Русь. Строительство империи 4 - Виктор Гросов
— Ворота закрыты, — сказал он, щурясь на стены. — Ждут.
— Скоро начнем.
Я повернулся к Киеву, глядя на башни. Факелы догорели, но я видел тени людей — лучники, копейщики, все на местах. Сфендослав не открыл ворота. Значит, бой.
Сфендослав выбрал свой путь, и я выбрал свой.
— Готовь катапульты, — сказал я Добрыне.
Тысяцкий проводил последние приготовления. Катапульты выдвинулись на позиции. Ворота оставались закрыты, на башнях мелькали тени лучников. Катапульта выстрелила пробным кувшином с водой. Кувшин взмылся ввысь и с недолетом разбился в десятке метров от стены. Это вызвало смех у киевлян. Катапульты подправили цели.
Я сжал топор и повернулся к Добрыне.
— Время вышло, — сказал я. — Бьем.
Он кивнул, махнул дружине, и люди засуетились у катапульт. Я отошел в сторону, глядя, как воины подтаскивают кувшины с горючей смесью, как натягивают рычаги.
Дружина уже зарядила первую машину — кувшин лежал в ложке, готовый к броску. Добрыня глянул на меня, ожидая приказа. Я махнул рукой.
— Бей! — крикнул я.
Рычаг щелкнул, катапульта дрогнула, кувшин полетел к стенам, оставляя в воздухе темный след. Он ударил в башню слева от ворот — раздался треск, вспыхнуло пламя, и я услышал крики за стенами. Второй кувшин улетел следом, попав в саму стену — огонь лизнул дерево, дым поднялся столбом. Дружина заулюлюкала, натягивая рычаг третьей машины.
Я смотрел, как огонь растекается по стене, как тени на башнях мечутся в панике.
В течении часа снаряды летели один за другим. Киевляне в бесплотных попытках потушить пламя метались по стене. Деревянные стены охотно поддавались языкам пламени. Горючая смесь с шипением и треском пожирала бревна крепостной стены. Нужно им помешать организованно тушить пожар.
— Самострелы! — крикнул я, и воины подняли оружие.
Они прошли чуть дальше катапульт. На стене было зарево. Никто даже не пытался встретить моих арбалетчиков. Щелчки тетивы разорвали воздух, болты полетели к башням. Несколько таких залпов сократили энтузиазм в тушении пожара. А потом стало уже поздно тушить. Пламя с диким ревом начло вылизывать стены вместе с людьми. Я приказал арбалетчикам отступить.
Да уж. Не ожидал такого. Около сотни снарядов сделали свое дело. Если сейчас киевляне не потушат пожар, то город просто весь сгорит.
Веслава подбежала ко мне, глаза ее блестели от азарта.
— Сфендослав на стенее, — сказала она, задыхаясь. — Кричит на своих. Драган с ним, тащит его вниз.
Мои губы дрогнули в усмешке.
Я смотрел на Киев. Огонь пожирал стены, дым застилал башни.
Пламя, что лизало деревянные бревна, уже не было просто вспышкой — оно превратилось в жадного и ненасытного зверя. С треском и шипением горючая смесь, которой начинялись кувшины, пожирала все, до чего могла дотянуться. Сначала огонь казался управляемым: он цеплялся за башню слева от ворот, лениво пробовал дерево на вкус, оставляя черные подпалины. Но стоило ветру подхватить искры, как пламя рванулось вперед, будто живое существо, почуявшее добычу. Я наблюдал, как багровые языки взбираются выше, обнимают бревна, превращая их в уголь. Дым поднимался густыми клубами, заволакивая небо, и даже здесь, в лагере, я чувствовал его едкий запах — смесь горелого дерева, смолы и чего-то еще, почти живого, как крики людей за стенами.
Киев горел.
На башнях замелькали тени. Киевляне метались, пытаясь сбить огонь водой. Кто-то лез по лестницам, кто-то кричал, размахивая руками, но все было напрасно. Пламя не знало жалости. Оно цеплялось за сухие доски, прогрызало их насквозь, и вскоре одна из башен — та, что ближе к воротам, — начала крениться. Бревна, обугленные до сердцевины, трещали, как кости под ударом топора. Раздался глухой стон дерева, а потом — оглушительный грохот. Башня рухнула, подняв в воздух сноп искр и облако черного дыма. Я услышал, как дружина за моей спиной замерла, кто-то даже засмеялся.
Кажется, зря я арбалетчиков отправлял мешать тушить пожар. Но кто ж знал?
Стена, которая казалась такой несокрушимой утром, теперь превращалась в головешки. Огонь шел по ней, как волна, оставляя за собой лишь тлеющие остовы. Там, где еще недавно стояли лучники, теперь плясали языки пламени, пожирая их позиции. Я видел, как один из них попытался сбежать, но споткнулся и исчез в дыму. Деревянные ворота, укрепленные железом, держались дольше, но и они начали поддаваться. Смола, которой их пропитали, вспыхнула ярким оранжевым светом, а вскоре створки начали прогибаться, трещать, а потом — с ужасающим звуком — лопнули. Огонь ворвался внутрь.
Атака, которую мы готовили для штурма больше не нужна. Все решил этот огненный залп.
В лагере воины заворожено глядели на пожар. Катапульты стояли молча, их рычаги опущены. Кувшины с горючей смесью лежали нетронутыми — их больше не требовалось. Да и осталось то их с десятка два, не больше.
Киев горел. И это было не просто зрелище — это была победа, добытая огнем.
Пламя перекинулось дальше, за стены. Я видел, как огонь лизнул крыши домов, теснившиеся у крепости. Солома вспыхивала мгновенно, и вскоре дым поднялся уже не только от стен, но и из глубины города. Крики стали громче — теперь это были не только воины, но и простые люди, чьи жизни рушились вместе с их хижинами. Ветер, что дул с юга, разносил искры.
Пожар вышел из-под контроля. То, что началось как удар по Сфендославу, теперь грозило стереть Киев с лица земли. Я прищурился, глядя на стены, превратившиеся в черные скелеты, торчащие из земли. Бревна лежали кучами углей, тлеющих красным светом. Башни были объяты дымом, и даже железные скобы, что держали их, начали плавиться, капая вниз, как слезы.
Добрыня подошел ко мне с мрачным лицом.
— Княже, — сказал он тихо, — город горит. Если так пойдет, от Киева ничего не останется.
Я кивнул, не отводя глаз от огня.
— Мы сейчас ничего не можем сделать, — ответил я. — Сфендослав сам выбрал свою участь.
Он промолчал, теребя бороду. Ярополк стоял неподалеку, глядя на пожар с каким-то странным выражением боли. Это был его дом. Но он не сказал ни слова.
Такшонь, напротив, ухмылялся, глядя на пламя. Его венгры уже обсуждали, что возьмут из пепла, если что-то уцелеет.
Огонь ревел, заглушая все звуки. Стена лежала в руинах. Местами бревна еще держались, но их
