С.М.У.Т.А. (СИ) - Птица Алексей

Гиря металась рассерженным шмелём, добавляя Вадиму чувство владения. Поймав удобный момент, он направил движение гирьки в ствол жимолости. Тяжёлый чугун с треском впился в тонкий ствол и расщепил его. Деревце подломилось и, пугая насекомых, уронило свою крону на ветки других деревьев. Добивать ни в чём не виноватую жимолость Вадим не стал и отошёл от неё.

- Что, пожалел саблю?

- Сабля не топор, не рубить должна, а в сабельных ударах озорничать, клинок врага встречать. Разумение на то должно. Бес попутал меня, коли я забыл уроки наставника, да вовремя вспомнил. Ты сказал снести куст, я выполнил. Берёшь или не берёшь в обоз?

- Беру, как не взять такого молодца, что и кистенем владеет, и саблей. Возьму. Харч у тебя свой будет, али с нами будешь кормиться?

- С вами. Много я не унесу с собой, а путь долгий, да и готовить одному не с руки.

- Тогда с тебя деньга за кажный день, на том и порешим, ежели ты не супротив того?

- Нет не против, по рукам?

- По рукам. Захар меня зовут, старшой я здесь. Приходи тогда поутру, как солнце взойдёт, собираться будем. А как над лесом поднимется, так в путь-дорожку пойдём. Смотри, не опоздай.

- Ежели опоздаю, то нагоню, вы же не быстро будете ехать?

- Так-то да, быстро на наших подводах не поедешь. Да и не опаздывай, а то могу и передумать.

Вадим кивнул, и, хлопнув друг друга по ладони, они расстались. Захар остался со своими людьми, а Вадим повернул обратно в город. Дойдя до дома, где остановился на постой, он отобедал с хозяйкой и снова ушёл. На это раз он спешил к оружейнику. Оружие его было готово и, забрав отремонтированный пистоль, Вадим получил также обещанный порох и пули.

Пули лежали в кожаном кошеле, напоминающим денежный, а порох оказался закупорен в коровьем роге. Рог был вычищен, высушен и доверху набит пороховым зельем. Навскидку его бы хватило выстрелов на двадцать. Проверив зелье, Вадим повесил его себе на пояс за верёвочку, прикреплённую к рогу. Попутно Вадим купил ещё костного масла, что заменяло тут оружейное. Придя к хозяйке, он выложил всё своё богатство на стол и стал вычищать и полировать.

- А что это ты делаешь, служивый? - спросила ненароком подошедшая хозяйка. Пять её детишек уже были у стола, задаваясь тем же самым вопросом. Но они побоялись спросить, а хозяйка – нет.

- В поход готовлюсь, завтра поутру пойду в Калугу, судьбу испытывать.

- А пошто саблю свою салом мажешь?

- А чтоб не ржавело.

- Да как это. Вот у меня чугунок стоит, весь уже чёрный от нагара и воды, а всё никак не ржавеет.

- Так он на то и чугунок, коль из чугуна сделан, а ежели из железа чистого, давно уже бы заржавел. Чем сталь лучше, тем беззащитнее она от воздуха и воды.

- Ааа, вона как! – протянула хозяйка, дивясь на него, но не уходила.

Она всё крутилась вокруг молодого парня, пытая его вопросами, а чумазые дети молча слушали, тихо посапывая и блестя любопытными глазёнками. Младшие сосали пальцы, сладко причмокивая, а старшие грели уши, понимая и не понимая. Девки, одетые в рваньё, трясли куцыми косичками, а пацаны внимательно вертели кудлатыми головёнками.

Смазав и почистив клыч, Вадим убрал его в ножны и приступил к пистолю. В комнате повисло благоговейное молчание. Самый старший из детей, мальчик с труднопроизносимым именем, тихо подошёл к столу и робко спросил.

- А чаво это?

- Пистоль это, огнестрел, стреляет пулями. Вот курки, вот кремнёвый замок. Нажимаем на крючок, он спускает курок, курок бьёт по кремню, а тот сыплет искрами, вот полка для пороха розжига. Он горит и поджигает основной заряд. Тут пыж закупоривает и не даёт сгоревшим газам просочиться мимо. Газы толкают пулю, пуля летит и убивает, ну или ранит. Понял? – Вадим рад был блеснуть свои познаниями. Да всё не впрок.

Мальчонка отрицательно покачал кудлатой головой и убежал. Вадим усмехнулся. Он бы тоже на его месте не понял, но запомнил бы на всю жизнь. Как знать, может быть и вырастит из этого мальчугана будущий Кулибин, если выживет. От этой мысли Вадим нахмурился, припомнив все прошедшие события. Ну, что тут скажешь?

