Десятое Блаженство (СИ) - Большаков Валерий Петрович
Наступила тишина. Все молчали, как будто обдумывая судьбы «Дальнего Сопределья».
— Шеф, — поднял руку Киврин, — а можно начальство покритиковать?
— Попробуй только! — ухмыльнулся я.
— А вот те твои расчеты… — прижмурился наглый подчиненный. — По гамма-ретранслятору…
— Володь, — мягко сказал директор института, — за те расчеты мне втык полагается — я же их не сдал в первый отдел. Вот Браилов и воспользовался нарушением трудовой дисциплины. Да только… — мои губы растянулись в недоброй усмешке. — Понимаешь, там в формулы затесалась одна ма-аленькая ошибочка. М-м… Ну, в общем, ретранслятор спонтанно занижал бы пространственную проницаемость!
— Здорово, — серьезно сказал зам.
— Ага, — криво усмехнулся я. — Можно сказать, моей бета-версии здорово повезло, что его закинуло в «Дельту», а не в какую-нибудь «Каппу» или «Сигму» с иными физическими свойствами!
— Да-а… — мечтательно протянул Корнеев. — Если бы, скажем, масса электрона превышала бы разность масс протона и нейтрона, то и химия была бы иная. В ней отсутствовал бы водород, ergo, и звезды бы не горели! И жизнь — йок!
— Етта! — решительно сказал Вайткус. — Давайте лучше обмозгуем, о чем Мише докладывать Романову!
— Давайте, — милостиво согласился я, вставая и захлопывая форточку. Апрель апрелю рознь…
Вечер того же дня
Щелково-40, улица Колмогорова
Домой я проник незамеченным. Лишь Коша восторженно мурчал, путаясь у меня в ногах. И поди разбери, отчего так зверек возбудился! То ли действительно радуется возвращению хозяина, то ли предвкушает скорое угощение…
Прокравшись к себе, я быстренько переоделся, слушая далекие голоса дочерей — девчонки язвили в меру, вполне дружелюбно болтая.
— А ты сразу замуж выскочишь? — невинно интересовалась Лея. — За Антона своего?
— Ну, во-первых, Антон не мой, — малость надменно рассудила Юля. — А во-вторых… Мала ишшо.
— Ой-ёй-ёй! — затянула младшенькая с показным пренебрежением. — Между прочим, Юлечка, если у тебя груди пятого размера, то это еще не показатель взрослости!
— Между прочим, Леечка, — с удовольствием аргументировала старшенькая, — это папин любимый размер!
— А тебе бюстгальтер великоват! — парировала уязвленная Лея. — Бе-бе-бе!
— Подумаешь! На чуть-чуть совсем…
— Ага, на чуть-чуть! Полпятого!
Заулыбавшись, я вошел в Юлину комнату. Брюнетка, хмуря брови, перебирала тетради, а блондинка сидела на кровати и болтала ногами.
«Как же я по ним соскучился, — мелькнуло в голове. — И когда только успел?..»
— Привет, девчонки! — молвил вслух, а внутри все сжималось, и в животе порхали розовые бабочки.
— Папка! — заверещала Лея, взлетая с койки, но Юля была ближе ко мне.
— Папусечка!
Я еле удержал пылкое юное создание, ласково воркуя:
— Юлька, маленькая моя…
— Папусечка…
— А я какая? — вопила младшая, тиская меня. — Большая, что ли?
— Вы обе для меня маленькие. И ваши мамы — тоже.
— Юльке везет — она школу кончает! А мне еще столько учиться!
— Радуйся, балда!
— Сама балда!
— Знаешь, как мне страшно?
— Страшно⁈ — изумилась Лея. — Да чего тебе бояться?
— Ты не понимаешь… — вздохнула Юля, положив голову мне на плечо. — Я десять лет ходила в школу, не задумываясь ни о чем, до того все было просто и понятно. Нас учили, за нас решали… А теперь надо всё самой. И решать, и думать. Никто же не скажет Антону, как ему быть. Только я. Сама…
Чмокнув девушку в щечку, я тихонько спросил:
— И что надумала?
Юлины ресницы задрожали, и опустились.
— Я знаю, когда мама… Ну, когда она в первый раз… Но у нее был ты! М-м… Даже больше… Путано говорю, да?
— Юль, — мягко сказал я, — нормально ты говоришь.
