Заморозки (СИ) - Щепетнев Василий Павлович

После ужина Надежда сказала:

— Яков Владимирович спрашивает, когда он может поговорить с тобой.

В самом деле! Человек преодолел тысячи и тысячи километров по моему зову, а я…

— Завтра. Завтра после игры. Обязательно, — ответил я. — Это будет сеанс магии с разоблачением.

— Ты думаешь, время?

— Если не завтра, то когда?

Когда убрали посуду, мы, по устоявшейся уже привычке, пошли в наш садик. Дышать.

Сегодня небо — яснее некуда. Луна растущая, в Козероге, дня через три полнолуние. Как там сказал шаман — до новой луны? Значит, у меня семнадцать дней максимум. По нашим расчётам этого должно хватить.

Запах хлорки из бассейна исчез напрочь, то ли принюхались, то ли, по требованию девочек, заменили дезинфекцию на более современное. Но мы в него не лезем. Как-то не хочется слишком уж расслабляться

Я достал «Сони» — маленький приёмник, купленный на смену «Соколу». Совсем маленький, триста граммов. Но тоже всеволновой, с хорошим динамиком. Настроились на американскую базу. Увы, через два часа налетят тучи, гроза, ливень — такова жизнь. Настроился на «Маяк»: торжественная встреча советского и польского космонавтов в Москве после благополучного возвращения. Настроился на Би-Би-Си.

Анатолий Максимович Гольдберг комментировал неожиданную для многих публикацию в главной газете Узбекской СССР, органе ЦК Коммунистической партии Узбекистана, Верховного Совета и Совета Министров Узбекской ССР «Правда Востока» Шарафа Рашидовича Рашидова «О новом аграрном курсе». Анатолий Максимович не спеша и даже с удовольствием произносил каждое слово: «органе ЦК Коммунистической партии Узбекистана…» — и так далее.

А потом перешёл к сути.

Рашидов заявил, что руководство Узбекистана, весь узбекский народ считает, что за последние годы в аграрной политике допущены неоправданные перекосы. Хлопок стал фактически монокультурой, вытеснив традиционные сельскохозяйственные культуры. Это дело следует исправлять, и исправлять незамедлительно. Узбекскими учёными разработана научная программа «Гармония», предусматривающая сокращение посевных площадей хлопчатника, и переход к возделыванию необходимых стране зерна, винограда, картофеля, плодовых, бахчевых и других культур. За десятилетие будет удвоено производство мяса и молока, утроено производство зерна, картофеля и овощных культур, что позволит удовлетворить возросшие потребности населения страны в разнообразных высококачественных пищевых продуктах, и вернуть Узбекистану славу цветущего плодородного края. Сокращение же посевов хлопчатника, планомерное и научно обоснованное, будет проводится с одновременной модернизацией хлопкоперерабатывающей промышленности, позволяющей сократить нерациональное использование сырья.

Ответа Москвы на эту публикацию пока нет, закончил Анатолий Максимович.

— А мы тут шахматами балуемся… — сказал я.

— Погоди, погоди. Как это — удовлетворить потребности населения страны? — спросила Ольга. — Много ли зерновых или картофеля сможет произвести Узбекистан? Разве этого хватит на всю страну?

— Похоже, под страной Шараф Рашидович имеет в виду не Советский Союз в целом, а именно Узбекистан. Не более, не менее.

— Но… Но кто ему позволит?

— Конституция. По конституции Узбекистан, как суверенная республика, самостоятельно осуществляет государственную власть на своей территории. Статья семьдесят шестая. Что, когда и сколько сажать и сеять на узбекской земле решает Узбекистан — ну, по конституции.

— Но ведь хлопок — это выгодно. Это большие деньги.

— Наверное. Только что проку от денег, если нужных товаров нет? Помнишь, как доставали коньяк на выпускной? Коньяк! Хорошо, что есть чеки и есть «Березки», но ведь это для меньшинства. Сколько ими пользуются регулярно, «Березками»? Пять процентов населения? Один? Одна сотая? Не знаю. В открытой печати сведений нет.

— И что будет?

— Зависит от мудрости Москвы. Рашидов ведь не говорит — всё, бросаем хлопок. Он говорит о планомерном сокращении. Есть пространство для маневра. Будет желание — договорятся.

— А не будет?

— Всякое может случиться. Вплоть до семьдесят второй статьи нашей конституции.

— Это что?

