Комсомолец 3 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Вернул папку на место, развалился на кровати. Слушал урчание своего так и не насытившегося желудка, смотрел в потолок. Перед глазами всплывали картины морского побережья (волны, чайки, песок, пальмы), загорелые женщины в бикини и… отделанный мрамором корпус советского санатория. «Хочу, чтобы скорее наступило лето, — подумал я. — Хочу греться на солнышке и разглядывать стройные женские ноги». А ещё в моей голове промелькнуло желание съездить летом на морское побережье (пусть не в Европу и даже не в Турцию или в Египет — хотя бы на советское побережье Азовского или Чёрного моря). Однако я попридержал эту «хотелку»: уж очень большая очередь из «планов» уже выстроилась в моём расписании.

«А книгу Нежиной не издадут, — мысленно отметил я. — Чувствуется в ней что-то… чуждое советскому человеку. Даже я это понимаю. Не поддерживает она темы, стоящие на современной повестке государства. Ни тебе призывов к выполнению планов на пятилетку, ни восхваления советской действительности. Только мелкие пробуржуазные страстишки. Такое нынешняя цензура к читателю не пропустит. А без антисоветской пропаганды — не заинтересуется и заграница. Интернета пока нет, чтобы напрямую донести страдания студентки Наташи до современных домохозяек, колхозниц, работниц науки и промышленности. Надо бы над повестью поработать. Обязательно сунусь к Альбине со своими ценными советами».

Утром отыскал в себе остатки совести — вместо того, чтобы задрыхнуть, я заставил себя вылезти из постели. Отправился в магазин (следовало, как минимум, возместить Нежиным съеденный мной ночью сахар). Дождь закончился, но лавки не успели просохнуть. Однако пенсионерки уже расселись по местам у подъездов, азартно обсуждали накопившиеся за вечер и ночь новости. Я им подкинул новую тему — прошёлся мимо бдительных женщин в чужой футболке с глубокой, едва ли не касавшейся живота горловиной (мокрое пальто осталось в квартире Изольды Матвеевны), вежливо поздоровался.

Ещё не отошёл далеко от дома — понял, что своим видом и фактом появления из подъезда произвёл среди пенсионерок фурор. Ураган женских шепотков за моей спиной разыгрался нешуточный. С каждым моим шагом он усиливался — потому я его слышал и от угла дома. И даже различал обрывки выражений, из которых вычленил главные фразы: «комсомолец из горного института», «индийский чай» и «такая же, как мамаша». Не ожидал, что пожалею об окончании дождя. Невольно представил, как ливень окатил бы сидевших у Альбининого подъезда сплетниц. «И градом им по седым головам! — промелькнула мысль. — Чтоб выбить оттуда всю дурь».

В восемь часов я уже стоял на пороге «Гастронома». Витавшие здесь запахи напомнили мне о продуктовых рынках девяностых годов, где запахи копчёностей смешивались с ароматами выпечки. Я прошёлся вдоль плохо вымытых витрин. Никто не бежал мне навстречу, чтобы предложить те или иные товары (советские магазины — не рынок), продавцы лениво переговаривались, не обращая внимания на мою сонную физиономию. Я зевал, разбрасывая вокруг себя бактерии. С аппетитом посматривал на полки с едой. На кильку в этот раз не позарился. Ограничился скромным пятирублёвым набором продуктов… который с трудом поместился в тряпичной сумке.

На обратном пути я напомнил себе, что в магазин не стоило идти голодным (хотя у моего нынешнего тела чувство голода исчезало редко и ненадолго). Да и хапать с витрин еду без разведки гастрономических предпочтений Альбины тоже не стоило (станет ли Королева есть ту же морскую капусту — это вопрос). Однако воспоминания о пустом (но тщательно намытом) холодильнике Нежиных обнадёжили, что «нахапанные» мной продукты не испортятся. «Не съест Королева — слопаю сам… когда наведаюсь к ней в следующий раз», — подумал я. Почему-то не сомневался, что этот «следующий раз» случится скоро.

