Отшельник (СИ) - Шкенев Сергей Николаевич

— Может, и языка возьмём.

Напрасно надеялся, живых не нашли, зато потратили целый час на вылавливание убежавших по течению долблёнок, и сожгли несколько литров бензина. А результат не порадовал даже с точки зрения средневекового жителя. Филин собрал с покойников всё железо, которого нашлось не болше двух килограммов, а остальное брезгливо спихнул в воду.

— За это, княже, и единой чешуйки на торгу не дадут, — объяснил староста. — Да и то ежели удачно на какого дурачка попасть.

— Зато патронов пожгли… — досадливо махнул рукой Самарин. — Ладно, будем считать эту стычку генеральной репетицией.

Ополченцы уважительно покачали головами. Слова князь говорит насквозь непонятные, но из них точно следует, что Шемяке несдобровать. Отрепетируют самозванца генерально по самые… ну, по эти самые и отрепетируют.

— Патронов мы ещё найдём, — пообещал Самарину неунывающий Иван. — Меня другое беспокоит. Представь, что мы сейчас вот как танковая дивизия по целому полю бабочек Бредбери… Нет, понимаю, история нашего мира не изменится, но здешняя-то пойдёт другим путём. Например, потомки этих разбойников вполне могли бы отправиться с Мининым и Пожарским поляков из Москвы выгонять.

Самарин покосился на ополченцев, занятых чисткой оружия, и понизил голос:

— Думай где и о чём говорить.

— Они не слушают, — отмахнулся Иван. — Ну а всё же, Михалыч?

— Во-первых, Ваня, никаких поляков в Москве уже не будет. И Польши той… уж это могу гарантировать. Что же до потомков этих разбойников, то в нашем мире они скорее грабили Москву, чем защищали.

— Это каким образом?

— В шайке воровского атамана Ивашки Заруцкого.

— Ты хочешь сказать…

— Не просто хочу, но и говорю открытым текстом — вот перед тобой будущие казаки и лежат. Кто посмелее, те сейчас в Дикое Поле уходят, а остальные пока тут, поближе к обжитым местам. Чуть власть укрепится, тоже убегут. Кстати, тот слева — вылитый генерал Шкуро после виселицы.

— Гонишь, — обиделся Иван, всю жизнь гордившийся происхождением из донских казаков. — И ты хочешь, чтобы моих предков в этом мире не было?

— Куда же они денутся? — удивился Самарин. — Людоловами не станут, а так как жили, так и будут жить.

— Завязывайте с политикой и гинекологией, — посоветовал Николай.

— С генеалогией, — поправил товарища Андрей Михайлович.

— Тем более завязывайте.

Есть в ночёвках на берегу реки в летнюю пору определённая прелесть, понимаемая душой и трудно передаваемая словами. Когда располагаешься ещё ввечеру, с неторопливой обстоятельностью выбирая место. Когда весело потрескивает костерок и небольшой пятиметровый бредешок с первого захода принёс нескольких жирных язей и кучу рыбьей мелочи для навара, когда крохотный островок на Оке позволит обойтись без незваных и неожиданных гостей, когда в голову никогда не закрадётся еретическая мысль о преимуществах простокваши перед хлебным вином… Когда автомат под рукой и бдительные часовые внимательно прислушиваются к осторожному плеску волн и комариному писку. Когда просто хорошо!

А деревенскому старосте по прозвищу Филин было настолько хорошо, что он порой думал, будто наяву попал в рай. Нет, не в тот рай, про который рассказывают попы, а в настоящий, куда после тяжкой жизни определяют работящих праведников. Вот что за глупости, сидеть в белой рубахе на облаке с гуслями в руках, и целыми днями напролёт славить Господа? Будто Господь сам не знает о своей славности.

Нет, настоящий рай совсем другой! Там нет голода, там каждому воздаётся за труды его по справедливости, там дети не умирают в младенчестве, а самым праведным дают огненный меч и определяют в ангелы. У князя Андрея Михайловича так и есть — чем чудесная пищаль с дивным именем «автомат» отличается от карающего ангельского меча? Кормёжка, опять же, исправная, и мясо каждый день невзирая на пост, как и полагается небесному чину.

