Честное пионерское! Часть 3 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

— Ты уверен, зятёк? — переспросил Юрий Фёдорович.

— Уверен, дядя Юра, — ответил я. — Не сомневайтесь.

* * *

А в четверг шестого декабря я узнал, как и где умрёт Вовчик.

Глава 15

В четверг утром я как обычно сделал в компании Нади зарядку. А за завтраком сообщил Надежде Сергеевне о приглашении Лукина. Я напросился на этот «групповой визит» ещё во вторник. Решил проблему с папиным алиби на воскресенье (на случай, если Каховский всё же не убережёт школьницу): Фрол Прокопьевич позвал мою семью к себе в гости. Мишина мама после моих слов побледнела от волнения; и после недолгих причитаний («неудобно, не может быть, страшно») задумалась над проблемой «что надеть». Она заявила, что сама известит «Витю» о приглашении генерал-майора Лукина. Пробормотала: «Ну не пойдем же мы с пустыми руками…» Отправилась на работу, погрузившись в раздумья. Я проводил Надю до двери. Поцеловал Мишину маму в щёку (вдохнул аромат духов «Рижская сирень»). А четверть часа и сам покинул квартиру: отправился в школу.

Варежки я оставил в карманах куртки (всё никак не мог к ним привыкнуть). И пока не сменил куртку на пальто (дожидался сильных морозов). Не надел я и старую шапку-ушанку из кроличьего меха, которую так расхваливала Надежда Сергеевна — с осени щеголял в красно-синем «петушке». А вот от сапог «дутиков» (Зоя именовала их «луноходами») я не отказался. Надя приобрела две пары такой обуви «по блату» (мне и Павлику Солнцеву) в комиссионке Елизаветы Павловны Каховской. В сравнении со старыми Мишиными ботинками «луноходы» казались лёгкими и удобными, хотя и скользили на льду (что Вовчик и Пашка Солнцев считали скорее достоинством обуви, а не её недостатком). Я не без труда приоткрыл тяжёлую дверь и шагнул на улицу. Тут же зажмурил глаза и вздрогнул: ветер швырнул мне в лицо горсть холодных снежинок.

Снегопад начался ещё вчера вечером. С неба уже затемно повалили не редкие крохотные хрусталики замерзшей воды, а большущие «снежинища» (многие — размером с кукурузные хлопья). Мы с Надей перед сном едва ли не час простояли около окна: любовались снегопадом. Мишина мама держала меня за руку, пальцем указывала на пролетавшие за окном охапки снега. А я вспоминал о том, как наблюдал за этим же снегопадом в прошлой жизни. Смотрел тогда на покрытые снежными шапками деревья и думал… о папе: гадал, радовался ли он в тот день этим снежинкам так же, как и я. Надя вчера не удержалась: позвонила ночью Виктору Егоровичу. Она узнала, что папа с Павликом тоже простояли весь вечер около окна — смотрели на снегопад. А ещё папа очень сожалел, что не наблюдал за снежинками вместе с нами (мне тут же вспомнилось обещание Лукина).

Сугробы во дворе не стали для меня неожиданностью (снег спрятал трещины на асфальте, скрыл проплешины на газонах, припорошил превратившиеся в лёд лужи). А вот морозец, что набросился на мои щёки и нос, не порадовал (я не запомнил, что тогда в этот день заметно похолодало). Я поморгал, привыкая к яркому свету (на первом этаже в подъезде снова «скрутили» лампочку). Взглядом отыскал собравшуюся на углу дома компанию школьников. Вовчик и Солнцев, как обычно, спорили (говорил всё больше рыжий). Зоя стояла в паре шагов от мальчишек, слушала их разговоры без видимого интереса, втягивала голову в дутую куртку: прятала подбородок под воротником. Каховская меня заметила — выпрямила спину, махнула мне рукой. Повернули в мою сторону головы и мальчики, они временно прекратили свои бесконечные споры.

Павлик Солнцев в своём пальто с деревянными пуговицами-бочонками напомнил мне персонажа из фильма о беспризорниках (уж очень нелепо смотрелись старенькие пальто и ушанка в комплекте с «луноходами»). Вовчик, как и я, на зимнюю форму одежды пока не перешёл — щеголял в болоньевой куртке и вязаной шапке. Рыжий не сменил и осенние ботинки на зимние: ему нравилось, как те скользили по поверхностям замёрших луж. А вот Зоя Каховская выглядела, словно современная Снегурочка. На её модную дутую куртку вчера в школе с завистью посматривала даже Света Зотова (не удивлюсь, если у Светы ещё до Нового года появится такая же). Зоины «луноходы» блестели, будто покрытые серебром. В пышном меху её шапки путались снежинки. Дожидавшиеся моего появления школьники, словно по команде, стянули с рук варежки: приготовились пожать мне руки.

