Александр Мазин - Кровь Севера
Итак: сначала я бросаю кусок цепки. Есть шанс попасть в лоб офицеру? Есть. Но толку — ноль. Ничего, кроме громкого «звяк!» не получится, поскольку на голове у мишени — шлем. Только узкий кусок рожи торчит. Вероятность попасть в переносицу? Мизерная. Увернется, собака, как только заметит бросок.
А он заметит? Я сижу в углу. Факелы, считай, у него перед рожей, а я — в тени. Надо только как-то спрятать само начало движения… И не промахнуться, потому что руки вялые, как сардельки. Но промахнуться — нельзя.
А что потом? Выхватить клещи у кузнеца? (А отдаст? Бык-то здоровый?) и — на стражников. Бац-бац — и с большой вероятностью я получаю копьем в бок. Келейка тесная, а прикрывают они друг друга умело. В таких делах не искусство важно, а сыгранность.
И тут меня осенило. У меня же есть «засадный полк». Вихорёк. На мальчишку никто внимания не обращает, а он, между тем, вполне боеспособный кадр. Доказал это в нашей схватке с Арманом.
— Вихорёк, — негромко произнес я по-русски. — Когда я скажу: «Можно!» — надень ведро на голову стражнику.
— Какому? — совершенно хладнокровно уточнил паренек.
— Всё равно.
— Ага.
Оставалось лишь ждать удачного момента.
И он — наступил.
— Господин рыцарь, соизвольте руку?
Кузнец потянулся ко мне с разомкнутым «браслетом».
— Возьми, — измученным голосом проговорил я, начиная движение. — Это можно.
И скрыв перемещением тела бросок, метнул свою железячку…
И тут же Вихорек подхватил ведро с дерьмом, надел его на голову ближайшему стражнику.
Тот заорал — отнюдь не от восторга, но очень удачно. Шум падения тушки их начальника прошел незамеченным. Второй стражник чуть повернул голову, отведя от меня глаза… Полсекунды, не больше. Но достаточно, чтобы я подхватил клещи.
— Ах ты хорек! — заорал унавоженный стражник, роняя факел, стирая с рожи отходы жизнедеятельности и, одновременно пытаясь приголубить Вихорька древком копья. Вихорек увернулся — не зря я его учил. А вот второй стражник — нет.
Копье — отличное оружие, но в ближнем бою работать им достаточно уверенно умеет не всякий. Стражник не умел. Миг — и я смаху вогнал заостренную ручку клещей ему в глазницу, вырвал копье и воткнул в шею унавоженному.
Мгновенный разворот… Нет, кузнец — не боец. Сидит с раззявленным ртом и — никакой агрессивности.
Так, офицера — за ноги и внутрь. Гляди-ка, уже очухивается. Что ж, добавим к сломанному носу сломанную шею. Вот так, чисто и бескровно.
Я подсел к кузнецу. Честный ремесленник затрясся:
— Не убивайте меня, господин рыцарь! Богом молю, Святой Девой Заступницей, у меня детки малые…
Я взял браслет, надел на толстое волосатое запястье:
— Сумеешь сам себя приковать — будешь жить.
Сумел. Вот что значит — профессионал.
Пока кузнец ковал, я переодевался. Мне ведь одно исподнее оставили. Хорошо, наряд офицера пришелся мне почти впору, только в плечах тесноват. И нагрудник не сошелся. Ну да можно и без нагрудника.
Куда больше меня огорчил его меч: плохо откованная, кое-как закаленная железяка. Разлетится от любого серьезного удара.
Переодели и Вихорька: в костюмчик того стражника, которому я клещи в мозг вогнал. Вид у паренька стал — как у конкретного рэпера.
Кузнец завершил свой труд. Я отобрал у него инструменты, проверил качество работы… И аккуратно тюкнул труженика по макушке. Пусть часок-другой отдохнет. А то еще орать станет с перепугу, людей переполошит.
Толстая дверь и засов снаружи. Очень правильная конструкция. Осмотр коридора… Чисто. Бодрая ругань унавоженного стражника никого не побеспокоила. А могла бы… Вон, слева огонек теплится.
Кроме нашей двери, в коридоре имелось еще штук двадцать. Но если кто-то ждал от меня широкого жеста — освобождения узников, то он глубоко разочаровался. Плевать мне на тех, кого заточило сюда местное правосудие. Тем более, что в личную королевскую темницу не попадают за украденные штаны или неуплаченный долг. Кто и за что должен сидеть — это внутреннее дело самих франков. Главное, чтобы таким сидельцем не стал я или кто-то из моих друзей.
Для кого наше появление было сюрпризом, так это для «отдыхающей смены». Но и они повели себя тихо. Сначала моя одежка сбила с толку, потом — повреждения, несовместимые с жизнью. Впрочем, убил я только двоих. Третьего, жалкое существо бомжеватого вида, пощадил. Оставил для беседы.