Серебра за службу, правда, князь не обещал, но и без денег к тому всё идёт, что вернётся Филин из похода богатым человеком. Вот давеча наградили пятью бутылями из мягкого стекла, и если продать их на Москве…

— Эй, Филин, замечтался? — окликнул старосту Самарин. — Садись к костру пока рыба не остыла.

Тоже ведь чудо-чудное и диво-дивное, когда князья с боярами зовут разделить с собой стол. Оно, конечно, по старине так и полагается, но нынче такое только у Андрея Михайловича. Прочие же начальные людишки родовой кичатся, и с деревенщиной не то что за трапезу, но и под одним кустом нужду не справят. Истинно говорят — наступают благостные времена!

Филин перебросил автомат за спину и охотно пересел к костру, где один из ближников князя подал запечённого на железной решётке язя, переложив оного в диковинное блюдо из всё того же мягкого стекла. От рыбы одуряюще пахло пряными травами, названия которых староста в жизни ни разу не слышал.

Боярин Николай с вопросом посмотрел на князя Беловодского:

— Михалыч, вообще-то мы в походе, но наркомовские сто граммов после боя сам бог велел.

Филин решил, что Нарком, это ещё одно из имён Господа, и благочестиво перекрестился и шумно сглотнул. Он уже уяснил, что в неведомых граммах в Беловодье меряют зелено вино и более крепкое питьё.

— Можно, — согласился князь. — Исключительно по соточке.

— Норму знаем, — засмеялся боярин Иван, и в его руке чудесным образом появилась большая серебряная фляга. — Часовым не наливаем, они пивом обойдутся.

— Я бы тоже пива, — подал голос Кукушкин. — Под рыбку самое оно.

— С пивом раки хороши, — отозвался Николай. — Только ловить их неохота. Как представлю, что в воду лезть… Бр-р-р…

Староста с опаской вмешался в беседу нарочитых людей:

— Просим прощения, но раков на татей хорошо ловить?

— Это как? — заинтересовался Самарин.

— Прихватили бы одного давешнего татя, а когда бы тот провонял на солнышке, то верёвку ему за ногу, да в воду. Потом вытаскивай, да раков собирай. На тухлятинку самые крупные ловятся.

— В жопу пиво! — позеленевший Кукушкин протянул Ивану стаканчик. — Я тоже буду коньяк.

И как раз в этот момент на противоположной стороне островка раздался выстрел.

— Ну как же так, вашу мать? — ворчал Вадим Кукушкин, в свете галогеновых фонарей копаясь в ноге накачанного обезболивающими бородача. — В полной темноте, с пятисот метров, по своим, первой же пулей…

— Свезло так, боярин, — с гордостью оправдывался деревенский ополченец, в качестве наказания за удачный выстрел привлечённый к операции санитаром. — Они там кричали что-то, ну я и пальнул предупреждающим. Всё как боярин Иван учил.

— Предупредительным, — поправил Кукушкин. — Им в воздух стреляют.

— Как это в воздух? Зачем в воздух, ежели там никого нет?

— Ладно, заткнись… Вот здесь подержи.

Потерпевший оказался очередным гонцом из Москвы в Нижний Новгород к царю Ивану Васильевичу, посланный водным путём. Но на этот раз не от Шемяки, а от его противников, представителей немногочисленного выжившего в междоусобице московского дворянства. И плыл он по Оке не ради торга и выставления условий, а с отчаянной просьбой о незамедлительной помощи.

Оказалось, что хитроумный Дмитрий Юрьевич готовил несколько путей для почётного отступления, ради чего одновременно списался ещё и с Казимиром Литовским и князем Тверским Борисом Александровичем, обещая тому и другому Московский престол в вечное владение. На его предложения охотно откликнулись оба претендента, для чего подошли в силах тяжких с самыми решительными намерениями.

Москва в сей тяжкий час напоминала открытый пирог, где тестом выступали окружившие город литвины да тверичи, а начинкой — московские люди, запершие Шемяку в нескольких кремлёвских башнях. И возник вопрос — как обороняться, ежели самозванец пропустит врага, и как выкурить его самого, если стены рушить нельзя? А ещё верные люди доносят, что везут уже Казимиру ломовые орудия огненного боя с польских да немецких земель, и до прибытия их осталось всего ничего.