Ц - 9 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Гарин не загостился — и часа не пришло, как он воротился, садясь за руль. Тронулся. Пропустил автобус, мигая поворотником, и покатил обратно. «Жигули» пристроились следом.

На шоссе «Иж» поднажал, но за МКАДом сбросил скорость. Елена напряженно следила за серой машиной, боясь потерять в лаковых бликах и высверках фар. Зоопарк проехали…

Гарин свернул на Малую Грузинскую, и выбрался к старому трехэтажному дому, до самой крыши упрятанному за рядами лохматых сосен и облетевших кленов.

«Пора!»

С улицы не видно, двор пустынен. За частыми квадратами окон — яркие люстры. Вот и ладно, со света выглянув, не разберешь ничего в потемках.

Выскользнув из машины, Елена вооружилась, умело навертев глушитель на ствол. Три шага — и она в тени деревьев.

Широкая спина жертвы спокойно пошатывалась впереди. Двумя руками ухватившись за рукоятку, фон Ливен вскинула «люгер», дважды нажимая на спуск. Пок. Пок.

Обе пули разорвали куртку Михаила в области сердца. Мужчину качнуло вперед, слабо дернулись руки — и он повалился ничком, лицом в неубранный снег.

Елена коротко выдохнула. Просеменила пару шагов, и замерла.

«Надо, Лена, надо! Контрольный в голову…»

Надо. Но до чего же не хочется, кто бы только знал…

— Миша-а! — рванул тишину отчаянный женский крик. — Мишенька-а!

Молодая женщина, простоволосая, в накинутой на плечи короткой шубке, выбежала из подъезда. Еле сдерживая тоскующий вой, упала на колени рядом с телом.

— Мишенька… Мишенька-а-а!

Фон Ливен передернуло, и в этот самый момент ее холодный взгляд сцепился с расширенными, безумными от горя зрачками.

— С-сука… — разнеслось яростное шипение.

Зря Елена полагала себя быстрым стрелком, на манер ганфайтеров с Дикого Запада — эта русская выхватила пистолет куда быстрее. Три выстрела раскололи морозный воздух, три сполоха колыхнули тьму. Пуля слева, пуля справа…

Фон Ливен бросилась бежать, оскальзываясь на снегу. Пуля посередке догнала, обжигая плечо. И уже не стыд гнал Елену, а страх. Суетливо отворив дверцу «Жигулей», она сунулась за руль, трогая с места. Роняя пистолет, схватилась за рычаг.

В зеркальце заднего вида обрисовалась давешняя валькирия — широко раздвинув ноги, с распущенными волосами, она неистово жаждала крови.

Стразами брызнуло заднее стекло. Коротко звякнул пробитый багажник. С ревом дрифтуя, машина вылетела на улицу почти что боком — и пуля просадила заднюю шину.

Кренясь, жалобно визжа, словно от боли, «Жигули» понеслись по кривой, жуя хлопавшую и скрипящую резину.

Глава 17

Вторник, 29 января. День

Москва, Большая Колхозная площадь

По своему статусу, Иванов мог вполне разъезжать на «Чайке», однако продолжал пользоваться обычной черной «Волгой» — тут скромность сливалась с первой заповедью разведчика — не выделяться.

Машина подлетела к колоннаде «Склифа», и мягко притормозила — генерал-лейтенант кивнул водителю, резво покидая салон. Дежурный уже спешил навстречу, небрежно накинув белый халат на черный костюм.

— Раненый, вроде как, на поправку пошел, товарищ генерал-лейтенант, — бойко доложил он. — Покормили с ложечки!

— Это хорошо, — бросил Иванов, на ходу принимая отглаженный, еще пахнущий горячим утюгом халат из ручек подбежавшей медсестрички. Влезая в рукава, он пропыхтел: — Чужие не мелькали?

— Даже близко не показывались!

Хлопнув по плечу офицера в штатском, рвавшегося вскочить со стула, Борис Семенович толкнул дверь в маленькую палату и осторожно переступил порог.

Белым-бело… Стены, потолок, оконная рама, тумбочка, простыни — всё отдавало молочной кипенью. У единственной койки заняла стул хорошенькая девушка, затянутая в халатик всё того же, стерильно-снежного цвета.

Поникшие плечи выдавали в ней давнюю усталость, а покрасневшие глаза — горький плач и бессонную ночь.