Для начала мы с Вихорьком покушали более-менее нормальной пищи, а кое-что даже упаковали впрок.
Потом я занялся пленником.
«Бомж» оказался местным золотарем. И поведал нам пренеприятнейшую новость: двери узлища заперты до утра. Снаружи. Выход — только по пропускам. С королевской подписью и печатью.
Увы! У нас таких не было. Ждать утра и стражников-сменщиков как-то не хотелось.
— А есть другой выход? — поинтересовался я.
Оказалось, да. Выход имеется. Но, как бы это пообтекаемее выразиться… Малость дурнопахнущий. С нижних уровней темницы открывался доступ в катакомбы. Чрево Парижа… Что-то такое я уже слыхал. В школе. Но почему-то думал, что это клоака возникла значительно позже девятого века.
«Бомж» охотно проводил нас к заветной дверце. Хорошей такой, крепкой, с двойным засовом.
Открыли. Из тьмы густо потянуло дерьмом и падалью. Но виднелись и ступени, уводящие вниз…
Я глянул на «бомжа» как раз в тот момент, когда «бомж» глянул на засов. Очень выразительно. Мол, мышка в норку, дверца — щелк… А норка-то и не мышкина!
— Что там внизу? — спросил я. — Крысы, другая пакость?
Всё хорошо, заверил «бомж». Никаких проблем. А что пахнет плохо, так это только вначале. Мы, вишь, сюда всякие отходы сбрасываем. А бывает и покойничков. А как пройдете загаженное место, так сразу и счастье наступит. Тепло, сухо, уютно… А глазки опять — стрель! В сторону засова.
Если бы не шалые глазки, я бы, честное слово, его пощадил. Но — нельзя. Вдруг там, внизу, какой-нибудь обычный колодец. Или подвальчик засранный.
Первичная проверка показала — хорошо, когда на тебе высокие сапоги.
И, похоже, покойный ассенизатор не соврал: ниже уровнем находился коридор достаточно длинный, чтобы факел не освещал дальней стены.
Что ж, рискнем, выбора всё равно нет. Но сначала — снаряжение.
Глава двадцать пятая,
в которой герой по собственной воле опускается в «чрево Парижа»
Обратно мы вернулись, загруженные как ослики. Но — энергичные. Будто второе дыхание открылось. Еще бы: впереди вместо плотного общения с заплечных дел мастерами — увлекательное ночное путешествие по дерьмопроводу.
Впрочем, насчет последнего я преувеличил. Экскременты и трупы разной степени несвежести закончились метров через пятьдесят. Потом — только мумии да скелетики. Похоже, этой общественной «усыпальницей» пользовались не один десяток лет.
А шагов эдак через тысячу закончились и древние косточки. Зато под ногами захлюпала вода. Тоже неплохо — можно сапоги помыть.
И первое разветвление. То есть второстепенные отнорки я уже видел, но сейчас перед нами — полноценный подземный перекресток. Коня у меня нет, царевны — тоже, так что ошибиться — нежелательно.
На неровной стене — какие-то загадочные знаки. Эх, мне бы сейчас какой-нибудь подземный GPS или хотя бы компас…
Я повертелся на месте, пытаясь определить, в каком тоннеле воздух посвежее… Не получилось. Даже более тонкий нюх Вихорька ничего не обнаружил.
Как говаривал мой приятель-кузнец: «Хода нет, ходи с бубей». Выбираем левый.
Еще тысяча шагов. Все отнорки проверяем… И игнорируем, поскольку притока свежего воздуха не обнаружено.
Еще одно разветвление. Почти под прямым углом. На этот раз уверенно выбираю правый ход. Потому что оттуда вытекает тоненький ручеек, а вода, как известно, течет сверху вниз.
Еще тысяча триста шагов… «Включая» запасной факел, обнаруживаю копоть на потолке. Ручеек стал полноводнее. И обрел неприятный запашок канализации. Хорошо это или плохо? Оказалось — хорошо. В стенах — ниши, в нишах — косточки. И надписи. Корявыми латинскими буквами. Кладбище. Большая наглая крыса проводила нас взглядом. Значит здесь не только античные покойники, есть и свежачок. Я знаю людей: они не станут таскать трупы за тридевять земель. Значит, где-то поблизости — выход. Теперь нюхать и следить за огнем.
Уровень воды поднялся до уровня щиколоток. Эдак мы прямо до Сены дойдем…
Не дошли. Снова ступени. Сверху струится вода. И дверь, которая, к счастью, оказалась не запертой.
Снаружи — ночь. И дождь.
В шаге от выхода, в большой луже, слабо ворочался какой-то парижанин в отрепьях. Надо полагать, пьяный. Где-то впереди мелькали факелы и громко скрипели сходни, а прямо по курсу гостеприимно светилась дверь трактира.
