Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая (СИ) - Хренов Алексей
Снизу навстречу самолёту потянулись огненные трассеры пулемётного огня. Пока они были разрозненными и неорганизованными, но всё равно неприятными для низко идущего бомбардировщика. Лёха стиснул зубы, когда первая очередь прошла так близко, что казалось, самолёт проскользил мимо огненной полосы.
— Сброс! — закричал Кузьмич.
Самолёт вздрогнул несколько раз, словно натыкаясь на невидимые воздушные ямки, как будто попал на детский аттракцион. Каждый толчок сопровождался характерным щелчком кнопок сброса, Кузьмич нажимал с методичной точностью. Кассеты с бомбами, одна за другой, уходили вниз, и через несколько секунд земля под самолётом вспыхивала алым пламенем.
Колонну итальянских войск, тянувшуюся по узкой грязной дороге, буквально разорвало на части. Серия взрывов подняла в воздух клубы чёрной земли, смешанной с остатками техники и частями тел итальянских солдат. Танки, грузовики и бронемашины, казалось, замерли в хаосе, их корпуса раскалились от огня.
Взрывная волна прокатилась по окрестностям, выбив стекла в ближайших домах и сбросив с обочины несколько автомобилей. Дорога, по которой с трудом продвигались колонны, теперь была полностью затянута густым дымом, сквозь который пробивались красные и жёлтые всполохи от пожаров.
С высоты Лёха видел, как в стороне горят подорванные грузовики с боеприпасами. Один из них взорвался особенно мощно, осветив всё вокруг, будто в ночи полыхнула молния. Осколки разлетались в разные стороны, ударяя в землю с глухими ударами.
Кузьмич оторвал взгляд от приборов и бросил через плечо:
— Хорошо зашло! Чёрт бы их побрал, из Мадрида наверное видно! Хрен они туда теперь доберутся!
Лёха чуть качнул самолёт, переводя его в плавный разворот.
— Ещё один круг сделаем? Пройдем пулемётом? — спросил Кузьмич, в его голосе чувствовался азарт.
И тут дробный стук прошёл по крылу. Словно кто-то барабанил металлическими пальцами по обшивке. Отдача ударила по фюзеляжу — глухая, угрожающая. Лёха мгновенно и грязно выругался, в самолёт попали.
Самолёт слегка дёрнуло в сторону, как будто его кто-то потянул за край крыла. Лёха почувствовал, как управление стало чуть тяжелее. Он выровнял машину, добавляя тяги, и постарался рассмотреть левое крыло.
На светлом фоне металла виднелись рваные отверстия, их края потемнели от пороховых газов. Одна из пуль, кажется, прошла совсем рядом с топливным баком.
— Попала! — раздался крик Алибабаевича из стрелковой башни. — Левый крыло!
— Как бак? Не течёт? — крикнул Лёха, стараясь сохранить спокойствие в голосе.
— Пока бензин нету. Сухо, — ответил Алибабаевич, — Обшивка куда попал, сильно плохой.
— Идём на базу. Пусть остальные заканчивают, — отрезал Лёха.
Самолёт вырвался из зоны интенсивного огня. Вдали всё ещё слышились редкие выстрелы зениток, но они становились всё тише.
— Домой, так домой, — пробормотал Лёха, добавляя тягу двигателям. Он посмотрел на густой чёрный дым, который ещё долго будет висеть над дорогой, словно напоминание, что сегодня фронт республиканцев выдержал.
— Право тридцать, курс на Альбасете! — коротко сказал Кузьмич, — но, честно, задница вспотела. Если мы ещё раз так прокатимся, я попрошу компенсацию за нервы.
— Дружеский пендель ниже спины тебе начальство непримено пропишет! — ответил Лёха, мельком оглядывая приборы.
Взглянув вниз, он увидел, как остатки колонны пытаются выбраться из хаоса: горящие машины, разбитые танки и солдаты, разбегавшиеся кто куда.
* * *
Полёт в сторону Альбасете прошёл относительно спокойно. Итальянские зенитки остались далеко позади, но повреждения самолёта давали о себе знать. Лёха чувствовал, как управление становится всё тяжелее, планер издавал неприятные скрипы.
Когда аэродром Альбасете появился на горизонте, Лёха почувствовал некоторое облегчение.
Он начал снижение, держа самолёт чуть выше глиссады, чтобы компенсировать повреждение крыла.
— Держись, моя ласточка, — пробормотал он, сжав штурвал.