Смазав пистоль и ещё раз проверив работу кремнёвого замка и курков, Вадим всё уложил рядом с топчаном и, завершив вечер сытным ужином, лёг отдыхать. Сначала не спалось, а потом, когда он уже почти заснул, началось.

- Ратуйте, люди, ратуйте!

Слышались крики со всех сторон от дома. Поначалу тихая, ночь внезапно разорвалась громкими звуками беды и ненависти. Сначала робко и неспешно, а потом всё быстрее и сильнее стал бить набат, тут же подхваченный колокольнями других церквей. Вскоре над всем Козельском поплыл медный перезвон церковных колоколов. На город надвигалась беда.

Глава 18 Василий Шуйский. Вместо эпилога.

Василий Шуйский, низкий сгорбленный старичок с редкой пегой бородёнкой и редкими волосами на голове, сидел в царских палатах. В тех самых палатах, имеющих множество потайных ходов и комнат, что приказал выстроить себе Лжедмитрий I. Всё это он знал. Умудрённый годами и бесконечными интригами, старик глубоко задумался, и было отчего.

Он не раз ходил по лезвию ножа, попадая то в опалу, то в ссылку, а то и вовсе, расставаясь с жизнью на Лобном месте. Оттого, может, и волосы его повылезли, но жажда власти продолжала толкать на новые безрассудные поступки. На всё новые и новые. Власть стремительно ускользала из его рук. А ведь он всю жизнь боролся за неё.

Как трёхлетний недород сгубил правление Бориса Годунова, отправив его в небытие, так и всеобщее разорение грозило свергнуть и его, Василия Шуйского. Борьба Бориса Годунова с Лжедмитрием подкосила страну, а победа самозванца опустошила казну.

Гришка-самозванец спешил рассчитаться с долгами, как польскому королю Сигизмунду III, так и своему тестю Ежи Мнишеку. А ещё были торжественные пиршества, оплата услуг польских наёмников и казацких отрядов Ивана Корелы. Всё это не прибавляло денег в казне, на том и погорел, да голову сложил. А не надо бояр изгонять и веру православную отвергать! А то, что стерва эта тонконосая, Машка Мнишек, что тесть его приблудный, воевода сандомирский, что иезуиты католические - все они, все вокруг и дённо, и нощно питались силами Московии. Вот им всем и кирдык пришёл, да токмо легче не стало.

Шуйский вздохнул и, прищурившись, посмотрел на камин. Его морозило, старые кости ломило, а всё тело ныло. Чай, и на дыбе повисеть пришлось, и в подвалах холодных сидеть. Оттого и ныло всё. Погода стояла слякотная и промозглая, тепла не было, а бед - хоть пруд пруди.

Откуда ни возьмись, появился следующий Лжедмитрий, уже второй. А то и Пётр неизвестный, какого боку припёку вылез. И ещё приблудышей всяких разноимённых, как собак нерезаных. И откуда все эти черти взялись только? И кажный из себя царевича гнёт, а то племянника, а то и просто обзывает себя, как придётся, да царский венок из черники болотной на седалище своё срамное вешает. Тьфу.

И это он, потомок князей русских, право на престол имеющих, должен в смерть низводить?! Доколе! Доколе это гадство продлится! Шуйский осел ещё глубже в царский трон и заёрзал на нём, устраиваясь поудобнее.

Да уж и Русь не та стала, поиздержалась милая, да обнищала. А он всё о ней, да о ней думает. Радеет о матушке, да и о себе не забывает. Да что там, ему с собой не унести ничего в могилу. Деток господь прибрал ещё в младенчестве, а потом и жениться запрещали.

Нелегка доля боярская, ох, нелегка. Не поймут простые смертные, не поймут. Как золотишку добыть, да серебра способить, как страну поднять, да себя возвысить. А будет ли прок на то? Э-хе-хех. Одна радость у него осталась – это власть!

Мысли старика перескочили на другое. Эх, и Бога мы все прогневили, столько смертей допустили. Мертвяков сами разбудили, да шастают они по всей земле русской. А ещё сказывают, что ляхи того не ведают, и шведы не знают. Как же это так. В Сибири тишина, на Волге тишина, а здесь - мертвяк на мертвяке, да мертвяком погоняет! А может, и не всё так просто, как в той пословице: «На бога надейся, а сам не плошай»? Може то кто наслал, что почище мора будет. Всё на то возможно, дюже всё сходится и подозрительно очень.