— Сидите, Леночка, сидите, — вытянул Иванов руку, осаживая порыв. — Я тут, с краешку…

Присев на скрипнувшую кровать, он оглядел лицо лежачего, покряхтывавшего на одному боку — спина горбилась кучей бинтов и тампонов.

«Мать моя… До чего ж похож!» — мелькнуло в голове.

— Как вы? — сам собой вырвался вопрос, сколь обязательный, столь и бессмысленный.

— Жив, — криво усмехнулся Мишин дубль.

— Ну, и то хлеб, — генлейт зеркально отразил усмешку.

— Спасибо младшенькому, — изогнул губы пациент. Метнул взгляд на посетителя, и пояснил: — Я так… м-м… Мишку называю, потому как момент нападения Клегга с Чангом пережил дважды, а это лишние пять минут.

— Понятно… А за что спасибо?

— Миша ругал его, заставлял бронежилет носить, — подрагивавшим голосом ответила Лена.

— Ну, да… — вытолкнул «старшенький». — Не то лежал бы не здесь, а в морге.

Глаза Браиловой моментально набухли слезами. Ее узкая ладонь огладила грудь раненого, скользя по одеялу, и мужская пятерня накрыла ее, словно извиняясь.

— Правильные мысли, — заворчал Иванов. — Вам просто не повезло — стреляли мощными патронами, и весьма умело — оба попадания накроешь юбилейным рублем. Первая пуля не пробила нательную броню, но создала зону ослабления, и вторая вошла в тело…

— Ух, и больно было… — бледно улыбнулся двойник Гарина. — Я уж думал — всё, хана миокарду… — он поморщился. — До чего ж охота на спину лечь!

— Тебе нельзя! — всполошилась Лена.

— Да знаю…

— Потерпи еще чуть-чуть…

— Терплю… Ох…

— «Младшенького» предупредили? — усмехнулся генерал-лейтенант.

— Так точно! — браво отрапортовала Браилова. — Он сюда рвался, но вы же сказали…

— Да, — резко кивнул Иванов. — Нельзя, чтобы их обоих видели вместе.

— Да понятно… — пропыхтел «старшенький». — Поймали эту… киллершу?

— Поймаем, — насупился генлейт, и глянул исподлобья на Лену. — Спасибо за фоторобот, описали идеально.

— Да я эту морду на всю жизнь запомнила! — выцедила девушка.

Поправив очки, Борис Семенович достал из кармана пиджака фотографию Хелены фон Ливен.

— Она?

— Она, она! — заерзала Браилова. — А кто…

— Секрет, — буркнул Иванов, бережно пряча снимок.

Среда, 30 января. Утро

Москва, улица Новокузнецкая

Квартира в «ломаном» доме пустовала полгода — хозяин остался на зимовку в Антарктиде — и Елена чувствовала себя в безопасности. Вернее, так ей чудилось еще вчера.

Бросив «Жигули» в дальнем переулке, фон Ливен «забилась в нору, чтобы зализать раны». Вот тут-то и начались неприятности.

Пуля, выпущенная «валькирией», угодила в левую руку — сволочной комочек стали не задел кость, пройдя мякоть навылет. Но, похоже, занес заразу.

Рыча, кусая губы, Елена очистила рану от волокон блузки, промыла, даже спиртом плеснула, чуть не задохнувшись под массой впечатлений, но боль не унималась.

К утру плечо опухло, налилось зловещей краснотой. Фон Ливен разрывалась надвое — струсившая душа звала сдаться врачам, а холодный разум держал слабую плоть в узде.

Морщась, страшась, Елена прошаркала в скудно обставленный «зал». Время связи.

— Алло, — буркнула она, дозвонившись. — Это мастерская по ремонту обуви?

Пароль приняли сразу.

— А что у вас случилось? — отозвался металлический голос. — Подошва отклеилась?

— Нет, каблук сломался на сапоге. И еще «молния» заедает.

— Приносите! — с облегчением выдохнул радиофон. — Починим!

Фон Ливен поморщилась, отбрасывая радик на диван, бугристый из-за деформированных пружин.

«Всё, мавр сделал свое дело» — выдавила Елена улыбку.

Доломала-таки «каблучок»… Дуплетом в сердце. А что в спину… Так это пусть мужественные и тупые мачо устраивают дуэли лицом к лицу, а женщине подлый удар простителен. И почему бы не счесть его за коварство?

Задание она выполнила. А «молния»… Это уже вторая фаза операции «Черный свет». С нее достаточно и первой!