Самолёт снижался, пытаясь завалится на повреждённое крыло, Лёха же выравнивал машину, стараясь удержать её под контролем.
— Шасси вышли, — коротко бросил он.
— Касание! — крикнул Кузьмич, когда самолёт задел колёсами бетон взлётной полосы.
Лёха почувствовал, как машину дёрнуло. Повреждённое крыло выдержало, но самолёт накренился влево, отчего крыло чуть не ударилось о землю. Судорожно отработав штурвалом и педалями, он добился, что самолёт встал на оба шасси и помчался по скользкой от дождя полосе.
Лёха вдавил тормоза, одновременно пытаясь удержать самолёт от разворота. Машина, визжа, промчалась по полосе, замедляясь и оставляя за собой длинный след на мокром бетоне.
Когда она, наконец, остановилась, в эфире воцарилась звенящая тишина. Лёха откинулся в кресле, тяжело дыша.
— Кузьмич! Вылезай, поработай регулировщиком, махай руками, показывай, куда ехать! — нашёл в себе сил пошутить Лёха.
13 марта 1937 года. Столовая аэродрома Альбасете.
Отказавшись от испанского водителя и посадив на руль машины своего подручного Иосифа, Орлов прибыл на аэродром Альбасете только через шесть часов. Хотя расстояние между городами составляло всего 180 километров, отвратительные горные дороги Испании не позволяли разогнаться. К тому же мелкий дождь, ливший без остановки, превратил путешествие в настоящее испытание.
Орлов приехал уставшим, злым и раздражённым. Он вылез из машины, буркнув что-то себе под нос вместо «Здрасьте», и направился в местную столовую, по направлению, куда махнул рукой один из авиамехаников. Войдя, он сразу заметил за дальним столиком Якова Владимировича Смушкевича, который спокойно пил кофе.
— Разрешите присоединиться? — спросил Орлов, опускаясь на стул, не дождавшись ответа.
— Присаживайтесь, Александр Михайлович, — с подчеркнутой вежливостью ответил Смушкевич. Зная говнистую натуру НКВДшника, Яков Владимирович общался с ним подчеркнуто вежливо и доброжелательно.
И хотя Орлов сразу заметил неискреннюю доброжелательность в тоне командующего ПВО Мадрида, его это не волновало. Он начал обсуждать с ним положение на фронте, время от времени раздражённо постукивая пальцами по столу.
Тем временем, только что вернувшийся с бомбёжки Лёха Хренов, уставший как никогда, ввалился в столовую. Крайний вылет на бомбёжку итальянцев дался ему трудно и за два сегодняшних вылета он провёл в кабине бомбардировщика не менее четырех часов, с коротким перерывом на дозаправку. Его руки всё ещё слегка дрожали от напряжения, а голова гудела от грохота двигателя.
Взгляд Лёхи скользнул по столовой и остановился на двух знакомых фигурах. Один как то даже летал у него стрелком и ставил ему боевую задачу три часа назад — старший советник по авиации, а на деле командующий всей республиканской авиацией генерал Дуглас, вызывал у Лёхи уважение. Второго он тоже помнил — это был Александр Орлов, резидент НКВД в Испании, с которым Лёхе доводилось сталкиваться в Мадриде. Вспоминая ту встречу, Хренов едва удержался от кривой усмешки.
«Ну конечно, вот и он, этот мастер устраивать проблемы из ничего», — подумал Лёха, заходя внутрь.
Орлов заметил его почти сразу. Его глаза блеснули, словно у охотника, наткнувшегося на добычу.
— Хренов! А ты что тут делаешь? — постаравшись натянуть на лицо подобие приветливой улыбки, Орлов задал оригинальный вопрос.
«На ловца и зверь бежит!» — тут же довольно мелькнула мысль у него в голове.
Такой же по смыслу ответ автоматически вылетел из Лёхи, не успев задействовать сознание:
— Не поверите, Александр Михайлович, трамвая жду на Картахену.
Смушкевич, всё это время пытавшийся сохранить серьёзное выражение лица, неожиданно кашлянул и громко заржал, прикрывая рот рукой. Орлов, напротив, нахмурился.
— Шутить изволите, — холодно сказал он, явно с трудом подавляя раздражение.
— Простите, товарищ Орлов, я так устал, что шутки сами лезут в голову, — уже более спокойно добавил Лёха, направляясь к стойке за своим ужином.
