Москва - Дмитрий Николаевич Дашко
Практически на автопилоте он добрался до тюфяка, упал на него и моментально захрапел.
Вот зараза! Абонент наклюкался, причём изрядно, и потому находится вне зоны доступа.
Злости я к нему не испытывал – давно научился философски относиться к этому контингенту.
Есть, конечно, способы экстренной побудки таких граждан: раздобыть холодной воды и вылить на башку, отхлестать по щекам и прочие извращения, вот только результат не гарантирован. Особенно когда клиент в такой кондиции и пьяный вдрабадан. Для серьёзного разговора нужен свидетель трезвый как стёклышко, иначе беседа с ним превратится в сущую казнь египетскую, причём для меня.
Ничего не попишешь, – придётся ждать, пока этот тип проспится, а уже потом умные разговоры разговаривать.
Я подошёл поближе и склонился, чтобы рассмотреть его.
В моё время такой контингент называли бомжами. Обычные опустившиеся люди, по разным причинам потерявшие жильё. Встречаются среди них и интересные персонажи, которые сознательно пошли на этот дауншифтинг, но для большинства так сложились обстоятельства, и чужой вины там обычно нет.
Одутловатое, некрасивое лицо спившегося человека. На вид ему лет пятьдесят, но не удивлюсь, если по факту меньше, и намного – подобный образ жизни старит быстро.
Запах… специфический. Вроде и притерпеться успел, но всё равно аж глаза резануло острой смесью мочи, болезни и дешёвого самогона, которым этот тип просто пропитался. Зажги спичку – и сгорит нахрен…
Врагу не пожелаешь такой жизни!
У меня появились первые сомнения в полезности его как свидетеля. Если он каждый божий день ходит под мухой, то вряд ли видит хоть что-то дальше собственного носа.
И тогда… тогда, получается, я зря потратил уйму времени и вытащил «пустышку».
Ну что ж… И на старуху бывает проруха. Пока всё равно рано посыпать голову пеплом и рвать на себе одежды. Вот очухается товарищ, продерёт опухшие от пьянства зенки, и тогда поговорим. Понятно, что с бодуна и головка бобо, и язык ворочается еле-еле, но это уже не бог весть какие проблемы. Решаемо.
Всё ночь любоваться на этого кренделя я точно не собираюсь. Если он дрыхнет как суслик, так и мне не грех поспать, чтобы с утра не быть уставшим и злым как собака.
Молодость молодостью, но изводить организм ночным бдением, а потом с рассветом бросаться в бой – не наш путь. Понимание этого приходит с годами и опытом, а последнего у меня хоть отбавляй.
Жизнь научила меня чуткому сну. Так что никуда бомж от меня не денется.
Я сел в углу и закрыл глаза, сквозь дрёму слыша каждый шорох.
Когда «объект» зашевелился, я снова был на ногах и стоял возле него.
– Доброе утро, страна! Вставай-подымайся, рабочий народ!
Он очумело посмотрел на меня.
– Ты кто?
– Уголовный розыск.
– Уголовный розыск?! – переспросил он и резко дёрнулся, пытаясь встать, но я вернул его на место.
– Сиди уж.
– Чего тебе от меня надо, уголовный розыск? – тоскливо спросил он.
– Поговорить.
– Другого собеседника не нашлось, что ли…
– буркнул бомж. – Пусти опохмелиться, а то башка трещит.
– Успеешь. Я здесь не для того, чтобы лясы с тобой точить, а по делу. Документы есть?
– Есть, – он покопался за пазухой и извлёк оттуда сложенный лист бумаги.
Я взял лист в руки и развернул. Это была справка, выданная сельсоветом деревни Боровня Новгородской губернии на имя Касьяна Тихонова.
– Далеко же ты забрался, гражданин Тихонов, от родных мест. Аж до самой Москвы, – сказал я, возвращая ему справку.
– И что такого? Я никого не трогаю, веду себя тихо-мирно.
– Это мы ещё посмотрим. Несколько дней назад недалеко отсюда живьём закопали женщину.
– И что с того?
– А то, что это ты её закопал, – с нажимом произнёс я.
Иногда лучший способ расколоть человека – напугать.
Тихонов побледнел.
– Ерунду говоришь, начальник. Я не вор и не убийца. Тем более живьём закопать… – Он поёжился. – Грех это страшный!
Тихонов размашисто перекрестился.
Я понял, что он говорит правду.
– Допустим, я поверил тебе. Это произошло прямо у тебя под окнами, ночью. Ты мог что-то видеть.
– Да ничего я не видел. Спал, – произнёс он, пряча от меня взгляд.
Я взял его за подбородок.
– Смотри на меня!
Глаза Тихонова расширились от испуга.
– Ты ведь всё видел, – пристально глядя на него, сказал я. – Не спорь. Я же по глазам вижу! И не надо мне врать!
– Отстань от меня, начальник! Всё равно я тебе ничего не скажу!
– Это почему, интересно?
– А ты не догадываешься, да? – с неожиданной злостью спросил он.
– Боишься?
Тихонов кивнул.
– Боюсь. Очень боюсь, начальник.
– Кого или чего ты боишься? ГПУ, да?
От неожиданности он даже икнул. Я не ошибся в догадках, попав в яблочко.
– Зачем спрашиваешь, начальник, если тебе всё известно?!
– Затем, что мне надо не просто знать, а ещё и доказать вину преступника.
– Ты, наверное, дурак, начальник… Уж прости меня, пьяницу, за правоту. Собрался чекистов в тюрьму посадить? Да кто ж тебе даст?!
Я усмехнулся.
– Один раз у меня получилось. Почему бы снова не попробовать?
Мужчина пристально всмотрелся в моё лицо.
– Погоди… Я ведь тебя знаю. Ты – Быстров, про тебя в «Правде» писали. У меня даже газета эта есть.
– Видел я у тебя эту газету, – усмехнулся я. – Что ж ты, гражданин Тихонов, грязь на моём портрете развёл?
– Кто ж знал, что вот так с тобой встретимся, – вздохнул Тихонов. – Если газета не брешет – ты ведь отчаянный, да?
– Есть маленько.
– Тогда я тебе всё, что видел, расскажу. Ты же меня защитишь? – в его голосе было столько надежды, что я ответил ему кивком.
– Хорошо, – обрадовался он. – Дело ночью было. Я в тот день, как назло, тверёзый был: самогонки раздобыть не получилось, а без неё и сон не сон, только ворочаюсь с боку на бок. Ну, думаю, с утра побегу искать родимую. Вдруг какие-то голоса послышались, шум. Обычно тут никого, кроме меня, не бывает, особенно по ночам, вот меня и разобрало любопытство. Я, значит, нырк к окошку и смотрю, что же там такое делается.
Он снова перекрестился и прибавил подавленным голосом:
– Лучше б нажрался в тот день и не видел ничего.
– Продолжай, – попросил я.
– Внизу компания собралась, человек десять. Половина мужиков, половина – бабы. Все весёлые. Ржут, хохочут. Ну, сразу ясно, что пьянущие. Мужики хоть одетые, а бабы в рубашках одних.
– Срамота?
– Срамота, – согласился свидетель. – Гляжу дальше. А они зачем-то яму стали рыть