— Это то самое. Смотрите, девочки, как странно мы живем: поступающий в наш институт таблицу Менделеева знает назубок, а конституцию — не знает.

— Знает, но в общих чертах, — поправила Ольга.

— Вот-вот, в общих. Самых общих. Как привыкли, что вот она, гора, большая и вечная. И никому не приходит в голову, что эта гора однажды превратится в огнедышащий вулкан.

— Ты в самом деле так считаешь?

— Вопрос времени. Я всё-таки надеюсь, что Москва с Ташкентом договорятся, но сам факт, что Москве придётся договариваться с Ташкентом изменит многое. Очень многое.

— Когда?

— Читайте Амальрика.

— Читали мы Амальрика, — сказала Надежда. — Точнее, просматривали. Из спецфондов.

— Папа приносил, — пояснила Ольга.

— Но мало ли что там всякие Амальрики напишут, — продолжила Надежда.

— Это, конечно, не программа партии, — согласился я. — В любом случае, где мы, а где восемьдесят четвертый. У нас сейчас другие заботы на очереди.

Тут начался дождь, и мы поспешили к себе.

И приёмник не забыли.

Глава 21

15 августа 1978 года, вторник

Затишье во время

Зал полон, ложи блещут. Вспышками фотографов. Нас снимают не только корреспонденты, но и зрители: организаторы дают на это пять минут перед началом игры. Ну, пусть, хотя не думаю, что выйдет что-то путное. Надеваю «шахматные» очки, и сижу.

Предыдущая партия была сыграна пятого числа, сегодня пятнадцатое. Такой вот перерыв получился. В газетах журналисты, эти акробаты пера, виртуозы фарса, шакалы ротационных машин не дали остыть блюду, напротив, подогревали и перчили, перчили и подогревали, делая блюдо острым до невозможности. Писали всяко. Солидные газеты солидно, а бульварные — бульварно. И что меня, в случае поражения, сошлют в Сибирь, исключат из комсомола, направят на зимовку в Антарктиду или ветеринаром в Московский Зоопарк.

О нашей стране представления у филиппинцев причудливые. Ну, а какие они могут быть? То американская колония, то японская оккупация, теперь вот экономическая зависимость от капиталистов, повсюду базы американской военщины — потому и мало знают о нашей стране. По мне судят разве что.

Я стараюсь соответствовать. Одет сегодня неброско, но достойно. Выгляжу спокойным, уверенным, приветливым и доброжелательным советским человеком. Мы такие, да. Перед тем, как сесть за шахматный стол, сделал в сторону зала полупоклон, как пианист или скрипач.

Играю сегодня белыми. Играю неспеша, сабли в ножнах, никаких наскоков. Я не Багратион, я Кутузов!

Карпова эти десять дней извели. Ну, мне так думается. До победы Анатолию Евгеньевичу два шага, он был полон энергии — а пришлось десять дней ждать. Энергия и улетучилась, известно, что хуже нет, чем ждать и догонять. С другой стороны, догонять-то предстоит мне.

Разыграли испанскую партию.

Я не рискую, на авантюры не иду, играю очень и очень аккуратно. Разменов избегаю, фигуры берегу. Видно, у меня коварные планы, решают репортёры. Сдаться не раньше тридцать девятого хода.

Карпов тоже не рискует. В его положении рисковать нет ни малейшей надобности. Ничья? Пусть. Ничья чёрными в испанской партии, когда ведёшь в счёте с большим отрывом — результат приемлемый. Хотя выиграть лучше.

Посмотрим, посмотрим.

Анатолий задумывается. Очевидно, смена моей манеры игры его насторожила. Нет ли где мины?

Наш, советский человек о Филиппинах знает больше, чем филиппинец о Советском Союзе. Впрочем, знает ли? Взять хоть Пашу, Павла Пахтюженко, редактора газеты «Путь к коммунизму» славного городка Каборановска. Что он Филиппинам, что ему Филиппины? Заглянет в Синюю Энциклопедию (последняя, Красная, газете не досталась), и что он там прочитает? Много интересных исторических фактов, географических тоже, но вот политическая жизнь переменила с той поры не одно платье. Суть, впрочем, та же: господство помещиков и капиталистов. Буржуазия правит бал, распродавая по дешёвке природные ценности родной страны в угоду международному капиталу, прежде всего, капиталу США, и при этом нещадно эксплуатируя трудящихся.