Женщины у Альбининого подъезда притихли, едва я нарисовался во дворе. Позабыли все прочие темы бесед — набирались впечатлений и эмоций, наблюдая, как я тащил тяжёлую сумку. Я невольно представил изогнувшееся дугой под тяжестью ноши тело Комсомольца — ухмыльнулся. Женщины трактовали мою ухмылку на собственный лад — настороженно распрямили спины. Прожигали взглядами мою ношу. Лишь изредка перешёптывались, будто делали ставки: что оторвётся раньше — ручки сумки или моя рука. Ручки выдержали (во всяком случае, не сдались по пути из магазина к подъезду).

— Что такое-то ты там тащишь? — спросила у меня знакомая синеглазая пенсионерка.

— Гуманитарную помощь, — сказал я. — Продуктовый набор от комсомольской организации Зареченского горного института для лучшей студентки первого курса. Но это ещё не всё. Весь набор у меня в руках не поместился. Прикупил только несколько пунктов из списка. Да и нет ничего толкового в вашем магазине. Ни сырокопчёной колбасы, ни пармезана…

— Парме… что? — спросила женщина.

— Пармезана, говорю в вашем «Гастрономе» нет. Это такой сыр. Помогает работе мозга. Ну, ничего. Завтра обращусь в городской комитет комсомола — там обязательно выделят для Нежиной пару килограмм. Да и консервированные ананасы у них в буфете тоже должны быть. Я сам-то их не очень люблю. Но для мозга нужны витамины. Придётся везти через полгорода.

— Ананасы?

Женщины ахнули.

Я выдавил печальный вздох.

— По документам положено выдать пять банок, — сказал я. — В вашем магазине не нашли ни одной. Безобразие. Ни пармезана, ни ананасов, ни горького шоколада. Как вы тут вообще живёте? Нужно было мне со списком в «Гастроном», что рядом с горкомом идти. Там бы мне всё нашли. Не пришлось бы бегать с документом по городу. Ладно. Чего уж теперь. Потом принесу остальное — может быть, завтра.

Нежина смотрела на продукты, что я выкладывал на стол, с королевской невозмутимостью. Она встретила меня в прихожей уже умытая и причёсанная. Поинтересовалась, куда я ходил. Выслушала мои объяснения, велела мне нести покупки на кухню — потом наблюдала за тем, как я выкладывал из сумки конфеты, печенье, молоко... Мне вспомнились первые годы моей семейной жизни, когда я вот так же являлся домой из магазина и демонстрировал жене свои покупки (тогда моя жена ещё выходила меня встречать — не проводила дни напролёт за разговорами по телефону… когда была дома).

Я с грохотом уронил на столешницу кусковой сахар. Показал Альбине пачку чая со слоном — не высший сорт, а первый (но я надеялся, что процент содержания чайных листьев в нём был выше, чем в том «мусорном» сорте, что заваривала Королева). Сказал, что ничего лучше пока не нашёл (поставил в уме галочку вновь «напрячь» по поводу чая Пашу Могильного). Пообещал, что куплю на рынке сушёные листья смородины и малины — тогда и первый сорт покажется «высшим». Нежина восприняла мои слова, как намёк, что нужно нагреть в чайнике воду. Отбросила на спину косу, засуетилась около плиты.

Альбина предложила пригласить на завтрак Изольду Матвеевну. Возражать я не стал. Ведь эта «добрая женщина» своим печеньем спасла меня вчера от голодной смерти. Да и пальтишко следовало у неё забрать — не возвращаться же мне в общагу без верхней одежды. Но отметил, что неожиданно оказался едва ли не в роли главы семейства — ведь вопрос Альбины подразумевал, что я мог и воспротивиться приёму гостей (вот только не факт, что Королева бы меня послушалась). Изольда Матвеевна и в этот раз не пришла с пустыми руками. Она сообщила, что моё пальто не просохло — протянула мне серый плащ, велела его примерить.

Опыт из прошлой жизни подсказал: вещицу мне «подогнали» недешёвую и дефицитную (по нынешним временам). Ткань гладкой фактуры, слегка потёртая надпись «Mackintosh» на вшитом ярлыке (смутно припомнил, как об этом бренде упоминал Пашка). Плащ, как ни удивительно, пришёлся мне впору… почти: пришлось лишь подвернуть рукава. Я повертелся у зеркала — вещица из гардероба покойного мужа Изольды Матвеевны смотрелась на мне более чем неплохо. Отметил, что плащ укоротили и ушили в плечах — подогнали под мою фигуру. Подумал: «Удачно я заглянул в это общество портних!»