— Просто… — дочь заторопилась, спеша высказать то, что мучало ее, словно желая сравнить с неким каноном истины, и убедиться, что суждения хоть в чем-то верны. — Просто… Понимаешь, папусечка, мама в тот ваш выпускной вечер хотела не только… тебя самого, она хотела быть с тобой! Всегда, всю свою жизнь! Маме было мало близости, она думала про отношения. Вот… — Юля запнулась. — Антон мне нравится, он сильный и умный. Я ему, в общем, доверяю, уважаю даже, но… Строить с ним отношения не хочу. Пока. Вообще, ни с кем не хочу! Рано! Быть может, лет через пять… Через десять лет…
Выговорившись, девушка уткнулась мне лицом в шею, я даже ощутил, как она часто моргает. Моя ладонь нежно погладила тяжелые, густые — мамины! — черные волосы.
— Нет, я не плачу… — невнятно отозвалась Юля, опаляя дыханием. Зато притихшая Лея, тискаясь ко мне сбоку, шмыгнула носом. — Папусечка, ты только маме не говори ничего, ладно?
— Ладно, Юлиус.
— Лея…
— Когда это я ябедничала? — с обидой пробурчала младшенькая.
— Ну, извини.
— Да ладно…
— Просто… Знаешь, папусечка… Наверное, я переживаю из-за того, что… Вот, откладываю, откладываю на потом, вся такая рассудительная! А вдруг я сейчас, вот в это самое лето, упущу нечто такое, что потом не сбудется, и никогда уже не повторится?
— Юля, — серьезно сказал я. — Рассудительность ничем не хуже легкомыслия или обычной глупости — обдумывать жизнь и нужно, и важно. Ты только не спеши жить — всё наступит в свой черёд. В любом случае, счастье не запланируешь!
— Ладно! — легко рассмеялась девушка. — Дождусь!
— Юль, ты когда влюбишься, познакомь меня со своим… этим… увлечением! — деловито заговорила Лея. — Я тебе сразу скажу, козел он или нет!
— Договорились!
И вся наша троица крепко обнялась.
* * *За девчонками присматривала «баба Лида». Чуть позже моего явления народу ее подвез Филипп Георгиевич — ее и две огромные сумищи, набитые съестным. Надо же кормить «внучечек»! То-то было радости, когда голодных оказалось трое…
Мамуля на радостях и борщ сварила, и жаркое приготовила, и пирог с яблоками испекла.
Уже стемнело, когда я развел «чайную церемонию». Юлька угостилась ма-аленьким кусочком шарлотки, как и ее бабушка — обе фигуру берегли. Лея, правда, огорчилась, но таки проявила солидарность, со вздохом отложив изрядный ломоть: «Красота требует жертв… Да, папочка?»
Короче, почти всё произведение кулинарного искусства досталось мне одному. Я не возмущался…
Мама наскоро сложила грязные тарелки в посудомойку, и подсела ко мне за стол.
— Как ты?
Этот вопрос содержал в себе всё сразу, и мой ответ тоже прозвучал универсальным образом:
— Нормально.
— Знаешь, сына… — мама заколебалась, раздумывая, стоит ли продолжать. — Ты еще совсем маленький был, а Насте месяца три исполнилось, когда… Ну, в общем, твой папа встретил другую женщину.
— Ах, вон оно что… — затянул я. В моей памяти разом всколыхнулись былые житейские непонятки. Отчего, например, папа интересовался, не изменял ли я Рите.
Мамуля покраснела, нервно переплетая пальцы.
— Мишенька, ты только не думай, что я хочу плохого наговорить, очернить как бы… Нет! Ну, было и было. Прошло. Конечно, я переживала, и плакала, и… Всякое случалось. А уж какой я скандал закатила… И, понимаешь, все очень сложно выходило. Ведь та женщина… Она же по-настоящему любила твоего папу! Надей ее звали. Петя вернулся ко мне, на коленях просил прощения… Ах, эти душераздирающие сцены! И я… Я простила его. О, у нас даже случился настоящий медовый месяц! А вот Надя ушла с работы в НИИ, продала дом и уехала… Я почему вспомнила тот случай… Сына, поверь, я нисколько не осуждаю тебя за то, что живешь с тремя женщинами… Они же любят тебя!
— Я их тоже люблю, мам, — моя улыбка вышла в меру смущенной.
— Тем более! Знаешь, как я переживала, когда ты поселил у себя Наташу с Инной! Я тогда, помню, уговаривала себя, что вот, мол, Юле ты нужен, но и Васятке тоже, и Леечке… Ведь дети не должны страдать без отца! И далеко не сразу во мне закрепилась мысль: а почему же их мамы должны страдать без любимого? Ну, что делать, если жизнь сложилась не так, как мечталось? Если табу лишают счастья? Вот, все ведут статистику, подсчитывают число браков и разводов. А сколько мужчин мечется между женами и любовницами, между двумя семьями? А сколько одиноких женщин живут с женатыми, надеясь, что те разведутся — и уйдут к ним?