Первым делом я поздоровался с Каховской (её пальцы показались мне тёплыми).

Пальцы Паши Солнцева походили на ледышки (в этот раз он опередил своего рыжего конкурента, вслед за Зоей протянул мне руку).

А вот с Вовчиком я поздороваться толком и не сумел.

Потому что едва я прикоснулся к его руке, как увидел перед глазами яркую вспышку.

* * *

Я открыл глаза и первым делом захотел ощупать голову. Но не пошевелился: не сумел — как и всегда в первые секунды после «приступа». Я застонал — почти беззвучно (издать звуки тоже поначалу не вышло). И тут же отметил, что пронзившая висок фантомная боль отступила. Я больше её не ощущал; но хорошо её запомнил (как и звон в ушах — от удара). Сердце в груди уже не колотилось неистово и отчаянно — моё сердце билось спокойно, едва ощутимо. Я вновь обрёл зрение (понял это, когда зажмурился от яркого света). Увидел над собой затянутое серым покрывалом облаков небо, ветви деревьев (наклонившееся под тяжестью снега) и конопатое лицо Вовчика. Вернулись и звуки: услышал голос рыжего мальчика.

—…Очухался! — сказал Вовчик. — Ну, ты, Миха, нас и напугал! Чё ты… в самом деле? Я чуть не обоссался от неожиданности! Зойка вон как перетрусила… Скажи спасибо, что я тебя подхватил! И удержал… почти. А то пошёл бы щас в школу с ободранной харей!

Рыжий провёл рукой по своему лбу, будто стирал с того капли пота. Его шапка съехала на макушку — высвободила непослушные локоны, на которых уже блестели снежинки. Вовчик выпрямился, неуверенно улыбнулся. Он словно пока полностью не поверил в то, что я пришёл в себя. Мальчик шмыгнул носом. Снова потёр лоб и приподнял голову. Заговорил с невидимым мне сейчас собеседником.

— Говорил же тебе: скоро очнётся, — заявил рыжий. — И чё было так рыдать? Как будто в первый раз с ним такое! Прекращай, Зойка! Он уже шевелится. Вон, посмотри. Ща пару минут полежит и встанет. Минут через десять сможет бегать! Было же такое и не раз! Ты чё, забыла?

Я пошевелил головой — увидел Зою. Каховская смотрела не на меня — она не сводила глаз с Вовчика. По щекам девочки одна за другой катились слёзы. Они собирались у подбородка, крупными каплями падали девочке под ноги на «луноходы» и на утоптанный девичьими сапожками снег. По правую руку от Зои замер Павлик Солнцев. Первоклассник растеряно хлопал ресницами, переводил испуганный взгляд с моего лица на лицо Каховской.

— Всё… будет хорошо, — едва слышно произнёс я.

Зоя громко всхлипнула, прикрыла ладошкой рот. Её глаза влажно блестели, на скулах девочки появились розоватые пятна. Каховская опустила взгляд, посмотрела на меня. Но разглядывала она меня недолго: её глаза вновь отыскали конопатое лицо Вовчика. Рыжий заметил её внимание, но понял его по-своему. Он пожал плечами и указал на меня.

— Да всё нормально с ним! — произнёс мальчик. — Щас… поваляется маленько и поднимется. Как и всегда. Чё ты испугалась-то так, Каховская? Сто раз уже видела Мишкины припадки. Чё в них такого страшного-то? Ну, закружилась у человека голова. С кем не бывает? Миха, скажи ей!

Я приподнялся на локтях. Ветер освежил меня порцией снежинок — метнул их мне в нос, в рот и в щёки. Я невольно зажмурился, тряхнул головой. Всё же дотянулся непослушной рукой до лица, стряхнул с него снежинки. И всё же повёл кончиками пальцев по виску — нащупал шапку, не обнаружил следов крови. Голова не болела. Хотя ту боль из своего видения я пока прекрасно помнил.

— Всё нормально, — повторил я.

Протянул Вовчику руку и сказал:

— Помоги мне встать.