от престола в пользу Константина Семёновича.
— Ты меня за кого принимаешь? — спросил монарх, наконец, поняв, что Окунев несёт дичь не просто так, а действительно принял сидящего перед ним императора за кого-то другого.
— За того, кто ты и есть, — очень грубо ответил Пётр Фадеевич. — За мага-иллюзиониста, который принял облик императора. И Воронцова тоже решили сотворить. Но вы просчитались, Владимир Юрьевич никогда бы не смог раскидать моих телохранителей, как детей.
— Вот тут ты заблуждаешься, — проговорил Воронцов, до которого дошло, что происходит. — И насчёт его императорского величества тоже. Он самый что ни на есть настоящий.
— Это исключено, — ответил Окунев. — Мы его и семью, и Воронцова, и Юрьевских отправили туда, откуда не возвращаются.
— Плохо отправили, — прорычал император и выставил вперёд руку ладонью вверх.
— Оттуда нельзя вернуться, это исключено… — затихающим шёпотом говорил Пётр Фадеевич, наблюдая за тем, как над ладонью императора молнии складывались в его фамильный герб. Подделать такое было нельзя, так как задействовались изначальные силы, присущие только императору.
— Теперь рассказывай, — прогрохотал Арсений Глебович, — кто с вами участвует в сговоре⁈
А я уже видел, что Окунев действительно понял, что перед ним император. И если раньше он ещё надеялся договориться с неизвестной ему группировкой магов-иллюзионистов, то теперь он точно знал, что его ждёт только смерть. Причём, явно долгая и мучительная.
Поэтому он крепко сжал челюсть. А внутри одного из зубов находился смертельный яд. Ещё секунда, и мы лишимся самого ценного своего свидетеля.
Глава 17
Даже не знаю, как догадался про яд. Эта мысль явилась ко мне словно озарение. Но, потянувшись, я действительно увидел, что внутри одного из зубов вмонтирована капсула с летучим и ужасно ядовитым веществом. Его было достаточно для того, чтобы следующий вдох Окунева стал последним.
Уж не знаю, так ли это, но мне показалось, что я замедлил время. Мне нужно было совсем немного, чтобы воздействовать на активное вещество, вот только Петру Фадеевичу нужно было куда меньше, чтобы расколоть капсулу.
И я ускорился. Поток обычного времени со всеми остальными в нём тёк со своей обычной скоростью. А я как раз успел дотянуться до вещества в капсуле и поменять некоторые элементы. Причём, не на просто безвредные, а на такие, которые немного развяжут изменнику язык.
Сразу же после этого я вернулся в привычный ток времени и увидел, что боевые маги императора тоже догадались, что задумал Окунев. Они ринулись к нему, но всё-таки опоздали. Он раскусил капсулу и чуть ли не с наслаждением вдохнул отравленный, как ему казалось, газ.
Но ничего не происходило.
Недоумение на лице Петра Фадеевича было прям-таки детским и не наигранным. Но больше меня позабавило практически тоже самое выражение на лицах боевых магов. Частично оно же застыло и на лице императора.
— Я не умер? — зачем-то спросил у нас Окунев, причём, сделал это максимально осторожно.
— Нет конечно, — ответил я, присаживаясь напротив него и расслабляясь. — Ты же ещё не рассказал, кто, кроме тебя и Ушакова, участвовал в заговоре. А умереть ты сможешь только после этого. И то далеко не сразу.
И по выражению лица Петра Фадеевича я понял, чего он боится больше всего на свете. Он боялся боли перед смертью. Агонии, которая не будет отпускать его в мир иной, а будет длиться и длиться. Именно поэтому он хотел уйти быстро, даже не заметив этого. Но я ему не дал такого шанса. Более того, я теперь знал, чем на него можно давить. И это было удивительно. Ни семья, ни друзья, ни даже власть вместе с деньгами не стоили для него столько, сколько желание безболезненно уйти из жизни.
Я даже поёжился от этого знания о новом знакомом.
— Ты можешь облегчить душу и поделиться с нами всем, что знаешь о подготовке государственного переворота, — прогрохотал император, вставая и нависая над Петром Фадеевичем. — Тем самым ты облегчишь свою вину.
— И что же я получу за то, что всех сдам? — чуть ли не со слезами проговорил Окунев, и мне стало ещё и противно от его поведения. — Я многого не знаю, конечно…
Я глянул на императора и понял, что тот раздумывает, что можно пообещать. Но мне было доподлинно известно, что ничего серьёзного этому человеку сулить было нельзя, поэтому сыграл на опережение и проговорил:
— Если расскажешь нам всё, как есть на самом деле, выдашь всю агентуру, назовёшь все необходимые пароли, то мы обязуемся не мучить тебя, — я уловил на себе взгляд императора и обернулся, тот явно одобрял мои слова. — А предадим смерти быстро и безболезненно. Возможно, даже не на людях.
Окунев уронил голову. Не думаю, что он ждал предложения помиловать его, но, полагаю, надеялся на более лояльный исход. Однако по моему внутреннему убеждению подобные личности не должны были поганить землю своим существованием.
— Правда, не будете мучить? — зацепился он за самое важное. — Это точно?
— Обещаю! — перехватил у меня эстафету монарх. — Или тебе мало слова твоего государя, против которого ты замыслил недоброе?
— Это не я, честное слово, — забормотал Пётр Фадеевич, а я понял, что начало действовать вещество, которое я заменил в его капсуле, теперь ему будет хотеться говорить всё больше и больше, главное только вовремя смачивать горло. — Всё задумал Ушаков. Ко мне он обратился потому, что я вечно оппонировал Воронцову. А Константину Семёновичу понадобились некоторые технические новшества, которые были строго засекречены. Тогда я обратился к Дьякову, который разбирал все артефакты Воронцова, пытаясь сделать нечто похожее. Мы вместе создали различные приспособления, которые, правда, не всегда
